Проба пера в фандоме ПКМ

Исчезнувший холод

Автор: Fire Wing
Фандом: Пираты Карибского моря
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (580 слов)
Герои: Уильям Тернер
Метки: hurt / comfort, мистика, нелинейное повествование, пропущенная сцена, элементы ангста
Саммари: «Летучий Голландец» всегда ассоциировался у него с холодом...

*****
Уилл не знал, не мог позднее вспомнить, что заставило его в тот день поднять «Голландец» на поверхность. Не сделай он этого, экипаж вместе с кораблем теперь гнил бы на дне морском — и осознание этого временами заставляло передёргивать плечами, будто от озноба.
Но тот день он помнил во всех подробностях.

* * *
«Голландец», на мгновение оправдав свое название, вылетел из воды в туче брызг, киль с грохотом ударился о волны.
Совсем рядом с бортом, издав пронзительный крик, пронеслась перепуганная чайка, попала под небольшой водопад, обрушившийся с парусов, от испуга вякнула совсем не по-чаячьи и унеслась прочь.
А потом что-то изменилось, Тёрнер даже не сразу понял, что именно, ведь мир вокруг оставался прежним — по крайней мере, с виду.
Исчез холод.

…«Летучий Голландец» всегда ассоциировался у него с холодом. Это неприятное чувство поселилось где-то под сердцем еще в тот раз, когда он впервые оказался на призрачном галеоне, и было не понять, связано ли оно с физическими ощущениями или с чем иным. Впрочем, на раздумья не было ни сил, ни времени — события закрутили его, не давая и шанса выбраться из их чудовищного водоворота.
Позднее, по пути на Край Света, комок льда, словно примёрзший к рёбрам изнутри, увеличился в размерах, подпитываемый лютой стужей снаружи. И этот комок то и дело ворочался, царапал нутро острыми гранями, заставляя сгибаться пополам в тщетной надежде, что от этого боль ослабеет, и судорожно хватать ртом морозный воздух.
К счастью, всем в тот период было не до него.

Когда Джонс пронзил его шпагой, которую он же и выковал, комок растворился, смытый волной боли, оставил после себя секундное облегчение — но и только. Талая ледяная вода — почему-то он был уверен, что она соленая, будто морская — стремительно наполнила жилы, вытесняя кровь, вымораживая все за собой, выталкивая сознание прочь из тела.
…Быть может, поэтому он даже не заметил, как ему вырезали сердце.

Да, боль под рёбрами ушла, исчезла, запертая в кованом сундуке вместе с сердцем, но холод остался. И, будто занимая освободившуюся нишу, он наполнил его целиком, без остатка, выморозив, выбелив и без того не слишком загорелую кожу, обесцветив глаза.

…Однажды очередной бессонной ночью, записывая имена умерших в поистине бесконечный судовой журнал, Тёрнер с горечью отметил, что даже не ощущает тепла от свечи, и задался вопросом, не был ли этот холод проявлением «перста судьбы», о котором говорила Тиа Дальма.
Нить размышлений, запутываясь, потянула за собой другую мысль — ощущал ли такой же холод Джонс? Уилл досадливо отмахнулся от нее, точно от приставучей мухи, но против воли посмотрел в угол каюты, где до сих пор стоял орган.
Он был бы только рад избавиться от громоздкого музыкального инструмента, но сам корабль был против. «Голландец» незримо протестовал против практически любых изменений, а орган за столько лет к тому же намертво прирос к палубе и переборке, и сдвинуть его было задачей непосильной. Поэтому Тёрнер смирился, пусть и все же старался лишний раз не приближаться к инструменту, даром что на нем так и осталась лежать музыкальная шкатулка в форме сердца.

Да, холод исчез, заставив Уилла неверяще уставиться в пространство, стискивая в руках скользкий штурвал, но — будто задом наперед начали прокручиваться события, в результате которых он занял пост капитана «Голландца» — вернулась боль. Зародившись под застарелым шрамом, она хлынула во все стороны, вновь наполняя жилы кровью и оставляя после себя лишь приятный звон, какой бывает в кончиках пальцев, когда заходишь с холода в теплое помещение.
А затем шрам ожгло болью снова, и Тёрнер ощутил, как на положенном месте застучало сердце, вначале будто робко, а затем уже куда более уверенно.
У Генри получилось.

@темы: мои фики, Пираты Карибского моря

---

О непростой студенческой жизни

Разгерметизация

Автор: Fire Wing
Фандом: Звездный путь (СтарТрек)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: мини (3505 слов)
Герои: Рэй, Рила, Кир, Илла
Метки: дружба, инопланетяне, крылатые, ОЖП, ОМП, постканон, психология, фобии, элементы ангста
Саммари: Практикум «Разгерметизация» выполняет роль своеобразной страшилки среди студентов Института Космоса. Но для каждого третьекурсника эта страшилка рано или поздно становится реальностью, и лучше не иметь за плечами давнего детского страха, если хочешь получить зачет.
Примечания: Работа имеет прямое отношение к фанфику «Уедем, Нар! Уедем!» (Рэй – сын Нара и Иллы).

*****
Примечания:
Институт Космоса на Кастрии — примерно то же самое, что Академия Звездного Флота.
Цедия — Земля по-кастриански.
Рэй рос на Земле, но, окончив школу, улетел на родную планету.

* * *
Они шли по коридору Орбитальной-5 втроем, как всегда ходили последние три года. Рэй привычно шагал чуть впереди, ведя диалог с идущими сзади рука об руку Киром и Рилой.

Точнее, так было обычно, и Рэй, идя впереди, как бы задавал тон разговору, подкидывал темы. Сегодня же он был непривычно молчалив и хмур, топорщил черный хохолок на голове, будто опасался чего-то.

Разговор шел об экзаменационном практикуме, на который все трое и направлялись, о своего рода проверке скорости реакции и мышления в чрезвычайной ситуации. Их готовили к космосу, они уже испытали на себе невесомость и перегрузки, научились управлять стандартным шаттлом класса «Созвездие» — однако то все были штатные ситуации. Теперь же их учили работать и справляться с внештатными, и Рэю все меньше нравился оборот, который принимало дело.
Потому что сегодня на очереди была ситуация под названием «Разгерметизация».

— Интересно, конечно, а как это? — задумчиво произнес Кир. — Ну, когда давление падает до полного нуля. И ведь на «длинный вдох» не перейдешь, скорость не та.

— Ну, в принципе, мы скоро это узнаем, — Рэй попытался улыбнуться, но губы предательски дрогнули. Давний страх, оставшийся с детства, настойчиво скребся в уголке сознания, как бы намекая, что вырвется оттуда и заполонит весь разум, стоит только дать ему повод.

— Рэй, что-то случилось? — нахмурилась Рила. Она и сама побаивалась — очень немногие после «Разгерметизации» уходили из ангара на своих двоих — но держала эмоции в узде, не позволяя занервничать ни себе, ни другим.

— Да нет, все в порядке, — как мог беспечно отозвался кастрианец. — Кстати, куда ты собираешься после экзамена? У нас ведь вроде дальше выходной день?

— Именно выходной, — кивнул Кир. — Не знаю насчет тебя, а я собрался домой, родителей навестить. Рила, ты со мной?

— Куда я денусь… — полушутливо изрекла та. — Мы ж брат и сестра, значит, надо быть вместе. Рэй, а ты куда отправишься? — в ее голосе малозаметной подоплекой мелькнула тревога.

— Возможно, домой. Хотя бы отосплюсь.

— Домой — это на Цедию? — недопоняла кастрианка.

— Что я там забыл? — неприязненно спросил Рэй. — Туда лететь дольше, чем выходной длится, даже если я сразу по окончании практикума прыгну в кораблик класса «Экспонента» и перейду на максимальный варп. Интересно, кстати, а что будет тем, кто не сдаст?..

— Ну, медицинская помощь, конечно, — пожал плечом Кир как раз в тот момент, когда Рэй оглянулся на него. — Недельку на оправиться и — добро пожаловать на пересдачу!

— Пересдачу? Тарг возьми, значит, придется сдать с первого раза, второго я просто не выдержу, — пробормотал кастрианец.

— Это почему не выдержишь? — голос услышавшей его слова Рилы вдруг по-командирски ужесточился, заставив Кира недоуменно посмотреть на нее. — Так, быстро садись и рассказывай.

— Здесь? — Рэй попытался обратить все в шутку, красноречиво махнув рукой на пустой коридор. — Прямо на пол садиться?

— Не хочешь сидеть — стой у стены. Но рассказывай! — она подошла к нему, оттесняя к стене, уперлась тонкими руками в стену рядом с плечами кастрианца, как бы запирая его. — Тут только слепой не увидит, что ты до облысения боишься. Чего именно?

— У нас максимум пять минут на разговоры, — несколько нервно произнес Кир, глянув на наручные часы.

— Ничего, подождут, мы в конце списка как раз, успеем незаметно просочиться в очередь, — отмахнулась Рила. — Так в чем дело? Работ в открытом космосе, значит, ты не боишься, когда умудрился порвать страховочный трос и чудом не усвистал в пустоту по инерции, был спокойнее вулканца, а разгерметизации боишься. И плавать ты тоже не боишься, хоть и больше тонешь, чем плывешь.

Рэй каменно молчал, стиснув зубы. Его зрачки сузились, показывая страх, перья хохолка едва заметно приподнялись — и он понимал, что Рила видит его насквозь, читает, как открытую книгу; ей, помнится, вообще советовали идти на психолога, но уж слишком манили неизведанные новые миры.

— Ты боишься задохнуться? Не спорь со мной, просто скажи, боишься или нет.

Кастрианец покачал головой.

— Ты боишься разгерметизации как таковой и вакуума?

Последовал чуть заметный кивок. Подушечки пальцев на приподнятых в инстинктивно-оборонительном жесте ладонях резко залились синим цветом — Рэй был не просто смущен, нет, он сгорал со стыда и злости на себя за то, что не смог скрыть это от остальных, не понимая до конца, что практикум все равно обнажит эту проблему, и его вовсе попрут из Института Космоса либо в будущем дадут работу на каком-нибудь грузовом судне. Слишком серьезен был его страх, чтобы иметь возможность с ним сладить, а ведь работа исследователем космоса предполагает свободу от таких вот неожиданностей, когда в чрезвычайной ситуации остается только замереть, не в силах побороть душащую панику.

— Тарг возьми, а проблема-то серьезная… — обеспокоенно присвистнула Рила, прислоняясь к стене рядом. — Но вот что я тебе скажу, Рэй. Я несколько дней назад говорила со старшекурсниками, выясняла у них подробности «Разгерметизации». Давление стравливают медленно. До вакуума доходит нечасто. Если кто-то теряет сознание, тут же проводят рекомпрессию, чтобы избежать эмфиземы и прочих прелестей. Лечат основательно, так, чтобы не осталось следов. Ты стопроцентно выживешь, понимаешь, Рэй? Рэй, ау, ты чего с космосом разговариваешь? Рэй?

* * *
В космопорту было некомфортно, жарко и тесно. Шестилетний Рэй, щурясь от яркого света, заливающего огромное помещение, полное людей, озирался, стараясь не задерживаться взглядом на отдельных людях и инопланетянах — помнил, что они не любят, когда на них «пялятся».

Потолок из стекла, металла и пластика был по большей части прозрачен, открывая ослепительно голубое небо за ним. Местами казалось даже, что его нет вовсе, а есть только тонкая сеточка металлических треугольников, сразу за которой начиналось небо.

Иногда в голубой выси мелькали катера и шаттлы, еще реже пролетали крупные корабли. Звездолетов не было — даже те из них, которые могли приземлиться без повреждений, разгружались и ремонтировались на орбите, а экипаж спускался в основном на шаттлах. Рэй знал это — даже во многих фантастических книгах старых времен упоминалась эта деталь.

— Рэйтирейт, не отходи! — его снова дернули за руку. — Потеряешься еще!

Иллатирая нервничала, ее тоже пугало такое невообразимое количество людей, но доставалось почему-то маленькому кастрианцу, который отходить и теряться даже и не думал. Напротив, оробев, он пытался сжаться в комочек, стать как можно меньше. Даже ременные фиксаторы, которые на него предусмотрительно надели утром, сейчас провисли — так сильно он прижал не совсем еще пропорциональные крылья к спине.

Над головой зазвучал холодный металлический голос, перекрывающий общий гул. Рэй закрутился, пытаясь обнаружить источник, даже приподнял хохолок, будто это могло помочь ему.

— Не крутись, кому сказала! — мать выглядела не лучше него, яркое платье из синтетической ткани сейчас смотрелось аляповато на взъерошенных перьях. И все же она пыталась быть привычно строгой, зачем-то тянула его, Рэя, еще дальше в эту чудовищную толпу, говорила, что они опоздают на шаттл…

…К счастью, на Луну летели всего несколько человек, очередь к шаттлу выстроилась недлинная, и маленький кастрианец смог спокойно вздохнуть и пригладить взъерошенные перья. Разглядывая их будущий транспорт, весьма обшарпанный и исцарапанный, он отчего-то зацепился взглядом за полустершийся номер: «NCC-1984». Цифру «1» пересекала длинная не то трещина, не то царапина, смотреть на это было неприятно, и Рэй отвернулся — как раз для того, чтобы увидеть молодую землянку, которой его мать показывала документы.

Он попытался приветственно улыбнуться ей — так, как это умели делать его родители, но все пошло прахом: непослушные губы разъехались в откровенную по меркам Земли ухмылку, обнажая острые зубы, смотреть на которые люди почему-то не любили тоже. Быть может, потому что у них таких зубов не было?

…Изнутри шаттл выглядел не лучше, чем снаружи — грязные иллюминаторы, темные пятна на полу, изодранная обивка кресел, неприятный кислый запах в воздухе. Рэй, высоко поднимая тонкие четырехпалые ноги, морщился от ощущения грязи на чешуе.

Но вот мать усадила его в кресло и тщательно пристегнула ремнями, как будто он сам не мог с ними справиться, села рядом, тоже пристегнулась и зачем-то полезла в сумку. Вскоре на свет были извлечены бутылка воды и тонкий прямоугольник с непонятными выступами. Когда Иллатирая надавила на один такой выступ, ей в ладонь выпал красивый белый шарик, который она вместе с бутылкой протянула ему.

— Положи таблетку в рот, отхлебни воды и проглоти. Не жуя!

— Но зачем мне таблетка, я же здоров? — удивился маленький кастрианец.

— Пожалуйста, не трепи мне нервы. Наверное, я лучше тебя знаю, что надо, а что нет!

Рэй удивился, но виду не подал. Шарик не имел никакого вкуса, ощущался только непонятный привкус нефильтрованной воды.

Для очистки совести глотнув из бутылки еще раз, он вернул ее матери и уставился в иллюминатор. Солнце причудливо освещало грязные следы пальцев на стекле, суетились люди, проверяя и перепроверяя что-то на борту шаттла. Рэй отстраненно вспомнил, что как раз там проходила трещина-царапина. Хотелось спать, и это было странно — ведь он выспался сегодня ночью, но эта проблема не поддавалась анализу, потому что сон наползал слишком быстро.

* * *
— Рэй, ау, ты чего с космосом разговариваешь? Рэй?

— Да тут я, тут, — поморщился кастрианец. Воспоминания, накатившие так внезапно, отошли на второй план, как бы намекая, что еще вернутся, но сделают это позже.

— Ты меня вообще слышал? — возмутилась Рила.

— Да, ты говорила про недопустимость развития эмфиземы…

— Чем слушал — неясно, — сделала вывод Рила. — Кир, сколько времени?

— Минута осталась, — судя по тому, как он нервно топтался на месте, если бы не сестра, он бы уже несся во весь опор к ангару.

— Ладно, завершаем душевный стриптиз, — и она, подавая пример, зашагала в нужную сторону — но не рядом с братом, как обычно, а чуть слева от Рэя. Кир, не понявший толком, куда ему деваться, пристроился сзади. — Рэй, только не паникуй… пожалуйста.

— Да уж постараюсь, — криво усмехнулся тот уголком тонких губ. — Я тоже не хочу вылететь из Института, знаешь ли.

…В «предбаннике» у ангара было тесно. Студенты негромко переговаривались, что-то обсуждая, серый и постоянно выглядящий слегка запыленным Лар пристально рассматривал ангар через крохотное окошко в раздвижных створках дверей. Со стороны смежного коридора доносился топот — кажется, им троим повезло, и инструктор опять опоздал на свой же практикум.

Так и оказалось — через несколько мгновений он вбежал в «предбанник», таща в охапке спецкостюмы. Студенты, уже давно уяснившие порядок действий, моментально выстроились в очередь, а получивший костюм отходил в сторону, чтобы не мешать остальным.

Рэй не сдержал досадливого шипения, взяв в руки свой, хоть и понимал, что без него никуда — в противном случае при достижении полного вакуума испытуемого раздует раза этак в два. Бороться еще и с последствиями этого «раздувания» врачи, естественно, не хотели, и потому меры предосторожности в этой ситуации все же предпринимались.

Костюм из чего-то, напоминающего отдаленно резину, давил на тело, сминал перья и все никак не хотел натягиваться. Он в принципе был не слишком эластичным — что, собственно, и требовалось. Только вот те, кто его придумывал, явно не знали, какими словами их позднее будут костерить студенты, эти костюмы надевающие.

Часть, закрывающая крылья, была чуть менее жесткой, больше напоминая черную пленку, но Рэй все равно умудрился зацепить внутреннюю сторону «пленки» крайним маховым пером, и после пары секунд противостояния стержень оного переломился.

Прикрыв глаза, он мысленно выматерил на чем свет стоит и дизайнеров, и инструктора, и даже начальство Института. Стало немного легче. Утешила и мысль о том, что надвигается очередная линька, и максимум через месяц он все равно потерял бы это злосчастное перо.

Бесило ощущение чего-то липко-обволакивающего на крыльях — сказывалась оставшаяся с ним даже спустя годы нелюбовь к фиксаторам, прозрачный пористый материал, плотно прилегавший к лицу и гордо именовавшийся лицевым щитком, бесил тоже. Со стороны это выглядело так, будто им максимально облегчали условия проведения практикума — но это было не так. Никто и не думал хоть на долю процента защитить студентов от воздействия вакуума, будто составители «Разгерметизации» хотели, чтобы те на всю жизнь запомнили жутковатое ощущение покалывания во всем теле, боль в барабанных перепонках и невозможность нормально дышать.

Кастрианец прикрыл глаза, справляясь с вдруг материализовавшимся в области желудка комком холодного страха на грани паники, зашептал едва слышно: «Не сейчас, не сейчас…».

Инструктаж по технике безопасности был донельзя короток — все, что можно было сказать и сообщить, уже сказали и сообщили на теоретических занятиях. Студенты снова сбились в кучу в одном углу «предбанника», и практикум начался.

Все было предельно просто — инструктор говорил полное имя кого-то из студентов, следуя списку, названный выходил, створки дверей расходились перед ним, чтобы тут же намертво сомкнуться. Испытуемому необходимо было остановить процесс стравливания воздуха и запустить обратную процедуру до того, как измученное гипоксией сознание уплывет. Самые отчаянные студенты могли наблюдать за его действиями через крохотное окошко в двери, подмечая возможные ошибки, чтобы не совершить их самим, тем самым увеличивая свои шансы сдать.

Вот только первый названный, Ларнакцик, не справился — отблеск красного зарева аварийных ламп, косо падавший на черные защитные костюмы, вдруг исчез, с суматошным шипением внутрь ангара ворвался воздух, и запасные двери в конце ангара открылись, впуская медицинскую бригаду.

Тот факт, что провалился первый же вызванный, оптимизма не добавил никому.

Инструктор опустил глаза в планшет со списком имен группы, и Рэй подсознательно напрягся. Вызывали в совершенно случайном порядке, и некоторые не успевали даже подготовиться, поэтому лучше было быть готовым постоянно.

— Рэйтирейт!

Он дернулся, крупно вздрогнул — так и не привык, что преподаватели при перекличках всегда зовут студентов полными именами, чтобы не вышло путаницы.

— Здесь, — отозвался он, сглотнув. Инструктор кивнул, набрал код на панели замка, и створки дверей с шипением разошлись.

И Рэй, зачем-то сощурившись, шагнул в ангар, отчетливо понимая, что его решительности хватит ненадолго — ровно до тех пор, пока давление не начнет падать, сопровождаемое посвистывающими звуками работы насосов.

Он один. И помочь ему не может никто, кроме него самого.

Точно так же, как пятнадцать лет назад. Только вот возможностей у него побольше.

* * *
Он просыпался с трудом, будто выныривая с большой глубины. И как при нырянии ориентирами служили бы пузырьки воздуха, так сейчас он уцепился сознанием за тонкий свист совсем рядом — и не без труда открыл глаза.

В шаттле царил полумрак, с одной стороны кое-как разгоняемый Солнцем в иллюминаторах. Все пассажиры, и его мать в том числе, сидели с закрытыми глазами, замерев в путанице ремней. Точнее, уже висели — маленький кастрианец и сам практически не ощущал под собой кресла из-за невесомости.

Рэй читал, что некоторые переносят ускорение при взлете шаттла, просто выпивая снотворное и приходя в себя уже за пределами Земли. Однако орбиту Земли они, видимо, покинули уже давно — покосившись сначала в иллюминатор рядом с собой, а затем в тот, что на противоположной стороне, он не увидел орбитальных станций, каковыми все околоземное пространство было просто усеяно, если верить энциклопедиям.

«Это еще не повод для паники», — успокоил себя Рэй — в конце концов, он не разбирался в лекарствах. Быть может, в космопорту им просто продали более мощное снотворное, поэтому никто еще не проснулся.

Однако, как бы намекая, что проблемы не кончились, рядом продолжало раздаваться тихое посвистывание. Дышать стало тяжелее, чем раньше, как при взлете высоко-высоко — Рэй делал так однажды вместе с отцом. На миг маленький кастрианец замер, вспоминая, как в тот раз впервые опробовал «длинный вдох» и как после этого полета он просто бессильно упал на траву, ожидая, когда нагреется заледеневшая кровь.*

Ощущение удушья вернуло Рэя в реальность, и он несколько судорожно набрал воздуха в грудь — задумавшись, он задышал как обычно, что теперь почему-то пользы не принесло.

Видимая в солнечном луче капля чего-то вязкого — возможно, слюны одного из пассажиров — медленно плыла от правого борта к левому. Рэй пристально следил за ней, не понимая, почему она движется — ведь специально никто не плевался, и у капли не могло быть своей скорости.

Но когда она подплыла к самой стене, как раз туда, где сходились листы выкрашенной в серый внутренней обшивки, то исчезла, причем бесследно.

И от ужасающей догадки у Рэя встали дыбом все перья.

Та трещина-царапина, пересекавшая цифру «1» и так ему не понравившаяся, была глубже, чем могло показаться. И сейчас воздух в шаттле медленно уходил через эту трещину в никуда. В пустоту вакуума.

Страх скрутил маленького кастрианца с такой силой, что он спрятал лицо в ладонях и заскулил, как побитый щенок, будто надеясь, что мир смилостивится над ним. Однако этого не произошло, лишь свист стал раздаваться даже немного глуше, что означало понижение давления в шаттле.

Лететь до Луны надо было примерно час — Рэй запомнил это число еще на Земле. Он не знал, сколько прошло времени, и боялся, что весь воздух выйдет до того, как они долетят.

Он хотел отстегнуть ремни, чтобы хотя бы убраться подальше от трещины, но не смог. Будь он был лет на десять старше, знал бы, что стандартный полетный протокол, сейчас так и не сменившийся аварийным из-за давно неисправных датчиков давления, намертво блокирует замки ремней в течение всего полета во избежание возможных травм.

Следующие полчаса показались ему вечностью в аду. Давление неумолимо падало, дышать становилось все тяжелее. В груди уже болело от постоянных глубоких, судорожных даже вдохов, паника снова и снова наваливалась многотонной глыбой, заставляя вновь закрываться руками и уже не скулить, а откровенно реветь и видеть, как плавающие в разреженном воздухе слезы устремляются туда же, куда и та капелька.

Вскоре во всем теле появились неприятные ощущения, а дышать стало невозможно. Казалось, будто воздух загустел до такой степени, что не вдохнешь — хотя умом маленький Рэй понимал, что он не загустел, а разредился так, что уже не подходил для дыхания. Сознание мутилось, болели уши, а, случайно опустив залитый бесполезными уже слезами взгляд на свои руки, он увидел, что они раздулись, как при сильнейшей аллергии.

Он хотел крикнуть, позвать кого-нибудь, но у него в легких уже не было воздуха, а если бы даже он и был, вакуум не позволил бы звуку распространиться. И Рэй прикрыл глаза, позволяя сознанию уплыть куда-то далеко, туда, где, наверное, было не так больно и где можно было дышать.

* * *
В первые секунды Рэя с головой захлестнула паника. Судорожно хватанув ртом пока еще нормальный воздух, они кинулся к терминалу компьютера.

Руки тряслись, что было непозволительно — ведь скоро на счету будет каждая секунда, и он не сможет тратить время на исправление ошибок.

— Или пан, или пропал, — негромко произнес он на стандарте. Эту старую цедианскую поговорку он не раз слышал в детстве, так и не понял, кто этот загадочный пан и почему им быть лучше, чем пропасть — но сейчас было не до этого. «Пропадать» он не хотел и потому с поспешностью на грани лихорадочной начал взлом системы. Ведь лучше успеть самому что-то сделать для своего спасения — тем более что тогда у него будет шанс не испытать на себе абсолютный вакуум.

…Перчатки защитного костюма тоже были жутко неудобными. Черная пленка, обтягивавшая тонкие длинные пальцы, снижала координацию, несколько раз Рэй попал мимо нужной клавиши — к счастью, он еще замечал свои ошибки.

Сознание мутилось, суматошные глубокие вдохи и выдохи не приносили пользы, кровь, казалось, состояла только из адреналина, а нервы царапала боль. Свист насосов, откачивающих воздух, уже был почти не слышен. Время было на исходе.

Но Рэй продолжал работать, судорожно ударяя по клавишам. Отчего-то ему казалось, что если он сдаст экзамен, то спасет себя тогдашнего, поможет ему, пятнадцать лет назад задыхавшемуся в старом до полной неисправности шаттле, который никто не счел нужным проверить перед вылетом. Где-то на задворках сознания царапалась мысль-усмешка, что если он сейчас потеряет сознание, то оптимизма ждущим по ту сторону дверей остальным студентам это прибавит еще меньше, чем провал Ларнакцика.

Он смог взломать систему, он уже почти прекратил откачку воздуха, но надо было еще запустить обратную процедуру. И, не видя ничего перед собой, не держась на ногах, уже теряя сознание и ощущая, как до боли стискивает раздувающееся тело защитный костюм, он набирал последние необходимые команды.

И лишь когда мертвую тишину вакуума заполнил уверенный свист, означавший, что давление начало подниматься, кастрианец позволил себе сползти на дюраниевый пол, не в силах дольше оставаться в сознании.

* * *
Слух раздражало негромкое пиликанье и разговоры где-то рядом. Еще не до конца придя в себя, Рэй поморщился и попытался отмахнуться от шума, как от назойливого цедианского комара — в детстве те, невзирая на то, что им не подходила основанная на кобальте кровь, постоянно донимали кастрианца.

— Рэй! — позвали его, и он с трудом разлепил веки. Взгляд сфокусировался не сразу, но он все же различил обстановку медотсека, где сейчас в практически полном составе лежала их группа.

— Рэй! — зов повторился, и он недоуменно огляделся. На соседних с его койках лежали Кир и Рила — именно она, кстати, пыталась его дозваться.

— Вы… сдали? — голос еще не повиновался ему как следует, от воздействия вакуума пострадал весь организм.

— Думаю, да, — кивнул Кир, пытаясь повернуться на бок и терпя неудачу — его принесли сюда позже Рэя, и лекарства еще не подействовали. — Ты тоже точно сдал, хотя уже вырубался под конец. Ну да ничего, мы все такие были, — он криво усмехнулся.

— Я… сдал? — недоуменно нахмурился он. Память отказывалась выдавать конец практикума, измученный гипоксией мозг тогда уже, видимо, отключался, и Рэй работал автоматически, на рефлексах и том загадочном, что цедианцы иногда зовут «жопочуйкой».

— Ты именно что сдал! — Рила улыбнулась, не боясь показывать зубы, как боялся это делать он сам в детстве. — Как ты это сделал?

— Видимо, исключительно потому, что пятнадцать лет назад я не мог сделать вообще ничего, и оставалось только помирать от паники, а сейчас я хотя бы… ну, мог исправить ситуацию, пусть даже пришлось бы выложиться на полную, — он непонятно махнул слабой пока еще рукой.

Маленький Рэй на задворках сознания сейчас позорно ревел, напрочь игнорируя тот факт, что ему уже шесть лет, и утыкался лицом в выпирающий отцовский киль — Нартирей тогда примчался в лунный госпиталь к жене и сыну так быстро, как только смог; к счастью, шаттл ему попался не такой заэксплуатированнный.

— Подожди-ка, а что было пятнадцать лет назад? — удивилась Рила.

— Это… долгая история, — вздохнул Рэй. — Я не хотел бы ею делиться.

— Не хочешь — не делись, — изрек Кир, не замечая мрачного взгляда сестры а-ля «Кто тут доктор — вы или я?». — Главное — ты справился.

И Рэю показалось, что его приятель заложил в эти слова куда более глубокий смысл, чем было видно на первый взгляд.


Примечания:
*При полете на больших высотах организм кастрианца вырабатывает в крови вещество, препятствующее ее замерзанию. При этом тратится много энергии, а температура тела снижается примерно до нуля градусов по Цельсию. Обратная метаморфоза также отнимает много сил.

@темы: СтарТрек, мои фики, кастрианские истории

---

Шел двадцать четвертый век, десантники продолжали помирать от всяких банальностей...

Холодно

Автор: Fire Wing
Фандом: Звездный путь (СтарТрек)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (365 слов)
Герои: Рес
Метки: ангст, инопланетяне, крылатые, ОМП, открытый финал
Саммари: Даже если бросить все жизненные силы на то, чтобы просто дожить до рассвета, их может не хватить...

*****
Холодно-холодно-холодно. Дыхание обращается в пар и осыпается колкими льдинками, перья уже давно смерзлись, а ресницы склеил иней, и Рескрайтан даже глаз не может открыть. Он не знает, сколько уже так лежит, и прикидывает, сколько осталось до рассвета, когда, быть может, появится связь с кораблем. Ему кажется, что это ожидание длится уже целую вечность.

Все жизненные силы брошены на достижение единственной цели — дождаться конца магнитной бури. Дотянуть. Может быть, утром даже станет чуть теплее.

Искорки жизни в остальных десантниках уже наверняка затухли в объятиях смертоносного мороза, осыпались ледяными кристалликами. Люди физически не способны выжить на таком холоде. Он, впрочем, тоже.

Холодно-холодно-холодно. Он не может пошевелиться, не может глубоко вздохнуть и даже не может поднять руки, чтобы стряхнуть налипший на них снег — подушечки пальцев, не покрытые перьями, наиболее уязвимы для мороза. От невыносимого холода исчезает все, он словно в камере сенсорной депривации. Единственный звук — далекое завывание ветра в скалах, тактильные ощущения уже исчезли, смерзшиеся ресницы не разомкнуть. На коже под перьями замерзают тысячи ледяных иголочек, словно бы он оказался на морозе промокшим насквозь. Хочется шевельнуться, встряхнуться, чтобы выпавший снег не лип к изнеможенному телу и чтобы ушло это покалывание в руках и ногах, но он слишком замерз. Нервные импульсы отказываются проходить по охваченной холодом плоти.

Мышцы слабо сокращаются, пытаясь выработать новое тепло взамен утерянного. Все конечности онемели и даже не болят, кровь циркулирует в самой глубине тела, но даже там до нее добирается мороз. Вновь хочется пошевелиться, но даже это простое действие невероятно трудно выполнить. Организм замерз, стал непрочным и нечувствительным. Крупные мышцы сведены судорогами, мелкие уже окостенели. Воздух выходит из легких, не успевая даже нагреться, обжигает слизистую и будто на ледяные когти нанизывает альвеолы.

Слух режет пиликанье совсем близко, под боком, будто какой зверек пригрелся и теперь довольно курлыкает.

Коммуникатор…

Чудовищный холод добирается до последних крох тепла и с жадностью поглощает их. Нет сил ни двинуться, ни открыть глаза, ни вздохнуть, ни, тем более, ответить на вызов. И мысли текут все более вяло, искрами вспыхивая в сгущающейся тьме. Хочется стать частью этой тьмы, раствориться в ней, стать всем и ничем. Эта тьма похожа на пропасть, которой нет конца.

И в этой пропасти холодно-холодно-холодно.


Примечания:
А смогли ли впоследствии поднять на корабль и откачать незадачливого десантника-инопланетянина — решать вам!

@темы: СтарТрек, мои фики, кастрианские истории

---

Когда автор дорвался до метки fix-it

Разноцветье

Автор: Fire Wing
Фандом: Рувольти: эксперимент ценой жизни
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (520 слов)
Герои: Рувольти, Рувольт, Элаюра, Силверай, Кольдер, Нойман
Метки: fix-it, дети, отклонения от канона
Саммари: Первое изменение гормонального фона – первое изменение цвета хвоста. Появление того цвета, с которым в спокойном состоянии отныне будешь всегда...
(АУ, где основной цвет хвоста неуловимого определяет его первая в жизни эмоция)

*****
Рувольти
Вылупление идет не так, как надо — и яйцо разлетается, взрывается на множество осколков, разбивающих стекло, а на подставке остается лежать крохотный белый комочек.
Вокруг дым, пыль, а нововылупленное существо нерешительно шевелится, щурится, открывая глазки, делает первые вдохи.
Инстинкт требует подняться на лапы и бежать, но белый комочек еще слишком слаб — и потому первая попытка оборачивается провалом: едва приподняв тощенькое тельце над поверхностью, существо тут же падает обратно. Но оно не сдается, хоть лапы еще дрожат — и, расставив их и помогая себе тоже слабыми еще пока крыльями, существо медленно принимает устойчивое положение на всех четырех лапах.
Фиолетовый — упрямство.

Рувольт
Только что вылупившийся русский белый издает слабый писк, разворачиваясь из позы эмбриона. Ему холодно и некомфортно, ветер сушит влажную еще шерстку, а ее обладатель барахтается в гнезде, бессистемно двигая всеми конечностями.
Но вот его глаза открываются — и он замирает, видя перед собой шуршащую от ветра крону дерева и лоскут пронзительно голубого и необъятно огромного неба.
Зеленый — восторг.

Элаюра
В гнезде загадочных лежат, оставленные родителем ненадолго, два яйца приблизительно одного размера. Казалось бы, и вылупиться детеныши должны одновременно — но этого не происходит.
Первым трескается синее с лиловым крапом яйцо, выпуская в мир самочку-неуловимую. В первые минуты после высвобождения из плена скорлупы она кажется неправдоподобно маленькой, но стоит шерстке просохнуть, а крыльям впервые раскрыться — пусть даже для неумелого, нескоординированного прыжка ко второму яйцу — как она начинает казаться больше.
А загадочная уже пристально изучает, обнюхивает второе яйцо, окрашенное в рыже-золотистый цвет, хоть едва ли способна понять увиденное и осознать, что внутри таится жизнь.
Лиловый — внимание.

Силверай
Гнездо цунов расположено высоко на скале, словно бы взрослым нет дела до того, свалится их детеныш вниз или удержится на самом краю. Но крохотный фиолетово-синий цун, с интересом глядящий вниз, кажется, твердо держится на тоненьких лапках.
Внизу снуют другие неуловимые, издалека кажущиеся совсем маленькими. Малыш гордо распушает шерстку, ему кажется, что он лучше всех этих неуловимых, ведь он выше них!
Грязно-синий — высокомерие.

Кольдер
Золотисто-рыжий загадочный барахтается, освобождаясь от остатков скорлупы. По недоразумению глаза у него уже открылись, а уши все еще плотно прижаты к голове, и он не слышит, не может пока что услышать радостный вопль своей старшей сестры «Мама, он вылупляется!»
Он только видит в окне далекий лавовый водопад — один из многих в Шельфере — и не может отвести взгляда от этой чудесной, невероятной красоты.
Салатовый — восхищение.

Нойман
Единственное яйцо четы огнебрызгов заботливые родители из лучших побуждений положили чуть ли не в лавовый поток, и если толстая скорлупа предохраняла зародыш внутри от нестерпимого жара, то теперь, когда неуловимый вылупился, его уже ничто не защищает.
Опаленный волной нестерпимо горячего воздуха, детеныш пищит и барахтается, пытается помогать себе крыльями, чтобы отползти в сторону, где не так горячо, но он еще даже не открыл глаза и оттого не понимает, где это «в сторону». Маленькому огнебрызгу жарко до боли, он еще не умеет применять способности своего вида. Если он не встанет на лапы в ближайшие минуты и не отойдет от вязкого потока лавы, дело может кончиться плохо.
Но, к счастью, возвращаются родители. Мать, приглушенно ахнув, оттаскивает свое чадо в сторону, пока оно тихо скулит, закрывается тонкими крыльями, практически уверенное в том, что его предали и оставили поджариваться здесь специально.
Грязно-бордовый — страдание.

@темы: мои фики, РЭЦЖ

---

Стихотворчество

Самолёт

Автор: Fire Wing
Фандом: Экипаж (2016)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (365 слов)
Герои: «сто семнадцатый»
Метки: ангст, живые машины, стихи, канонная смерть персонажа
Саммари: Как будто в агонии дикой отчаянно землю трясёт.
Качнувшись ну очень уж резко, он прочно на шасси встаёт.
Примечания: Как сказал кто-то из олдов этого фэндома, «экипажная трава нынче крепкая и забористая уродилась». Не знаю насчет травы, но вдохновение неудержимо поперло уже на первой трети фильма.
P.S. Фанфик косвенно связан с работой «Созданный для полета» (по крайней мере, оттуда взят концепт «спящих» ).
P.P.S. Пожалуйста, не удивляйтесь нехарактерному обилию проставленных «ё» в тексте. Просто они были необходимы в некоторых местах, ну а скакать с е на ё и обратно как-то совсем некрасиво...

*****
Как будто в агонии дикой отчаянно землю трясёт.
Качнувшись ну очень уж резко, он прочно на шасси встаёт.

В себя он приходит внезапно — тот маленький самолёт,
Стоявший уже готовым, выруливает на взлёт.

И скорости чудом хватило, и подошла полоса —
Блеснув на прощанье металлом, стартует он в небеса.

Ему ехать тоже надо — с гор лава теперь уж течёт,
Но люди ещё не вернулись. И всё, что он делает — ждёт.

* * *
Жар по обшивке шибает, так близок желанный полёт,
Но путь им огонь преграждает, который никто не пройдёт.

Рушится башня, водою огонь к земле пригибает.
Он ведь и рад бы взлететь. Но что-то как будто мешает.

Сознание быстро приходит — лишь бездна дальше их ждёт,
Но смерть уже дышит сзади. И он полный газ даёт.

Огонь чересчур к ним близко, а сзади все лава прёт,
Чувствительно — больно, быстро — по шасси покрытие бьёт.

И, заскрипев натужно — очень уж крылья печёт —
Он с полосы взлетает. Холод пусть боль уймёт.

* * *
Облако очень плотное, пепел по стеклам бьёт.
Двигатель загорелся. Но нужно продолжить полёт.

Он пролетит. Он сможет. Не ветер его несёт —
Отчаяние пилота, решившегося на взлёт.

* * *
Ветер по крыльям свистит привычно, холод высот проникает в металл.
Мерзнуть так ему необычно, пусть даже столь много он налетал.

Холод, боль, треволненья — все это силы пьёт.
И он отчего-то уверен — пилот, тот его поймёт.

Страх кислоте подобен — так же нещадно грызёт,
И рядом о помощи молит тот маленький самолёт.

Нет выбора. Нет надежды. Молящий все вниз идёт.
И в панике той предсмертной на помощь он всё зовёт.

* * *
Он пролетает сквозь тучи, корпус нещадно трясёт.
Шасси заклинило насмерть. На нём оседает лёд.

Секунда, другая, третья — удар как пространство ломает.
И, тормозя отчаянно, он видит, как что-то сверкает…

* * *
Ярким пожаром в металле вдруг запылала боль.
Холодно. Странно пусто. На альтиметре — ноль.

Люди бегут какие-то, дождь так нещадно льёт,
Будто бы это поможет, будто всю боль заберёт.

Водой поливают зачем-то, как будто это спасёт,
Как будто позволит позднее отправиться снова в полёт.

Он ранен, он искорёжен — такое и «спящий» поймёт,
Он нужен таким всем не больше, чем голубиный помёт.


Примечания:
Некоторые пояснения:
«Спящие» способны ощущать свое физическое состояние, но не могут его изменить.
Ощущение холода «сто семнадцатым» как бы означает его неисправность, хотя и разгерметизация тут тоже виновата.

@темы: мои фики, стихи, Экипаж, металлические птицы

---

Нулевой Контакт — 1

Зарешеченное небо + Кража

Автор: Fire Wing
Фандом: Звездный путь (СтарТрек)
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: мини (3190 слов)
Герои: Киу, Иррай, Аллий, Вур, Райан
Метки: hurt / comfort, ангст, горе / утрата, инопланетяне, как ориджинал, крылатые, ОЖП, ОМП, преканон, слом личности, смерть основных персонажей
Саммари: Они пришли с миром – но им ответили войной.
Они протянули руки – и их ударили по этим самым рукам.
Они считали цедианцев разумными существами – зато цедианцы их таковыми не считали.
Примечания: Фик является попыткой зарыться в историю на стыке 20-21 веков и рассказать, почему же кастрианцы аж четыре с половиной века (до вступления в Федерацию в середине 24 века) так ненавидели землян и боялись их.
Кастрианцы – полностью придуманная мной раса, вписанная в канон (АУ не ставлю, поскольку БРБК).

СЛОВАРИК:

СЛОВАРИК:
Лиурия – кастрианский грызун, часто использующийся при экспериментах в роли «подопытной мыши».
Тарг – кастрианский аналог черта, только реально существующий.
Шакур – кастрианская птица, ведущая кочевой образ жизни.
Саар – солнце Кастрии.
Цикл – кастрианский год, время одного полного оборота Кастрии вокруг своей звезды. Приблизительно равен десяти земным суткам.
Саара – «небесная странница», кастрианская птица, которая почти не спускается на землю, потому что не может с нее взлететь. Названа так кастрианцами за ярко-желтый с зеленоватым оттенком, «солнечный» цвет оперения.
«Третье веко» у кастрианцев прозрачное.
Между крыльев на спине у кастрианцев в два ряда расположены шесть щелей, напрямую сообщающихся с легкими. На земле они герметично сомкнуты, при больших скоростях в воздухе открываются, и кастрианец дышит на одном «длинном вдохе».

Часть 1

*****
Боль.

Холод.

Одиночество.

Это все, что она способна теперь чувствовать.

Сохрани она способность связно мыслить, вспомнила бы последний год, ставший для нее роковым.

Но ее разум сломан, искорежен, выжжен — окончательно и бесповоротно. Какие-то намеки на разумность, проблески сознания остались, но не более.

Была еще рвавшаяся в небо душа — и ту сломали.

Были еще длинные узкие крылья — и те были сломаны при неудачном приземлении.

Разбитые губы, покрытые незаживающей синеватой корочкой, кривятся от боли, обнажая сточенные зубы. Память подвела уже через полгода после поимки — покрылась серой дымкой, пропала в тумане небытия прежняя жизнь.

Когда удается забыться, под всевозможными углами встопорщив поредевшие перья, вспоминается беззаботное, полное неба и свиста воздуха детство. Взрослая жизнь перестала мелькать обрывками давно еще — тогда же, когда сломался под пытками разум.

Зубы от холода отбивают замысловатый ритм, в потухших зеленых глазах мелькает искра злости, и из отвыкшего от членораздельной речи горла вырывается сиплое:

— Цедия…

Одно слово — как ругательство. Могла бы четко мыслить — прокляла бы тот день, когда согласилась лететь в составе этнографической экспедиции.

Могла бы нормально говорить — обматерила бы последними словами своего родного языка Цедию и всех цедианцев.

Могла бы…

Но не может.

Закушенная губа болит и кровоточит, но теперь даже собственная кровь лучше, чем ничего. Все равно сил на то, чтобы доползти до окна и наесться снега, нет.

Ладони, незаживающие вот уже месяца два, болят тоже. И воспалены. Она замерзает, холодеют ступни, немеют от мороза губы, дрожат от боли и холода переломанные крылья, а она прижимает к груди чудовищно горячие руки будто в попытке согреться от них, как от нагретого камня. Только вот физика и уравнение теплового баланса безжалостно напоминают о том, что ощущение тепла субъективно как никогда.

Истеричный смешок. Здравомыслие вернулось ненадолго, чтобы вскоре вновь кануть в пучину безумия. Пока оно есть, хочется рвать и метать, всеми силами стараясь сорвать с шеи металлический обруч с бряцающим обрывком цепи, пусть даже придется содрать когти до мяса. Но не получится — слишком крепкий, слишком туго сидит. И дышать-то трудно.

Что случилось с остальными участниками экспедиции, она не знает. И не хочет знать. Даже теперь, выныривая из пучин кошмара в не менее суровую реальность, ей хочется кричать от ужаса. Стоит закрыть глаза, и перед внутренним взором вновь встает стерильно-белая комната с клеткой.

Ослабевшая, пасующая память хранит именно то, что так хочется забыть. Какая ирония.

Болит все — тело, руки, ноги, голова, сломанные крылья. По большей части виноваты множественные бесчеловечные эксперименты, которые ставили на ней, пытаясь постичь саму суть инопланетянки. Хотя и недавнее столкновение с деревом виновато тоже.

Слабое движение — попытка плотнее укутаться в крылья, сохранить утекающие крупицы тепла. Больно до черных точек перед глазами, но ее не волнуют сместившиеся обломки кости. Хуже уже все равно некуда.

Оскал — не то от боли, не то просто от отчаяния.

Цедианцы даже не считали ее за разумное существо — очень быстро ей приклеили кличку «Химера». Позднее только так ее и звали, выволакивая из клетки за цепь, запаянную прямо на шее.

В помещении, где стояла клетка, было жарко, слишком жарко для ее расы — это она помнила. Помнила и то противное ощущение беспомощности, когда после введения сильнейшего мышечного релаксанта она судорожно пыталась сомкнуть спинные щели, задыхаясь и не имея даже возможности набрать новую порцию воздуха в грудь.

Длинное моргание, затем еще одно — просто чтобы убедиться, что она еще жива.

Эксперименты были всякими. Доходило даже до попыток вскрыть к таргам ее черепную коробку и узнать, как «эта дивная птичка чирикает». Она не знает, что тогда остановило этих ученых — и тоже не хочет знать.

Горло охрипло, огрубело, и внятных слов уже не произнести. Да что там, уже даже ультразвук теперь для нее за гранью возможного. Что ж, после того, как за целый год она лишь несколько раз шипела, это неудивительно.

Урчание в животе. Кажется, что желудок прилип к позвоночнику.

Что ж, голод последний год тоже ее преследовал день ото дня. Есть ей давали ровно столько, чтобы не загнулась, и с ничтожно малой примесью кобальта, который был ей так нужен.

Пока восприятие еще не заволокла дымка безумия, она диагностировала у себя малокровие. Неприятная вещь, однако — цинично подумалось тогда.

Холодно. Мышцы рефлекторно сокращаются, зубы стучат.

Она успела изведать многое. Однажды ее вывели из клетки на открытое место и оставили так. Видимо, наблюдали издали.
В ее душе тогда колыхнулось что-то забытое, взыграли инстинкты, она рванулась было в небо на ослабевших крыльях… И вдруг с размаху влетела в металлическую сетку.

Впервые за все время пленения она плакала. Это были слезы вперемешку с кровью и болью — повиснув на сетке, дрожа от холода, она рвала металлические нити пальцами, которые очень скоро начали сочиться синей кровью, и даже грызла ее.

И так было до того момента, пока вновь не пришли цедианцы — и, отодрав ее от сети, вновь водворили в невыносимо жаркую клетку.

Очередная волна озноба, прошедшая по телу. Здесь холодно, слишком холодно для нее, но ей некуда идти. Да и сил нет.

Она успела изведать и жару, и холод. Потом она не раз еще видела эту сетку — спустя несколько дней ее вывели все в тот же внутренний двор, небо над которым было расчерчено металлом крест-накрест… и просто больше не пришли. А ей осталось только, ломая невтяжные когти на руках, рыть себе яму в земле — хоть в ней было ничуть не теплее, чем на снегу. Кормить ее тогда перестали вовсе, и силы, которых и до этого было немного, начали стремительно утекать. А ей предстоял труд, тяжелый труд по поиску пути к свободе.

Голова с негромким стуком откидывается назад, затылком впечатываясь в стену, и именно это позволяет стряхнуть наползающую дрему. Здесь слишком холодно, если она заснет по-настоящему — уже не проснется. Любой представитель расы кастрианцев с легкостью бы вынес подобную температуру, но ее обессилевшее тело отказывается сохранять тепло, отдавая все без остатка стылому воздуху вокруг.

Она не помнит, сколько времени потратила на то, чтобы разорвать проволоку. Лишь помнит, что это было чудовищно больно и сложно. Сточенные зубы, разодранные до мяса подушечки пальцев — все это следы ее усилий. К счастью, оставшихся крупиц разумности ей хватило для того, чтобы сосредоточить все усилия на одном конкретном участке сетки, на одной-единственной ячейке. Она понимала — разорви сеть в одном месте, и остаток можно будет просто расплести.

Вдох, выдох. Глаза закрываются от усталости. Вот бы заснуть — и проснуться у себя дома, узнать, что все случившееся ей лишь привиделось…

Она плохо помнила, как сбежала. Но отчетливо понимала, что ради свободы впервые пошла на убийство. Она своими руками задушила человека, который не вовремя зашел к ней — проверить, жива ли или уже издохла.

«Свобода»… — слово эхом отзывается в ушах.

Стремление на свободу было последним, что помогало ей держаться — и что она получила в итоге? Ту же клетку, только размером с планету.

Кажется, она тогда летела, пока не отказали ослабевшие крылья — и не пришлось спикировать, почти упасть вниз, в метель.

Ей бы помогли инстинкты, не будь она столь измучена — и не врежься она на большой скорости в дерево, которое попросту не заметила в белой мгле. И не сломай она разом оба крыла.

Вздрагивая от холода и чудовищной боли, скаля зубы, она на четвереньках перебежками двигалась от куста к кусту, прячась — хоть и не было никого рядом.

Она бежала так то ли всего несколько часов, то ли вечность — но под конец своей «прогулки» ей хотелось просто лечь и умереть. Держаться помогало только что-то давно забытое — то ли чувство собственного достоинства, то ли просто инстинкт самосохранения. Или же, пусть и несколько запоздало, открылось второе дыхание.

К счастью, повстречался этот заброшенный дом с выбитыми стеклами. Сил хватило ровно на то, чтобы забраться в окно первого этажа, отползти в самый дальний угол комнаты с порванными обоями и впасть в это состояние — что-то среднее между шоком, гипотермией, комой и сном.

Сейчас она в принципе не понимает, как еще не умерла от болевого шока. Впрочем, вероятность этого продолжает оставаться пугающе большой.

Ужасно затекли все конечности, мороз причиняет сильную боль, про крылья и говорить нечего. Но боль от переломов уже немного улеглась — холод работает природным наркозом.

То металлическое кольцо с цепью на ее шее — оно ведь неспроста. Почти наверняка туда встроен маячок или что похуже. Странно только, что ее до сих пор не нашли. Интересно, почему?

Холодно. И спать хочется. Не все ли равно, почему ее еще не обнаружили? Все равно она долго не протянет на таком холоде без средств к существованию — вот, засыпает уже, все чаще падает голова на грудь, все тяжелее кажутся веки, все более чужим становится собственное скованное морозом тело.

Там, за гранью, ведь не так холодно и больно?

Часть 2

*****
Непреодолимый зуд нетерпения точит Аллия, прорываясь откуда-то изнутри, из самых глубин души. Последние часа два он сидит неподвижно, с силой вцепившись пальцами в подлокотники своего кресла. Райан сбоку косится неодобрительно, но молчит. Вур молчит тоже. Впрочем, ему и не до переживаний кастрианца, с которым они едва знакомы — он за штурвалом, ведет спасательный кораблик через световые годы.

Аллий и не делает попыток заговорить. Все и так знают о его личной вовлеченности, о том, что в ту треклятую исследовательскую экспедицию на Цедию входит его сестра Киулирия.

С Цедией у них как-то вообще не сложилось. Всего три экспедиции туда было — и все провалились. Первый исследовательский корабль превратился в чудовищный метеорит, упавший где-то в северном полушарии планеты(1), экипаж второго пропал без вести в зоне военных действий(2)…

И вот теперь они получили сообщение Иррая, командира третьего.

Он помнит это чудовищно отчетливо. Сигнал, идущий сквозь одиннадцать без малого световых лет, сильно сбоил, но это не мешало различать короткие и четкие слова кастрианца.

Иррай всегда говорил коротко и четко. Даже несмотря на то, что его голос был чудовищно слабым и хриплым, балансируя на границе неслышного шепота. Ему явно было очень и очень плохо.

* * *
По словам командира экспедиции, они сочли было цедианцев достаточно разумными для официального контакта — но те быстро опровергли это мнение.

Первые две недели экипажу «Параллакса» удавалось скрываться, маскироваться под обычных «людей» так, чтобы только внимательный взгляд мог выявить несхожесть. А потом все пошло под откос — всех троих накрыли прямо в квартире, которую они не без проблем смогли приобрести за реплицированную земную валюту.

Это была настоящая облава, говорил Иррай. Каждый получил в какой-нибудь участок тела пулю-шприц со снотворным — и это явно было специально разработанное снотворное, поскольку биохимия крови цедианцев и кастрианцев очень различалась.

Очнулись все трое в, видимо, каком-то сверхсекретном исследовательском центре. Однако поговорить им не дали, очень быстро растащив по разным лабораториям, пусть и находившимся не слишком далеко друг от друга.

Их то ли не понимали, то ли не хотели понимать. Иррай, изучивший немного язык цедианцев и никогда не доверявший универсальному переводчику, старался объяснить, что они разумные существа, срывал голос, пытаясь говорить в подходящем уху инопланетян диапазоне. Когда голосовые связки вовсе прекращали ему повиноваться, он скреб когтями по полу некого подобия клетки, в которой его держали, выцарапывая различные геометрические теоремы, один раз выдрал у себя из крыла несколько перьев и разложил их на полу так, чтобы получилось 2+2=4.

Цедианцы-ученые видели все эти его попытки — не могли не видеть — но сознательно игнорировали. С ним обращались как с неразумным, запаяли металлический обруч с цепью прямо на шее и приковали цепь к прутьям клетки, чтобы точно не сбежал. Эксперименты, которые ставили на них, больше походили на пытки с целью проверить пределы выносливости кастрианцев. Их старались досконально изучить — но делали это самым садистским образом.

А потом пытки вышли на новый уровень. Иррай не знал, как, но один из участников экспедиции, Лоур, таки смог доказать свою разумность, выйти на контакт. Но если раньше они были для цедианцев подопытными лиуриями, то теперь враз стали ценным источником информации — правда, эту информацию еще надо было добыть. А Киу уже обезумела, и Лоур был готов сломаться — и сломался, не выдержав, виноватый лишь в том, что не мог, да и не имел права объяснять технику варпа менее развитой цивилизации.

Лишь сам Иррай еще держался. Над членами его экипажа — и, чего уж греха таить, над его друзьями — измывались на его глазах, пытаясь выбить ценные сведения. Но он держался, держался до того дня, когда ему исключительно чудом удалось выкрасть у одного из ученых свой передатчик, который, о, Вселенная, все еще не разрядился — и Иррай смог послать на родную планету сообщение. Оно не было криком о помощи, оно было хладнокровным предупреждением — не пытайтесь нас спасать, это бесполезно и слишком опасно. Он осознавал, что вряд ли его вообще оставят в живых после подобной выходки — и сказал об этом в заключение.

Разумеется, его не послушали. Когда были вычислены координаты, с которых велась передача, к Цедии полетел трехместный кораблик класса «Синусоида», способный маскироваться как в полете, так и на местности.

* * *
Аллий, ушедший в свои мысли, едва не подскакивает от неожиданности, когда Вур произносит:

— Выход из варпа через три, два, один…

Кораблик несильно трясет, но даже это изменение статичной последние несколько часов обстановки заставляет кастрианца стиснуть подлокотники еще сильнее, до побеления подушечек пальцев.

Перед ними на экране медленно вращается Цедия, так похожая на планету их собственной системы Санию — и оттого еще более противная ему.

— Запускаю сканирование, — он с трудом заставляет себя разжать пальцы и заняться делом.

Повисает молчание, нарушаемое лишь звуками работы приборов.

— Один прерывистый кастрианский биосигнал, — вдруг громким шепотом сообщает Аллий, не веря собственному счастью.

— Только один? — Вур и Райан настораживаются, словно пара диких шакуров. — Может, второй экранируют?

Закусив губу до привкуса крови во рту, кастрианец повторяет сканирование, увеличив диапазон. И снова получает только один биосигнал, на другие нет даже намеков.

— Координаты близки к тем, с которых велась передача Иррая, — кивает чему-то Райан, посмотрев на результаты. — Так что это либо он сам, либо Киу. Но если мы не поторопимся, скоро спасать будет уже некого, биосигнал чудовищно слабый.

Аллия начинает трясти на этих словах, и он стискивает пальцами собственные острые локти, чтобы дрожь была не так заметна.

— Приготовьтесь к снижению, — командует Вур. — Погода на этих координатах не очень.

* * *
«Синусоида» и впрямь снижается неровно — по трехмерной синусоиде, острит Райан в пустоту. Вур жертвует безопасностью ради скорости, ныряя в грибовидное облако, и их трясет просто неимоверно. Кораблик почти свободно падает, и Аллий будто вплавляется в кресло, уже предчувствуя торможение — которое не заставляет себя ждать.

Инерция бросает их вперед и вниз, ремни врезаются в тело сквозь перья, все трое буквально повисли на них, кажется, даже во внутренностях корабля что-то мучительно скрипит.

Здесь, у земли, атмосферные вихри уже не столь сильны, и «Синусоида» приземляется почти на те координаты, на которые надо было изначально.

Вур быстро выключает часть систем, не гася двигатели — если придется взлетать быстро, время, потраченное на их разогрев, может стать роковым — и первым отстегивается от кресла. Райан вскакивает следом, Аллий тоже поднимается.

Люк «Синусоиды» открывается, и кастрианцу в лицо ударяют снежинки. Ему сразу же становится холодно, но он не подает виду, только перья рефлекторно чуть взъерошиваются. Рядом чихает, не сдержав физиологической реакции, и, прикрыв лицо локтем, выскакивает наружу Райан. Их командир только головой качает и тоже шагает в метель — серо-белый в белое.

— Нам туда, — Райан кивает на заброшенные дома, сверяясь с показаниями портативного сканера. — Аллийлирут, не падай раньше срока, биосигнал еще отслеживается.

Вур кашляет, как бы намекая на то, что для называния полным именем здесь не место и не время. Аллий делает шаг назад, будто для разбега — и тоже бросается наружу, в холод цедианской зимы.

Словно сговорившись, с высокого старта все трое бросаются в сторону зданий, сразу развивая максимальную скорость. Бежать трудно — снег под ногами имеет неодинаковую плотность, и Аллий то проваливается по колено, то ступает по белой холодной массе, как по твердой поверхности. Иногда, чтобы совсем не увязнуть и не отстать, он помогает себе мощным взмахом крыльев — и тогда Вур неодобрительно зыркает на него, мол, не вынуждай случайных свидетелей, кои вполне могут быть, задаваться ненужными вопросами. Сам он почти не проваливается, потому что ступает в следы Райана. Аллий же, не желая видеть перед собой только спину командира со сложенными крыльями, продолжает бежать рядом.

— Биосигнал слабеет! — отчаянно выкрикивает Райан на одном дыхании, не рискуя глотнуть воздух и сбить ритм бега. — Мы не успеваем!

Громады зданий перед ними стремительно вырастают, словно падая на троих спасателей — Аллий не помнит, чтобы он когда-либо бегал столь быстро. Ветер чувствительно бьет по телу, не спасают даже взъерошенные перья, снег заставляет щуриться, чтобы рефлекторно не поднялось «третье веко». Окна первого этажа нужного здания тоже быстро растут, разевая свои черные пасти без намека на стекла.

Райан, чтобы не тратить дыхание, на бегу машет рукой в сторону одного из окон. Аллий, подгоняемый страхом, ускоряется и первым оказывается у оконного проема.

С разбега перемахнув через подоконник, кастрианец останавливается как вкопанный, не обращая внимания на впившиеся в чешую ног осколки стекла, разбросанные по припорошенному снегом полу. Легкие горят огнем, размеренное до того дыхание срывается на по-настоящему бешеный темп, но ему сейчас не до этого.

Прямо напротив него, в противоположном углу комнаты, белеют так хорошо знакомые ему перья, сейчас испачканные в невыносимо синей крови Киулирии, его сестры.

И она мертва, мертва, мертва, и пронзительным писком заходится сканер в руках Вура, показывая, что в ней уже угасла последняя искра жизни, которую еще можно было раздуть…

Аллий ощущает, как мир вокруг рушится, осыпается осколками наподобие тех, что усеивают пол.

С тихим, надрывающим душу воем он падает на колени, закрыв руками лицо.

* * *
«Трагическая судьба экспедиции… цедианцы были признаны слишком опасной для изучения расой… во избежание новых случаев… полное прекращение исследований…»

Аллий, лежа прямо на полу, слышит эти доносящиеся из визора слова и воет от отчаяния, от боли, просто потому, что не может больше существовать — именно не жить, а существовать.

Боль где-то под ребрами давно уже столь сильна, что хочется к таргам вскрыть собственную грудную клетку, вырвать сердце и сжать его в кулаке со всей возможной силой, так, чтобы остановилось и больше не болело.

Они с Киулирией всегда были ближе даже, чем просто брат и сестра, и в экспедицию он не хотел ее отпускать, будто чуял, что кончится все далеко не лучшим образом.

Мог ли он тогда представить, чем все кончится?

Их всех — его и Вура с Райаном — обследовали сразу по возвращении на родную планету. Он, глядя в бесстрастные окуляры аппаратов и в столь же бесстрастные глаза медиков, делал каменное лицо и повторял, как заевшее записывающее устройство, что с ним все в порядке.

И его отпустили. А лучше бы оставили.

Зря говорят, что время лечит. Боль в сердце, ощущение чудовищной пустоты, какой нет даже в космосе, лишь усиливается со временем. В толпе он еще может оставаться собой, пряча боль за кривым изгибом тонких губ, ведя себя подобно роботу с искусственным интеллектом, но без души. Но стоит ему остаться одному, как абсолютный вакуум внутри тут же разрастается до пугающих размеров, заставляя его падать на колени и выть, выть, ломая невтяжные когти на руках о твердый пол, давясь слезами и кровью из искусанных до мяса губ.

От нормальной жизни его отделяет пропасть, которую почти невозможно пересечь, не сорвавшись вниз.

* * *
Проходят какие-то шесть циклов, и Аллия становится не узнать. Он начинает все больше времени проводить в небе, спускаясь на землю лишь тогда, когда сил парить уже нет, и засыпая прямо там, куда приземлился. Он избегает городов, будто боясь, что его кто-то заметит. Он вовсе перестает есть, только пьет из рек и озер, когда пустота в животе становится еще мучительнее вакуума в душе, и, едва напившись, снова поднимается на крыло, словно саара, которой долгое пребывание на земле грозит смертью. Он дичает, теряет разум, едва ли осознавая это, и раз за разом поднимается все выше, туда, где Саар слепит и где крылья уже не держат на любой скорости. Из его памяти давно стерлось слово «дом», он носится с кочующими шакурами, отважно кидаясь в самые сердца ураганов и в грозовые облака, будто надеясь на быструю смерть от электрического разряда невероятной силы.

И однажды, проносясь на чудовищной высоте, истомленный холодом, голодом, обезумевший, обожженный не смягченными здесь ничем лучами Саара, он сам не замечает, как теряет сознание, и в предсмертные секунды, полные падения, ему чудится в бешеном свисте воздуха голос сестры…


Примечания:
(1) Первая экспедиция на Землю состоялась в 1908 году. Взорвавшийся в атмосфере над тайгой корабль приняли за метеорит, позднее названный Тунгусским.
(2) Вторая экспедиция на Землю состоялась в 1943 году.

Кража (бонус)

Бонусная зарисовка по заданию: создать историю длиной максимум в семь предложений с завязкой, кульминацией и финалом.
Драббл, PG, 230 слов.

*****
Идея выкрасть свой передатчик из лаборатории с самого начала была настолько безумной как сама по себе, так и с учетом его состояния, что Иррай даже не надеялся на успех. И теперь, надиктовывая в кромешной темноте заранее продуманное до последнего слова сообщение командованию своей родной планеты, кастрианец едва верит в то, что он справился — еще бы теперь успеть передать сообщение до того, как включат запасные генераторы…

— Не пытайтесь нас спасать, это бесполезно и слишком опасно. Иррайкартен связь закончил, — неуставное высказывание, отчаянная просьба не вмешиваться настолько резко контрастирует со стандартным завершением, «подписью», что потрескавшиеся тонкие губы сами разъезжаются в усмешке. Полуразряженный передатчик еле заметно мигает желтым огоньком отправки, и Иррай тянется негнущимися и дрожащими от боли пальцами к малозаметному датчику на корпусе прибора, чтобы запустить процедуру самоуничтожения. Чуть слышный шорох и шипение помех на нужной частоте утихают, и кастрианец, зачем-то отшвырнув бесполезный теперь передатчик в сторону, бессильно приваливается к стене — адреналин медленно исчезает из крови, оставляя после себя лишь извечную жуткую слабость — игнорируя буквально пронзенные болью от этого движения крылья, и почти с облегчением позволяет сознанию уплыть куда-то в темноту, еще более непроглядную, чем та, которая его окружает.

Он успел, он смог предупредить остальных, теперь Цедию наверняка пометят как планету с особо агрессивным населением, и не будет больше бесследно пропавших экспедиций, не будет больше чужих страданий, не будет больше ничего…

На зажегшийся в лаборатории свет зрачки больших глаз кастрианца уже не реагируют.

@темы: СтарТрек, мои фики, кастрианские истории, нулевой Контакт

---

Разбираемся, что вообще писать в заголовке, день второй

«Уедем, Нар! Уедем!»

Автор: Fire Wing
Фандом: Звездный путь (СтарТрек)
Категория: гет
Рейтинг: PG
Размер: драббл (585 слов)
Пэйринг: Нар / Илла
Метки: ER, инопланетяне, как ориджинал, крылатые, ОЖП, ОМП, преканон
Саммари: Когда вся жизнь катится под откос, когда всех, и даже твоих хороших знакомых словно подменили, когда дело явно идет к войне, надо бежать... ведь иначе станет слишком поздно.
Примечания: Кастрия – планета М-класса на орбите звезды Росс 128 (Саар по-кастриански). Ее населяет разумная раса птицоидов – кастрианцы.
Цедия – Земля по-кастриански.
Цикл – кастрианский год, время одного полного оборота Кастрии вокруг своей звезды. Приблизительно равен десяти земным суткам.
Загарь – кастрианская певчая птица, «ранняя пташка», может быть одомашнен.
Имена у кастрианцев состоят из двух корней и окончания. При этом первый корень – уменьшительное, так кастрианца зовут буквально все. Полным именем его могут звать лишь родственники и близкие друзья.

*****
Мир вокруг серый. Нет, скорее серый с желтым, педантично поправляет Нартирей сам себя — и шагает дальше, по колено увязая в снегу. Что-то произошло, и теперь не включают даже нагревательные элементы, вмонтированные в покрытие тропинки — и снег не тает, а накапливается, причем довольно быстро.

Нар раньше не особо и задумывался о том, что климат вдали от терминатора настолько снежный.

Квартирка Иллы встречает его теплом и ее неповторимым запахом. Обладательница жилплощади сидит в гамаке, обхватив себя руками за плечи и завернувшись в крылья.

— Иллатирая! — зовет он, освобождаясь от накидки и стряхивая с нее снег.

Илла бросается в его объятья с силой утопающей, льнет доверчивым зверьком, цепляясь тонкими пальцами за густые перья на шее. Ласково прикасаясь в ответ, Нар ощущает, как она дрожит.

— Ты в порядке? — он приподнимает ее подбородок рукой, безмолвно прося взглянуть на него. Темные глаза его жены выглядят совершенно больными, они полны отчаяния.

— Нет… не в порядке… — натужно всхлипывает она, снова утыкаясь лицом ему в плечо. — Что с нашей планетой, что с нашим народом?! Зачем мы бряцаем оружием перед Федерацией, почему пришла в упадок экономика, куда мы катимся?!

— Иллатирая… — только и произносит он, отчего-то вспоминая, как они спустя шесть циклов после того случайного знакомства начали звать друг друга полными именами — и было в этом что-то неописуемо свободное, вольное, так приятно было глядеть, как удивленно на них оборачивались прохожие. — Все изменится. Ну не может он вечно быть у власти. Однажды его выгонят.

— К тому моменту от Кастрии мало что останется! — она снова поднимает на него больные отчаянием глаза. — Я не хочу… не хочу, чтобы наш птенец рос здесь!

Нар на автопилоте спрашивает, считая ее высказывание лишь туманной надеждой на то, что однажды у них будет ребенок:

— Ты беременна?

Она чуть отстраняется — такая хрупкая, такая женственная — и бесконечно доверчиво спрашивает:

— А что, заметно?

Нар давится кондиционированным воздухом. Его наметанный глаз впервые подмечает малость округлившийся живот супруги и незнакомую плавность ее движений.

— Илла! — только и может выговорить он — и снова сжимает ее в объятиях со всей ласковой силой, на какую способен, покровительственно кладет подбородок на ее голову с едва заметным хохолком, не веря собственному счастью.

— Мальчик или девочка? — спрашивает он, понимая, что тоже начал дрожать.

Иллатирая едва заметно качает головой:

— Я не знаю. Не решилась идти на обследование к… этим… — ее мелодичный голос внезапно становится полон презрения.

Нар только снова обнимает ее, безмолвно соглашаясь. Немало опытных врачей, инженеров, преподавателей, исследователей космоса пропали без вести или ушли со своих постов, а их места заняли невесть откуда взявшиеся знакомые нового Правителя, не отличавшиеся ни мастерством, ни даже опытом.

— Нартирей, уедем отсюда! — вдруг выдыхает она куда-то ему в ключицу. — Подальше от того, во что превратилась наша планета и наша раса!

— Ты думаешь… — начинает он.

— Думаю! — Илла отстраняется от него, ее глаза наполняются каким-то вызовом. — Хоть куда, хоть на Вулкан, хоть на… Цедию!

— На Вулкане жарковато… — он изгибает губы в улыбке, но тон его вполне серьезен. — А вот Цедия…

Повисает короткое молчание.

— Как думаешь, мы успеем до обещанного закрытия планеты?

— Что?! — Иллатирая аж подскакивает, и он тоже дергается от неожиданности.

— Ты не знала? — теперь отодвигается уже он. — Может, это просто слухи, конечно…

— Говори! — отчаянно требует кастрианка.

— Ты слышала про разрыв всех торговых связей. Это только начало. Далее планируется полное прекращение полетов в космос и абсолютная изоляция от других разумных рас. С Кастрии вот уже сорок циклов насильно выгоняют всех инопланетян, даже если это семья вулканцев в пятом поколении, которая жизни в другом месте уже не мыслит, — обреченно произносит он, вдруг ощущая всю беспросветность ситуации.

— Уедем, Нартирей! Уедем! — восклицает она, и ручной загарь в клетке у окна согласно чирикает.

@темы: СтарТрек, мои фики, кастрианские истории

---

Да здравствует одиночный формат?

Созданный для полета

Автор: Fire Wing
Фандом: Экипаж (2016)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (715 слов)
Герои: самолет
Метки: AU, ангст, живые машины, смерть второстепенных персонажей, смерть основных персонажей
Саммари: Он осознавал себя постепенно. Дремавший разум так же постепенно оживал, начиная проявлять интерес  к окружающему миру. Он тянулся мыслями к своей материальной оболочке – и получал ответ. Дрожали чуткие стрелки приборов, едва заметно вибрировал фюзеляж, пока еще нецелый...
Примечания: Предупреждаю: сюжет фильма был перекручен, пропущен через мясорубку и упихан в грузовой отсек самолета. Того самого.
Так что сюжетным несостыковочкам просьба не удивляться)

*****

Он осознавал себя постепенно. Дремавший разум так же постепенно оживал, начиная проявлять интерес к окружающему миру. Он тянулся мыслями к своей материальной оболочке — и получал ответ. Дрожали чуткие стрелки приборов, едва заметно вибрировал фюзеляж, пока еще нецелый.

Периодически приходили белковые формы жизни, копошились внутри него, что-то настраивая, придавая ему цельности. Он не возражал, с птенцовым любопытством наблюдая за их действиями, отслеживая и пытаясь найти в этих действиях логику — и находил.

Но через какое-то время они перестали приходить, и он вновь замер — теперь цельный, завершенный, но никому не нужный, едва способный двинуться с места. Он стоял в темноте, гадая — почему его бросили, зачем. Неужели он стал им просто… не нужен?

Но и эта темнота оказалась не вечной. После того, как за тонкими стенами здания много-много раз встало и опустилось светило этого мира, со скрипом открылись металлические двери, и он вновь ощутил рядом те формы жизни, что позволили ему существовать. Несколько таких забрались в его головную часть, еще несколько залили в его емкости какую-то жидкость, и тогда по команде тех, кто был внутри него, случилось нечто новое.

Заурчали системы одна за другой, оживая. Глухой рокот родился где-то в его глубине — и вырвался наружу победоносным рыком двигателей.

С тех пор ему не давали покоя, вновь и вновь рождая в гулком пока еще фюзеляже многократное вибрирующее эхо. При помощи какого-то механизма его переместили в другое здание — впрочем, там он проводил не так много времени. Чаще он стоял снаружи или же ездил туда-сюда, управляемый и направляемый теми самыми формами жизни, что отчасти породили его. Он выучил их звонкий язык, он научился понимать их жесты и телодвижения. Постепенно он узнал, что «испытания» почти закончены, и скоро его ждет что-то новое. Кто-то из «людей» даже обращался к нему — фамильярно, с дружеским похлопыванием мягкой конечностью по обшивке — но обращался, говоря, что завтра он впервые «полетит».

Он не знал еще, что это такое. Не ведал, что на следующий день двигатели зазвучат по-новому, понесется навстречу ровная бетонная поверхность, незнакомо запоет воздух под крыльями, поднимая его, отрывая от земли, принимая в свои леденящие объятия.

Он не знал еще, что скоро это станет для него обыденностью, не знал, что воздух станет для него вторым домом, не знал, что вскоре он всей душой будет рваться в небо, лишь бы не оставаться в неподвижности на земле.

Он не знал, что потом его вновь начнут переделывать, закрепляя что-то внутри — то, казалось бы, для него ненужное, то, что только увеличит вес. Не имел понятия, что в один день холодно коснется, ляжет на фюзеляж краска, обозначая его принадлежность к «авиакомпании». Не знал, что все тот же «человек» снова коснется обшивки со словами «Ну, Мишка*, теперь ты официально существуешь».

Он не знал, что станет служить «людям», перевозя их в себе туда-сюда, не знал, что разум его заметит единственный «человек» — тот, что годы и годы подряд каждый день будет браться за штурвал, помогая подняться в небо.

Он не знал, что он будет не единственным в своем роде — но и не знал, какое разочарование будет его ожидать. Казалось, в его собратьях разум дремал, обреченный уже никогда не проснуться. Они целиком и полностью зависели от «людей».

Он не знал, что однажды, в густом тумане, прямо ему навстречу понесется один такой «спящий», ничего не замечающий, не способный отвернуть. И что ему придется, совсем немыслимо повернув управляющие плоскости, уклониться, спасая жизни множества «людей» внутри себя — и заставляя теряться в догадках «пилота», вцепившегося в штурвал с такой силой, что недолго и погнуть.

Он не знал, что после этого все пойдет, казалось бы, как прежде, и лишь за штурвал тот «человек» будет браться с куда большей осторожностью, словно чего-то опасаясь.

И не знал он, что так будет до самого последнего дня. До того момента, когда «пилот» шепотом обратится к нему, прося «сдюжить», «вытянуть», снова крепко сжимая в руках штурвал. До того момента, как загудит под шасси растрескавшееся покрытие, как дрогнет земля, как он отчаянно осознает, что ему не хватает скорости для взлета. До удара, до последней яркой вспышки, что оборвет его жизнь, жизнь «пилота» и жизни всех «людей» внутри него.


Примечания:
Некоторые отдельные слова в кавычках, потому что для главного героя они непереводимы, и он просто «озвучивает» их в первоначальной транскрипции.
*Михаил Лазарев. Автор не уверен, существует ли самолет с таким именем, но вроде бы не существует (да, в некоторых авиакомпаниях, к примеру, в том же Аэрофлоте, принято давать имена этим железным птицам), да и само имя брал от балды.

@темы: мои фики, Экипаж, металлические птицы

---

Упс...

«Грузить все фики по одному нерационально, - сказала я. - Давай, приключение на пятнадцать минут, вошли и вышли».
А затем... убилась об собственноручно созданную рациональную систему, при написании третьего поста-сборника угрохав пять часов, чтобы в итоге прийти к боли всех программистов: оно не работает, и неизвестно, почему так.
В общем, я вынужденно возвращаюсь к идее выпускать по одному фику на пост. В ней тоже есть свои плюсы - будет проще создать соответствующую систему тегов, максимально близкую к фикбучной классификации по фандомам и сборникам.
P.S. И от некоторых красивостей при оформлении, похоже, тоже придется отказаться - не знаю, как это работает на уровне HTML-тегов, но они «ломают систему».

@темы: инфопост

---

Второй пошел!

«Снежинка» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Снежинка

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (800 слов)
Герои: ОЖП
Метки: AU, ангст, мистика, рассказ в рассказе, смерть второстепенных персонажей
Саммари: Предварительно прочистив малость пересохшее горло, она начинает рассказ. Привычно сплетая нити повествования, она смотрит куда-то поверх взъерошенных головок, вещая о племени, коты которого умели превращаться в снежинки.

ЧИТАТЬ

*****

— Расскажи нам легенду о Снежном племени! — Птичка сверкает яркими желтыми глазами, худенькое тельце мелко подрагивает после недавнего заплыва, мокрая шерстка подчеркивает выпирающие ребра. Она — самый слабый котенок в выводке, и Камышовка почти не сомневается в том, что та не переживет грядущий сезон Голых Деревьев.

Старейшина вздыхает. Видимо, история о загадочном племени пришлась котятам по вкусу настолько, что им интересно слушать ее и в десятый раз.

Предварительно прочистив малость пересохшее горло, она начинает рассказ. Привычно сплетая нити повествования, она смотрит куда-то поверх взъерошенных головок, вещая о племени, коты которого умели превращаться в снежинки.

О племени, в котором день первого снега был священным. О племени, которое не боялось смерти — ведь после нее коты просто становились снежинками навсегда, снежинками, улетающими на небеса. Оттого-то и был День Первого Снега так важен для них — надо было встретить «гостей с неба», первых снежинок. В этот день коты и сами часто превращались в снежинки, танцевали меж древесных стволов, веселясь.

Каждой весной все снежинки исчезали куда-то. «Вернулись на небо», — говорили старейшины. И не спускались они с небес следующие несколько лун. Но потом становилось им совсем скучно на небесах одним, и вновь начинали падать снежинки, возвращаясь в мир живых в священный День Первого Снега, принося с собой веселье этого дня.

Но потом… потом вместо веселья начали приносить они лишь холод, голод и горе. И болезни. Такие, с которыми не могли справиться самые умелые целители, такие, которые косили котов как ураган травинки.

Рассказчица моргнула, возвращаясь в реальность. Котята сидели, прижавшись друг к дружке и круглыми глазами глядя на нее. Они уже далеко не первый раз слышали эту историю, и все равно каждый раз на этих словах они дрожали от страха за тех неведомых котов, которые существовали лишь в легендах. Позволив себе короткую усмешку, Камышовка продолжила рассказ.

И одной зимой произошло то, к чему все шло. В племя пришла новая болезнь, болезнь настолько опасная, что одним утром лагерь враз опустел. Не осталось живых, только одна кошка, что в то утро охотиться рано ушла.

И вернулась она в лагерь, и увидела, что никого нет, лишь снежинки в бешеном танце крутятся над лесом. И заплакала она, и завыла, и стали ее глаза с тех пор непроницаемо ледяными, словно выплакала она их тогда вместе со всеми эмоциями.

Не было места ей в пустом лагере. Превратилась она в снежинку, отдалась на волю ветра — и полетела куда-то.

И теперь ходит она среди обычных котов, неузнанная. Выдает себя за бродягу и живет среди простых котов до зимы. И в день первого снега бесследно исчезает она, превращаясь в снежинку. Исчезает до весны. А иногда совсем из этих мест исчезает, унесенная зимними ветрами, и не возвращается. Летит искать себе лучшей доли на чужбине — но не находит. Племени, подобного Снежному, не найти. А она все ищет, словно надеется на что-то…

Поэтому, если зимой вдруг увидите мелькающий среди древесных стволов темный силуэт, не пугайтесь, не бойтесь — вреда вам не причинят. Это та кошка, которая ненадолго перестала быть снежинкой. Иногда она делает так, чтобы не забыть — каково это, быть живой. От долгого пребывания снежинкой леденеет душа, а кошка этого боится, страшится не походить на простых котов еще и в этом.

Отличить ее от других котов можно по глазам, непроницаемо-ледяным, не как у всех. Но остерегайтесь смотреть прямо в них. В их глубине содержится вся боль той кошки, которую далеко не каждый может вынести, не сойдя с ума.

— Камышовка, а почему ты так похожа на ту кошку? И глаза у тебя холодные, и шерсть темная, — то, что Птичка самая слабая в выводке, не мешает ей быть самой настырной.

— Ты тут еще рассуждать будешь? — фыркает старейшина. — Скажи спасибо, что историю рассказала, хотя это уже десятый раз! А теперь все вон отсюда, дайте мне поспать.

Котята выметаются из палатки, и слышно, как за ежевичной стенкой они бурно обсуждают услышанное, предлагая зимой пойти в лес и поискать эту кошку. Камышовка знает, что дальше по-детски безрассудных планов их затея не уйдет, а потому спокойно кладет голову на лапы и засыпает.

*****

На лесной поляне стояла старая одинокая кошка, и, глядя куда-то в небо, улыбалась, позволяя ветру играть с ее усами и ерошить шерсть. Переступив на мерзлой, покрытой инеем земле, она вновь замерла, словно дожидаясь чего-то.

Она, Камышовка, была уже стара. Пока она была в облике кошки, время для нее шло, как и для всех, замирая лишь с приходом зимы. Рано или поздно ее постигнет неизбежное — она станет снежинкой навсегда. И будет каждую зиму спускаться с небес вместе со своими многочисленными соплеменниками. А сейчас… сейчас она вновь сделает то, что делает вот уже много-много лет в День Первого Снега.

Упала с неба первая снежинка этого сезона Голых Деревьев, упала — и осталась лежать на пожухлой траве. А налетевший порыв северного ветра подхватил на свою спину и понес куда-то взявшуюся неизвестно откуда еще одну снежинку — не ту, что лежала на траве, ведь той уже не суждено было подняться в воздух.

На поляну, на которой уже никого не было, медленно падал первый снег.

«Лепестки смерти» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Лепестки смерти

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (925 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, hurt / comfort, ангст, мистика, открытый финал, смерть основных персонажей
Саммари: Цветок, покрытый утренней росой, поблескивает, граненым бриллиантом переливается в лучах восходящего солнца. Его лепестки черны, как ночь, и так же опасны.

Примечания: Осторожно, открытый финал.

ЧИТАТЬ

*****

Цветок, покрытый утренней росой, поблескивает, граненым бриллиантом переливается в лучах восходящего солнца. Его лепестки черны, как ночь, и так же опасны. Рядом — целая россыпь таких, целое поле. И, если приглядеться, то можно заметить, что, кроме цветов, дальше ничего и нет. Только черно-бархатные лепестки и темно-зеленые, почти черные, стебельки.

Впервые этим цветам придали значение разве что целители — ну, подумаешь, цветок и цветок. Почему-то абсолютно черный, непривычного цвета. Но ведь просто цветок же! Да еще и приятно пахнущий.

Настораживало лишь, что всего за одну луну остров Советов зарос ими полностью. А еще через луну цветы перекочевали по поваленному дереву на берега — и начали неудержимо разрастаться по всем территориям, не щадя ни одно племя, безжалостно занимая место любых других цветов и трав.

Их становилось все больше, черный ковер, накрывающий собой лес, было не остановить. И вот тогда коты начали умирать.

Запах черных цветов, такой сладкий, такой манящий, был смертельно опасен. Вначале, пока цветы были еще только на острове, это проявлялось не сразу, а лишь через несколько часов. Потом… потом сами цветы изменились. И умирать коты стали, едва вдохнув отравленный воздух — падая на землю и корчась в попытке вздохнуть.

И не было лекарства от этого приятного запаха.

Белый кот с пронзительными зелеными глазами сидит на безопасном — пока что безопасном — расстоянии от цветов, тоскливо обводя взглядом окрестности. Он очень худ, даже густая шерсть не скрывает торчащие ребра.

Он знает, что бежать некуда — единственный путь отступления перекрыт его «палачами». Он не сможет сидеть здесь вечно. Если он не сделает того, чего от него ждут, его заставят сделать это насильно. «Палачей» новому предводителю тоже не жалко.

А вот ему жалко. До того, как его жизнь перевернулась, они были его близкими друзьями. И он не хочет, чтобы они умерли в муках.

Даже если глаза у них пустые, льдистые. Даже если они его уже не помнят.

Что ж. В таком случае стоит просто дать им то, чего они хотят. Дать свершиться тому, что должно свершиться.

Племена изменились. Бежав от смертельной опасности, они укрылись в горах. К власти, воспользовавшись отчаянной ситуацией, пришел тот, кто не должен был. Законы были переосмыслены — и ужесточены. Теперь за любой проступок полагалась смерть здесь, среди черных цветов. Жизни воителей, котят, старейшин стали разменной монетой.

А что совершил Белогрив, тот кот, что сейчас сидел среди черных цветов?

О, он всего лишь хотел жить. И хотел бежать еще дальше, туда, где оставался живой лес — и где была дичь.

Но инициатива наказуема, так ведь?

Он не знает, что ведет, зовет его к смертельной опасности. Словно в голове непрерывно что-то твердят одни и те же голоса.

Он делает шаг, другой на подкашивающихся от голода и усталости лапах. Теперь он уже в опасной зоне. Если он немедленно убежит как можно дальше, он еще может выжить.

Дымка цветочного запаха колышется над землей, покачиваемая редкими порывами ветра. Она достаточно толстая, примерно по брюхо ему, такому рослому. Это — концентрированный запах, самый опасный. Он-то и вызывает почти мгновенную смерть. Над ней запах слабее, но он тоже смертелен — лишь заставляет мучиться не несколько секунд, а несколько часов.

Голоса в голове становятся все громче, все настойчивее. Он словно бы уже может разобрать, что они повторяют нескончаемое «Услышь, услышь, услышь…».

И, не осознавая, что делает, влекомый этим странным зовом, он решительно набирает воздуха в легкие и, наклонившись, целиком погружается в дымку.

Голоса становятся почти оглушительными. Они зовут, манят к себе, прося стать с ними одним целым…

Воздуха в легких критически не хватает. Он медленно-медленно выдыхает через нос, но это не помогает. Все мышцы мучительно напряжены, когти враз ослабевших лап выпущены — он в прямом смысле слова цепляется за жизнь, пытаясь не дать себе вдохнуть.

Голоса вдруг стихают. И в наступившей гробовой тишине отчетливо слышится котеночий писк:

— Белогрив!

Его глаза расширяются. Вскочить бы — но сил нет. И он вдыхает, пораженный, набирает полную грудь яда, узнав в этом писке голос его сестры Синички, две луны назад казненной здесь же, среди черных цветов.

Перед глазами темнеет — а может, то просто закрывают обзор черные лепестки. В груди будто огонь вспыхивает, прокатываясь по телу, опаляя изнутри, заставляя биться в агонии.

Вдох. Новый, судорожный — словно в надежде, что этот кошмар кончится, и он проснется на своей подстилке в старом лагере, где не будет черных цветов.

Огонь разгорается — кажется, вот-вот тонкий слой кожи и шерсти лопнет, позволяя пламени вырваться наружу. Горло сжимает, да так, что не вдохнешь. Даже не кашлянешь.

— Белогрив! — снова зовет голос.

«Сейчас, — хочет ответить он, — подожди, сестренка. Немного отдышусь — и сразу к тебе».

Только вот озвучить это не получается. Ощущение такое, словно он повис на краю утеса, судорожно цепляясь за край, такой острый, причиняющий такую дикую боль.

Так не проще ли… отпустить?

— Белогри-ив! — нудно уже тянет голос. Кажется, он даже видит его обладательницу — и нестерпимо хочет улыбнуться ей, броситься навстречу, ощутить такой родной запах.

И он улыбается. И бежит к ней, невесомый, по огромному полю черных цветов.


Примечания:
Собственно, произошедшее в конце можно трактовать как угодно — на то и метка «открытый финал». И все же хотелось бы поделиться теми вариантами трактовки, которые пришли мне на ум (хотя, конечно, могут и быть и другие):
1) Это были предсмертные галлюцинации, а загадочный зов цветов Белогриву привиделся с перепугу — или же это были первые признаки того, что он таки нюхнул цветы.
2) Зов цветов опять же ему только привиделся из-за ядовитого запаха, но Синичка звала его прямиком из Звездного племени.
3) Данные инопланетные цветы поглощают души тех, кто умер от их запаха, и как бы концентрируют их энергию. При этом разумы погибших объединяются, но не сливаются. Отсюда и загадочный зов — души неосознанно тянутся к новому источнику энергии.
(Да, вы будете смеяться, но именно последнее объяснение, как бы укуренно оно не звучало, я брала за основу при написании этого драббла)

«Под рокот волн» (Хантер Эрин «Коты-Воители», Catwar )

Под рокот волн

Автор: Fire Wing
Фандомы: Хантер Эрин «Коты-Воители», Catwar
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (850 слов)
Герои: ОЖП, ОМП
Метки: AU, hurt / comfort, моря / океаны, элементы гета, элементы флаффа, смерть второстепенных персонажей
Саммари: Про Морское племя ходит много легенд. Что из них правда, знают только сами Морские коты.
Примечания: В работе задействован гибрид МП из Catwar'a и моего собственного МП. Присутствуют намеки на реальных персонажей Вара. Некоторые из легенд взяты из Пятой Лотереи ВД.

ЧИТАТЬ

*****

Говорят, что коты Морского племени безжалостны, как шторм, что их сердца выжжены жарким солнцем, высушены ветрами и просолены насквозь. Говорят, что в их глазах сам океан, и оттого они всегда холодны и темны.

Глубинка, двенадцатилунный оруженосец, только смеется, узнавая эти слухи о собственном племени. Она Морская кошка до последней шерстинки, и кому, как не ей, знать, что глаза у ее соплеменников теплые янтарные или карие, и сердца у них чуткие и любящие.

Говорят, что даже в легендах самого Морского племени отражено то, что их далекие предки вышли на сушу из океана, но тот не отпустил их до конца.

И вовсе они не вышли из океана, обстоятельно разъясняет заинтересовавшейся ученице старейшина Шиповник. Напротив, они пришли к нему — и потребовался не один год, чтобы приспособиться к новой жизни.

Говорят, их шкуры тверды, как камень, от пропитавшей их соли, ведь даже новорожденных первым делом окунают в соленую воду, а подросшие котята все свободное время проводят на отмелях под надзором старших.

Глубинка не смеется, но улыбается. Да, в постоянно грязной и просоленной шерсти часто заводятся блохи, но это позволяет чувствовать себя единым целым с океаном — как будто, даже не находясь в воде, она носит на шкуре его частицу.

Говорят, что их челюсти столь сильны, что могут прокусить панцирь любого краба.

Ученица, прыгая на очередного рискнувшего сунуться на берег в отлив краба, с настоящим наслаждением впивается зубами в жесткий панцирь, уже предвкушая трапезу. Живот урчит, а наставник рядом понимающе улыбается — и тоже бросается за крабом.

Говорят, что Сезон Зеленых Листьев у них зовется Сезоном Засухи, ведь в это время пересыхают все ручейки и источники, и котам приходится пить океанскую воду.

Глубинка уже не смеется, ощущая на языке мерзкий вкус соли, которой, как ей кажется, слишком много и от которой только сильнее хочется пить. Лето всегда выдается для Морского племени непростым, ведь если днем невыносимо жарко, то ночью холодает, и полноценную жизнь сухопутная дичь ведет лишь на рассвете и на закате. Теперь кровь полевок и чаек — основной источник влаги для них, а те, кому не достается глотка липнущей к глотке алой жидкости, пьют соленую воду.

Соленая, с привкусом металла кровь животных, соленая вода — Глубинка находит в себе силы рассмеяться. Кажется, она начинает ненавидеть соль в любом виде.

Говорят, что Морские котята очень рано теряют родителей и очень рано забывают слова «мама» и «папа».

Глубинка уже скоро станет воительницей, а воителям не пристало плакать, но в эту ночь она рыдает навзрыд и проклинает океан, забравший у нее отца.

Говорят, что котят, умерших до шести лун, Морское племя хоронит в волнах.

Когда ее мать, Приливная, две луны назад родила второго котенка, все племя ликовало. Но Иглушек, не перенеся осенней сырости, быстро заболел Зеленым Кашлем, целую луну мучился, страдал — и вот отмучился.

Жребий слеп, иначе как объяснить, что хоронить малыша выпадает Глубине, теперь уже молодой воительнице?

Но у нее нет выбора — и, подхватив слишком легкое тельце в зубы, она бросается в волны, надеясь океанской сыростью замаскировать влагу, вдруг покатившуюся по щекам.

Говорят, что Морские коты не тонут, ведь сам океан благоволит им, и они способны выжить в воде в любой шторм.

Если бы у Глубины были силы, она бы рассмеялась в лицо сказавшему это. Но их нет совершенно — последние два или три дня она, загнанная штормом на одинокую скалу посреди океана, не может слезть, не рискует даже шевельнуться лишний раз, чтобы не быть смытой волной. Ей очень хочется пить и есть, она продрогла до костей, а от пронизывающего ветра не спастись. Если она сейчас отдастся на волю волн, они станут ее могилой.

И она не сразу верит своим глазам, принимая все за галлюцинацию, когда на исходе третьего дня шторм начинает утихать, и к злополучной скале подплывает спасательный отряд, который помогает ей, почти не способной двинуться, добраться до берега.

Говорят, что величайшей честью для влюбленного воина считается нырнуть на немыслимую глубину и принести оттуда белоснежную веточку мертвого коралла, хрупкую, как обмерзшие листья.

Да, такая традиция существует, ведь на дне океана можно найти целые россыпи мертвых кораллов, росших там когда-то давно. Глубина надеется, что никто не станет подобным образом рисковать свой жизнью ради какого-то подарка для нее — и оттого удивляется еще сильнее, когда перед ней предстает Светлогрив, весь мокрый и с белоснежной веточкой в зубах.

— Будь моей парой! — выдыхает он, и кошке кажется, что у него в горле что-то булькает — видимо, вода, которой он наглотался, пока нырял.

Говорят, если Морской кот найдет на берегу жемчужину, удача будет всегда сопровождать его.

Найти жемчужину действительно непросто, ведь для этого надо вскрыть сотни раковин, а мало кто из котов горит желанием ломать об них когти и зубы.

Но раковина, на которую по неосторожности наступает Глубина, оказывается неожиданно хрупкой — и крошится под лапой, являя миру свое содержимое.

— Черная жемчужина… — шепчет Светлогрив с нотками благоговения, пока воительница шипит и вылизывает подушечку лапы, после чего одним метким ударом отправляет драгоценность в пенящиеся волны.

— Зачем?! — буквально взвывает кот.

Глубина молчит, не зная, что ответить. Наконец она сбивчиво выдает:

— Ну, она же… черная. Вдруг… неудачу принесет? — и выпаливает апогеем собственной наглости, идущей вразрез с многолунными традициями. — Зачем мне что-то, приносящее удачу, когда я сама решаю, какой будет моя жизнь?

Говорят, что рокот волн — лучшая колыбельная для любого Морского кота.

Смыкая ставшие вдруг невероятно тяжелыми веки, постаревшая Глубина слушает грохот бьющихся о скалы волн — и засыпает, убаюканная.

«Голос тьмы» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Голос тьмы

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1125 слов)
Герои: ОЖП, ОМП
Метки: AU, ангст, невзаимные чувства, отрицательный протагонист, элементы гета, смерть основных персонажей
Саммари: – Соловейка! – опасливым шепотом зовет кремово-рыжий котик, подходя к так хорошо знакомым ему кустам. – Ты здесь?
– Ну конечно же, я здесь, – мурлычет воительница, будто бы выныривая из-под куста, а на деле – возникая из тени, оформляясь из сгустка чистой тьмы.
Примечания: Картиночку из Аватар Мейкера, по которой, фактически, фанфик и писался, можно глянуть здесь.

ЧИТАТЬ

*****

— Соловейка! — опасливым шепотом зовет кремово-рыжий котик, подходя к так хорошо знакомым ему кустам. — Ты здесь?

— Ну конечно же, я здесь, — мурлычет воительница, будто бы выныривая из-под куста, а на деле — возникая из тени, оформляясь из сгустка чистой тьмы. Медовой ласки в ее голосе ровно столько, сколько нужно, чтобы привычно очаровать собеседника, совсем недавно еще оруженосца. — Как дела в твоем племени?

Котик, тряхнув забавным белым хохолком на голове, за который он и получил свое имя, обрадованно принимается рассказывать, трещит сорокой. Соловейка внимательно слушает его, щуря голубые глаза, и чуть заметно ухмыляется, вспомнив, до чего же легко было впервые завлечь Хохлатого — тогда еще едва ставшего учеником Хохлатика — не дав ему даже усомниться в добрых намерениях словно из ниоткуда возникшей близ куста воительницы.

Так и тянулись эти шесть лун — примерно раз в неделю ночью они встречались в этом самом месте, и Соловейка, умело изображая искренний интерес, осторожно вытягивала из котика нужную информацию. Тянула она из него и силы, внутреннюю энергию и что-то такое, имени чему не было — хоть она и пряталась в тени куста, иногда необходимо было навести морок, чтобы отсутствие одного глаза и ужасные, сочащиеся сукровицей раны по всему телу не слишком бросались в глаза оруженосцу. Да и постоянное использование Дара требовало немалых усилий.

За эти шесть лун она накопила уже достаточно сил, чтобы не зависеть от тени под кустом, однако просто брать и нападать на лагерь Грозовых было бы верхом глупости. И Соловейка терпеливо ждала, выискивала подходящий момент, не забывая ласковым голосом удерживать подле себя Хохлатика. Она очаровывала его вновь и вновь, не давая зерну сомнений упасть в разум оруженосца, не позволяя ему задуматься о странностях своей старой-новой знакомой.

…А Хохлатый, этот глупый юнец, все болтает, соловьем разливается, выдавая даже то, что обычной кошке никогда бы не сказал. Сегодня он отчего-то раскован даже сильнее обычного — неужели посвящение в воины так сильно на него повлияло?

Нет, вздыхает мысленно Соловейка, виновато не посвящение. Этот мышеголовый влюбился.

Впрочем, это ей совершенно не помешает, когда придет время, оборвать ниточку жизни рыжего котика.

Договорив, Хохлатик своими зелеными глазищами пялится в никуда, не зная, куда деваться. Эта неловкость появилась в их «разговорах» примерно две луны назад — и никакие применения Дара не помогли воительнице избавиться от нее.

— Уже скоро рассвет, — мурчит Соловейка, кивая на светлеющее небо и на всякий случай делая шаг назад, в тень. — Тебе пора.

— Да, ты права. Давай встретимся… завтра ночью!

Кошка удивленно поднимает брови — Хохлатый, будто угадав ее мысли, решает вдруг форсировать события.

— Я приду, — кивает она подчеркнуто плавно, глядя в зеленые глаза напротив, голосом вселяя уверенность, чтобы котик вновь не имел шанса усомниться.

— Хорошо! До завтра! — и воин уносится рыжим вихрем, понимая, что, задержись он, его отсутствие обнаружат.

Когда он исчезает из поля зрения Соловейки, та, потянувшись и обнажив клыки, окончательно скрывается в тени, позволяя той поглотить ее целиком, перенести обратно в Сумрачный Лес.

Изломанные черные деревья обступают кошку со всех сторон, звездное небо сменяется давящей непроглядной тьмой, вместо ночной прохлады легкие заполняет удушливый смрад падали. Но Соловейка даже не морщится — привыкла. Оглядывается и, сверкнув глазами, запрыгивает на покрытую занозистой корой ветку ближайшего дерева, заставив шарахнуться в сторону какую-то тень.

Вонь липнет к серой в черную полоску шерсти, и воительница досадливо проводит языком по передней лапе, затем, вонзив когти в кору для страховки, укладывается, твердо намереваясь продремать до следующей встречи с Хохлатым.

Но спокойно поспать ей не дают — между деревьев возникает пара поблескивающих силуэтов.

Насторожив уши, Соловейка прижимается к ветке. Если Звездные сунулись в этот ад, значит, им что-то очень надо от его обитателей. И, если они вновь возжелали забрать ее Дар, им придется попотеть, чтобы хотя бы найти его обладательницу.

Но в этот раз ей, кажется, везет — усыпанные звездами коты идут мимо, и тени тех, кого уже почти забыли, обступают их со всех сторон.

Хищная усмешка искажает морду Соловейки. Живыми эти двое вряд ли уйдут. Однако сейчас она слишком устала, чтобы принимать участие в травле.

Засыпая, она слышит чей-то боевой визг и крик боли кого-то из Звездных — и вяло думает, что она здесь практически единственная, кто еще не забыт, и завтра ей никто не поможет. Какая досада.

*****

Сегодня Хохлатый взбудоражен еще сильнее. Соловейка с недовольством отмечает, что контролировать его стало сложнее. Впрочем, тратить лишние силы на применение Дара не стоит — серп луны уже спускается к верхушкам деревьев, а напасть на Грозовое племя лучше всего до рассвета.

— Хохлатый, — прерывает она разговорившегося воина, решив немного поиграть напоследок и напуская в голос металла.

— Что? — в его взгляде абсолютная преданность пополам с каким-то даже обожанием.

— Мне… нужно кое-что тебе показать, — и она с чувством на грани облегчения сбрасывает морок, являя миру свою истинную внешность.

И без того немаленькие от природы глаза котика мгновенно становятся раза в два больше, а их обладатель замирает, парализованный ужасом. Лишь через несколько секунд он выталкивает из осипшего горла тихое и полное паники:

— Со… Соловейка?

Его прорезавшийся наконец голос до смешного похож на котячий писк — и воительница позволяет себе рассмеяться, скаля жуткие зубы. Она испытывает настоящий триумф и хочет насладиться каждой секундой чужого недоверчивого ужаса. А отсмеявшись, улыбается, выдыхает насмешливым шепотом, обдавая Хохлатого гнилостной вонью:

— Неужели ты, котик, за столько лун так и не понял, что общаешься с кошкой из Сумрачного Леса? Неужели не нашел странным мой запах? Неужели не задумался о то, что я делаю в самом сердце территории Грозовых котов?

— Нет… — он потерян, раздавлен, он ничего не понимает — а Соловейка упивается его эмоциями, впитывает их. Но, как только в глазах воина проявляется осмысленность, кошка разом перестает скалить зубы в улыбке и выпускает когти. Пора покончить с этим и перейти ко второй части плана.

Ее движение не укрывается от Хохлатого — тот отскакивает, беспомощно дыбя загривок и явно пытаясь броситься наутек. Соловейка в два прыжка оказывается рядом, валит незадачливого кота на землю, тянется зубами к его горлу. Тот, растеряв остатки самообладания, перепуганный, пытается вырваться и верещит — воительница и не думала, что взрослый кот способен издавать такие звуки.

Наконец, словно сообразив, Хохлатый пускает в ход когти, и Соловейка едва подавляет порыв взвыть, когда на ее теле прибавляется ран. Боль резко оформляется в злость, выдох, полный запаха падали, заставляет воина закашляться и на мгновение отвлечься от драки. И этого мгновения Соловейке хватает, чтобы впиться зубами ему в шею.

Страшный предсмертный крик Хохлатого переходит в неприятное бульканье, когда кошка стискивает челюсти, затем и оно затихает. Соловейка поднимается на лапы, с настоящим наслаждением слизывая с губ чужую кровь, вкуса которой ей так долго не хватало — у обитателей Сумрачного Леса не кровь, а мутная вязкая жижа с вездесущим запахом и привкусом гнили, от которой хочется плеваться сильнее, чем от мышиной желчи.

Презрительно фыркнув, Соловейка переступает тело Хохлатого, косит единственным глазом на жуткую рану на его горле — и с чудовищной, неестественной плавностью и скоростью устремляется в сторону лагеря Грозовых котов.

Она не намерена устраивать резню, о нет, она хочет свести счеты лишь с одной конкретной семейкой, к которой, к слову, принадлежал и Хохлатый.

Она ждала слишком долго, чтобы упустить выпавший ей шанс.

«Забытая Осень» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Забытая Осень

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: мини (3100 слов)
Герои: ОМП, ОЖП
Метки: AU, ангст, будущее, выживание, вымышленная анатомия, дарк, нелинейное повествование, постапокалиптика, смерть основных персонажей
Саммари: О, дивный новый мир, где ночью воздух норовит выпасть снегом, а днем вскипают металлы. Мир, где полноценной жизни отведено всего несколько минут в день – на закате и на рассвете. Мир, где у всего живого лишь две цели: съесть и не быть съеденным.

ЧИТАТЬ

*****

Шип проснулся рано, еще до рассвета, но шевелиться не спешил, знал, что одно неосторожное движение — и крохи тепла, старательно сберегаемые всю ночь, тут же улетучатся. Холод давил на прочный хитин, узкий длинный лаз эхом доносил крики ночных бегунов — они были бы оглушительными, если бы охотники не имели привычки во сне прикрывать не защищенные хитином от страшной жары и лютого холода уши передней парой лап. Средней же парой лап они прикрывали нос и рот, чтобы вдыхаемый воздух хоть чуть-чуть нагревался или остывал перед тем, как попасть в легкие.

Кот вздохнул чуть глубже, окончательно просыпаясь, осторожно открыл глаза. Мутная со сна слезная жидкость не сразу обрела прозрачность, но, как только охотник смог сфокусировать взгляд, то едва не дернулся от неожиданности. Совсем рядом с ним стояло наистраннейшее существо, хрупкое, покрытое не привычным и понятным хитином, а мягкой даже с виду шерстью — говорят, такая же была у бегунов. Его огромные зеленые глаза светились в темноте, изредка эти два огонька гасли — оно моргало.

Шип хотел рыкнуть, вскочить на лапы, прогнать этого пришельца снаружи, но вовремя вспомнил — нельзя. Глотнешь чистого морозного воздуха — задохнешься, зайдешься в кровавом кашле, с каждым новым вздохом делая себе только хуже. И он остался лежать в той же позе, в которой провел всю ночь, следя за странным существом так пристально, как только мог. Впрочем, оно не делало ничего подозрительного — просто ходило туда-сюда, иногда зачем-то наклонялось к спящим охотникам, и раз от раза выражение его обрамленной усами морды становилось все более отчаянным. А Шип тщательно давил в себе омерзение при виде этого мягкотелого создания, которое наверняка так легко смять, зажать в угол и нанести смертельный укус.

…Начало светать, лаз окрасило оранжевым. Рядом осторожно зашевелились, просыпаясь, остальные охотники. Совсем скоро они все — все, кроме единственной кормящей, что сейчас ютилась в дальнем углу пещеры, пряча котенка под животом — рванутся на пустошь, выискивая юрких землероек и съедая их там же, наверху, стремясь убить, насытиться до того, как от раскаленных солнечных лучей начнут размягчаться скалы. А после охоты они вновь залягут в эту пещеру и задремлют до заката, с наступлением которого опять выбегут наружу на несколько минут, чтобы с приходом ночи вновь уснуть в своем убежище.

Существо развернулось, готовясь уходить, напоследок зачем-то оглянулось, тоскливо посмотрело на охотников и исчезло в лазе — как раз вовремя, потому что Луч, старший среди охотников, открыл глаза и начал подниматься на лапы. Следом вскочил второй кот, после него третий, и вскоре уже все охотники пещеры были готовы к выходу. Шип поспешно выбросил из головы все мысли о пришельце с поверхности, потому что сейчас первостепенной была охота.

И, когда он привычно шагнул на оправляющуюся от очередной смертельно холодной ночи поверхность, время столь же привычно замедлилось для него, как и для всех остальных охотников, серыми мазками разбежавшихся по пустоши, пригнувшись, чтобы не попасть под удары беспощадного ветра.

У всего живого, выбегающего на поверхность с рассветом или закатом, всегда было только две цели: съесть и не быть съеденным.

Шип видел, как стремительно прокалывают потрескавшуюся от холода каменную поверхность бледно-зеленые стебельки, как начинают мелькать между ними темные точки землероек — и вот он уже стоял, держа в зубах первую за этот день добычу. Землеройка была еще жива, но стиснутые на ее жестком хитиновом загривке зубы быстро исправили это — и охотник заглотил добычу, не жуя, после чего почти тут же помчался, почти полетел за новой. Ветер надсадно выл, носясь по камню, но он не мог сдвинуть охотника с места или как-то помешать ему.

Камень под отверделыми подушечками лап начал нагреваться, смертоносные солнечные лучи потянулись от горизонта, и уже успевшая расцвести трава начала сохнуть. Остервенело вгрызаясь в тушку следующей землеройки, Шип ощутил на языке капли драгоценной крови, за один глоток которой многие старики отдали бы жизнь.

Размытые мазки серого хитина охотников потянулись к скрытому в куче валунов лазу, но Шип знал, что это убегают молодые охотники, хитин которых хуже защищает от жары и холода. У него была еще целая минута — а после находиться на пустоши станет смертельно опасно.

Великолепным прыжком настигнув третью землеройку, уже готовившуюся скрыться в трещине, охотник заглотил ее так же, как и двух предыдущих, и тоже помчался было к лазу, но остановился, удивленный и заинтересованный.

В тени одного из особенно крупных валунов лежала гигантская туша, пахнущая остро и ядовито. Шип сморщил нос, но все же подошел поближе, осторожно рассматривая огромное двуногое существо с длинными хвостом и шеей.

Ночной бегун. Один из тех, чьи переливчатые крики каждую ночь раздаются на вымороженной пустоши, один из тех, кто живет всего одну ночь, успевая за эту ночь вырасти, найти пару, спеть с ней любовную серенаду и отложить яйца с твердой жаропрочной скорлупой в укромное место, один из тех, кто неизбежно умирает с рассветом. Редкое существо, покрытое не прочным хитином, а мягкой черной шерстью; Шип аж загляделся на лежащий волосок к волоску мех, невольно сравнивая его с рыжей шерстью недавнего ночного гостя и не находя ничего общего.

Но в бегуне не было ничего омерзительного, хоть его мех и напоминал о пришельце с поверхности. При жизни он наверняка был мощным и красивым, а его пронзительная брачная песня неслась над заледенелой пустошью…

Он резко вернулся в реальность от удушающего жара вокруг, судорожно вздохнул и закашлялся, когда грудь изнутри словно выжег огонь — и с ужасом осознал, что безопасная минута давно прошла. Камень под лапами размягчился, окружающий воздух давно уже начал «плыть», искажая перспективу, а желтый солнечный свет ослеплял. Каждая клетка в организме охотника, казалось, сгорала в сумасшедшем жару, испытывая невероятную боль.

Туша бегуна начала гореть, низкое бледное пламя лишь добавило жара, а ядовито-горький дым, едва коснувшись ноздрей, тут же застрял в глотке омерзительным привкусом. Грудь словно проткнули множеством игл, в легких бешено танцевало пламя, чувствительные мягкие уши, кажется, высохли и отвалились — вот почему он их не чувствовал. Лапы увязали в убийственно горячем мягком камне, слезная жидкость шипела, испаряясь.

Шип инстинктивно дернулся в сторону лаза — но, оглохший, ослепший в этом чудовищном пекле, он еле сдвинулся с места, ткнулся пару раз туда-сюда слепым котенком и понял, что его ошибка, его непростительное выпадение из реальности было роковым. И, надеясь хотя бы не предотвратить, а хотя бы отсрочить конец, он лег прямо на исходящий жаром камень, привычно закрыл передней парой лап уши — точнее, их жалкие отсыхающие остатки, буквально взорвавшиеся болью от этого движения, — средней парой накрыл нос, туго обтянутый стремительно ссыхающейся кожей. Зажмурил глаза, свернулся клубком и, не в силах больше сдерживать отчаянный агонизирующий крик, завопил, разрывая напрочь что-то в горле.

А потом невыносимые жар и боль обрушились на него с новой силой, прочный хитин пошел трещинами. Кот выгнулся, захрипел отчаянно — кричать он уже не мог — дернулся в сторону с непонятной ему самому силой, случайно убрав лапы с носа…

Последним его ощущением было что-то такое вязкое в легких, что ни вдохнуть, ни выдохнуть шанса уже не было.

*****

Колючка последние луны просыпается с трудом. Сердце гулко бухает в ушах, собственное дыхание кажется неимоверно загнанным, от знакомо пахнущей рыжей шерстки рядом, кажется, пышет жаром, как и от всего вокруг.

Осеннелапка, тоже еще полусонная, переворачивается на другой бок, будто пытаясь спрятаться от вездесущей жары. Впрочем, здесь, в палатке, еще не так жарко — а вот снаружи, на солнцепеке, просто неимоверно тяжело. Поэтому коты всех племен теперь ведут в основном ночной образ жизни, днем прячась везде, где только можно.

Колючке уже полтора года, скоро посвящение в воины, и он — из тех, кто помнит времена, не наполненные чудовищной жарой, времена, когда растения еще были зелеными, времена, когда все четыре племени не молились Звездам о том, чтобы единственная оставшаяся река не пересохла.

Осеннелапка рядом с ним ворочается вновь, глубоко вздыхает, просыпаясь окончательно. Ее обещали посвятить в воины в ближайшее время, ведь она сдала охотничье испытание — что в условиях почти полного отсутствия дичи было настоящим подвигом.

Рыжая кошка фокусирует взгляд на чем-то за спиной Колючки, и тот медленно поворачивает кружащуюся от жары, голода и жажды голову в сторону входа. Там стоит Яркозвезд, тоже измученный, отощавший, задыхающийся, валящийся с лап от усталости. Он пытается что-то сказать, но из пересушенного горла не сразу начинает выходить звук, а когда это, наконец, происходит, предводитель хрипло-надтреснутым тоном выдает предельно короткое:

— Осеннелапка, идем. Посвящение.

Ученица медленно поднимается на дрожащие от слабости лапы, следом тянется и Колючка. Он рад бы остаться в душной жаре палатки, но что-то забытое тянет его туда, наружу, в невероятный жар, не разгоняемый никаким ветерком.

Он с тоской отмечает, как исхудала его приятельница, в каком состоянии ее некогда мягкая рыжая шерсть. Им всем сейчас приходится нелегко, но именно Осеннелапку он видит чаще остальных — и, вспомнив, какой она была полгода назад, котик ужасается произошедшей перемене.

Снаружи совершенно нечем дышать, раскаленный воздух струится у самой земли, причудливо искажая происходящее, закатное небо пылает во всю мощь слишком яркого, слишком горячего солнца. Яркозвезд не идет на Скалу, с которой обычно говорил и на которой проводил посвящения — Колючке кажется, что предводитель сам не уверен, что сможет залезть на нее — он останавливается посреди поляны и хрипло кричит, сзывая племя.

Грозовые коты подтягиваются медленно и неохотно, никому не хочется выходить под прямые солнечные лучи, которые сейчас, на закате, освещают все, и от них толком не спрятаться.

Но вот все измученное, смотрящее жалобно и сердито племя собирается на затененном пятачке земли за Скалой, и Яркозвезд начинает.

— Осеннелапка! Ты уже взрослая, прошла путь оруженосца и научилась всему, что надо, так готова ли ты стать воином? Обещаешь ли ты быть верной своему племени, обещаешь ли ты никогда не предавать его?

Колючка, часто и тяжело дыша, отмечает, что Яркозвезд переврал почти все слова посвящения — он явно разрывается между желанием не сотрясать лишний раз и так горячий воздух и желанием провести церемонию как положено. Все-таки Осеннелапка — первый оруженосец, которого обучали в условиях этой невероятной жары.

— Обещаю… — голос рыжей ученицы похож на воронье карканье, она стоит на лапах нетвердо, готовая вот-вот упасть. Ее дыхание становится загнанным, а взгляд уходит в никуда, словно бы она ослепла.

— Тогда я волей Звездных предков даю тебе новое имя — Забытая Осень. Носи его с гордостью! — последние слова Яркозвезд произносит почти так, как надо, но Колючка не обращает на это внимания, очень и очень удивленный выбором имени — ему чудится в нем страшный намек.

— Забытая Осень! — все же первым вопит он во всю силу пересохшего горла, следом подтягивается остальное племя.

— Забытая Осень! — подхватывает кто-то из задних рядов так же хрипло, как и он сам только что. — Забытая Осень!

А рыжая теперь-уже-воительница вдруг шатается, неспособная дальше стоять, и падает, содрогаясь всем телом в слабых судорогах. Колючка кидается к ней, следом за ним из толпы выбирается Маколап, целитель племени, и оба кота практически одновременно склоняются над Забытой Осенью.

Рыжая кошка жива, дышит — но ее все еще ломают, корежат судороги, она суматошно хватает пастью горячий воздух, а от мягкой шерсти исходит жар, несравнимый с теплом тела здорового кота.

— Ты можешь ей помочь? — надрывно спрашивает Колючка — и видит, как в глазах Маколапа расцветает странное чувство, похожее на отчаяние, но им не являющееся.

— Нет… — едва слышно говорит он, будто пытаясь скрыть это от племени — племени, впрочем, нет никакого дела до них, и оно разбредается по палаткам. — У меня нет целебных трав. Вообще.

Колючка делает такой резкий вздох, что со стороны наверняка похоже на всхлип, и утыкается носом в шерстку Забытой Осени.

— Ты не можешь просто оставить ее умирать! — отчаянно вскрикивает он. — Не можешь!

— Я могу ее убить, чтобы не мучилась. Тебе это надо? — сощурившись, шипит целитель. Оруженосец непроизвольно замолкает, расширившимися глазами глядя на Маколапа. Он знает, что жара меняет их всех — но подобного цинизма от целителя он ожидал в последнюю очередь.

— Нет… — еле шепчет он. Глубоко в груди медленно разрастается тяжелый скользкий ком тоски и скорби — и Колючка знает, что скоро этот комок вырастет до огромных размеров.

А дыхание Забытой Осени становится все тише и медленней с каждой минутой.

*****

Шип просыпался медленно; будь рядом Луч, он бы закатил нерадивому подчиненному оплеуху. Перед закрытыми глазами мелькали странные видения — некогда зеленый, а теперь иссыхающий на жаре лес, прочерк рыжей шерсти упавшей практически замертво кошки — и сменялись другими, более понятными. Ночные игры бегунов, носящихся по пустоши наперегонки с ветром, полеты странных крылатых существ, что высвобождались из вскипающих на жаре металлических озер днем и возвращались в них вечером…

Но вот ему словно действительно дали оплеуху — он вскочил на лапы и осмотрелся, втянул привычно бедный кислородом воздух, затряс головой, не понимая.

Заветный лаз был совсем рядом, и его привычно освещали закатные лучи. Да, надвигалась ночь, а это означало, что каким-то чудом он смог пережить невероятную дневную жару.

Но сейчас было не время рассуждать, и он помчался к остальным охотникам, серый хитин которых знакомо мелькал среди расцветшей вновь травы.

Но что-то было не так. Нет, тело привычно и послушно отзывалось на команды мозга, а все органы чувств почти мгновенно отыскали добычу, но…

Что именно «не так», Шип выяснил почти тут же. Набросившись на землеройку, он привычно склонился над ней, готовясь укусить добычу за слабо защищенную шею, как делал уже множество раз — но вдруг обнаружил, что у него в лапах ничего нет.

Времени на сомнения и догадки не было, и охотник, глухо рыкнув, помчался за следующей землеройкой бок о бок с сородичем. Странно было, что тот не сворачивал — охотиться вдвоем на одну землеройку было нелогично, неправильно и не нужно.

Но вот они оба прыгнули на дичь, и именно второй охотник смог поймать ее и умертвить. Шип же с хриплым воплем непонимания пролетел сквозь него и растянулся на увядающей траве, не понимая, что происходит и как реагировать.

А солнце уже садилось, и становилось все холоднее. На траве выпал редкий иней. Охотник, не делая попыток подняться, лежал и смотрел на эти совершенные в своей красоте замерзшие капельки воды. Какая-то мысль мучительно скреблась в его мозгу, пытаясь пробить себе путь на поверхность сознания, но пока что это у нее не получалось.

— Эй, ты! — позвали его откуда-то сбоку, и кот мгновенно оказался на лапах. Он удивился, что его вообще позвали — ведь охотники говорили мало, а многие и вовсе уже забыли кошачий язык.

Рядом стояло то самое существо, которое он видел ночью. Шип не сразу осознал этот факт, но еще больше он удивился, что теперь не считает его отвратительным и непонятным — странные сны, которые он видел днем, что-то поменяли в его мировоззрении.

— Чего тебе? — огрызнулся он, ощериваясь. — Отвяжись, мне в пещеру пора.

Ему действительно было пора. Солнце скрылось за горизонтом, и теперь стремительно холодало. Ветер усилился, норовя снести с лап, и охотник присел, прижался к земле, чтобы этого не произошло.

— Ничего с тобой не случится на открытом воздухе, — досадливо прошипело существо. — Ты умер потому что.

Повисла оглушительная тишина, такая, что Шип отчетливо расслышал клич детеныша бегуна, донесшийся откуда-то из-за горизонта. Мысль, которая все это время царапалась в голове, обрадованно расправила крылья и теперь порхала в гулкой пустоте черепа: «Я мертв».

— А остальные? — тупо спросил он, все еще не осознавая, не желая осознавать неизбежное.

— Остальные вполне себе живы, — бросило существо, разворачиваясь. — А тебе надо идти со мной.

— Куда? — не понял кот.

— Как же бесит! — в голосе ночного пришельца снова появились шипящие нотки. — Год от года вы все тупее! Другие могли умереть, но не я! С другими может случиться все, что угодно, но не со мной, нет! В Звездное племя тебе надо идти, олух! — сменил он тему так внезапно, что Шип удивленно заморгал.

— Что такое Звездное племя? — охотник все же поднялся на лапы и осторожно последовал за существом.

Существо невнятно прорычало что-то, скребнуло когтями по ледяному камню.

— Я Забытая Осень, — представилось оно, не оборачиваясь. — А ты…

— Шип, — он догнал свою новую знакомую — как он раньше не заметил, что это самка?! — и пошел рядом. Отчего-то вспомнился странный сон, и мелькнула мысль об одинаковости имен той рыжей кошки и его новой знакомой.

Кошки… нет, этого не могло быть. Кошкой эта пушистая неженка, которая не прожила бы на пустоши и нескольких минут, называться не могла. Котами могли считаться лишь они, выбегающие на поверхность на несколько минут каждый день, чтобы поохотиться и протянуть еще полсуток до следующей охоты.

— Так что такое Звездное племя? — повторил он свой вопрос.

— Место, куда после смерти попадают все коты, — мрачно отозвалась Осень. — Место, в которое вы уже не верите. И поэтому кому-то, то бишь мне, приходится каждого умершего лично брать за шкирку и тащить туда, ведь сами дорогу вы не найдете!

— Уже не верим? — Шип нахмурился. Пейзаж вокруг не менялся — все так же тянулась заледенелая пустошь, все так же мелькали вдали стройные силуэты ночных бегунов.

— С тех пор, как началась Жара, племена стремились лишь выжить. Тут уж не до веры было. А мне не повезло сдохнуть в самом начале Жары и стать этаким промежуточным звеном между Звездными котами и вами всеми. Забытая Осень, как саркастично, Яркозвезд не подкачал, — проворчала кошка. — Меня все забыли, но я живу, пусть даже не так, как вы — вот парадокс, верно?

Она оскалила красивые острые зубы в беззвучном не то смехе, не то плаче, затем вновь посмотрела на охотника:

— Не удивляйся, что я так много болтаю. Просто ты — один из самых адекватных за последние несколько лет.

Но Шип уже не слушал ее, в недоумении глядя вокруг. Повеяло теплым ветерком, и картинка резко изменилась: теперь они пробирались через заросли самых настоящих кустов, а под лапами были многочисленные опавшие листья. Между кустов иногда мелькали гибкие тела котов, напоминавших Осень, их шерсть блестела, усыпанная звездами. А откуда-то неслось щебетание, какого охотник никогда не слышал от ночных бегунов.

Он не сразу понял, что остановился, очарованный и завороженный, и вернулся в реальность только тогда, когда Забытая Осень обвила хвостом его шею и потянула дальше.

— Но мы же пришли, разве нет? — растерянно произнес он, глядя, как исчезает среди ветвей очередной Звездный предок.

— Почти, — неуловимо помрачнела Осень. — Осталось еще немного.

Несколько минут молчаливой ходьбы — и все переменилось вновь. Навалилась удушающая тьма, лапы начали тонуть в вязком черном тумане. Искореженные силуэты деревьев выныривали из этой неестественной темноты лишь тогда, когда до них оставалась пара шагов, после чего пропадали.

— Что это за место? — длинный тонкий хвост Шипа нервно задергался из стороны в сторону, кот по-настоящему испугался. Там, в жизни, все было просто и понятно, опасность представляли голод, холод ночи, жара дня и некоторые крупные хищники. Здесь же неведомая опасность подглядывала из переплетения черных ветвей и мерзко хихикала, наблюдая, как слабеет от страха очередная жертва.

— Сумрачный Лес, — скривилась Забытая Осень, делая шаг назад. — И ты проведешь здесь всего лишь…. Вечность.

— Что?! — в голову не вовремя хлынули не свои, чужие воспоминания, страшилки, которыми кормящие — королевы! — пугали крошечных котят. — Но я же ведь… хороший!

— Прости, — вздохнула кошка, разворачиваясь и готовясь уходить. — Не я выбирала, куда тебя вести.

Шип хотел закричать, хотел догнать Осень, остановить ее, уговорить отвести его туда, где всегда тепло и где шелестят листья на ветру — но черный туман взметнулся вверх, забился в рот и нос, заставив закашляться и попятиться, лапы увязли в непонятной темной жиже, и кот издал вопль, полный боли, страха и отчаяния.

…Когда из черной чащи донесся жалобно-панический вскрик, Осень даже не обернулась. Как всегда, глухо болело что-то в груди — возможно, сердце — а в уголках глаз собиралась непрошеная влага.

В такие моменты она по-настоящему ненавидела Звездное племя и их холодно-расчетливое «Им здесь не место, они слишком… другие». В такие моменты она по-настоящему ненавидела Жару, сотворившую с племенами такое. В такие моменты она по-настоящему ненавидела свою должность проводника.

«Затерянный в шторме» (Хантер Эрин «Коты-Воители», Рувольти: эксперимент ценой жизни )

Затерянный в шторме

Автор: Fire Wing
Фандомы: Хантер Эрин «Коты-Воители», Рувольти: эксперимент ценой жизни
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (550 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, ангст, атмосферная зарисовка, временные превращения, крылатые, моря / океаны
Саммари: Сложно жить, когда внутри тебя заперт дикий зверь. Ему, зверю этому, тесно, тошно в привычном окружении, его манят отзвуки шторма – и именно поэтому Цикута вновь и вновь ходит на берег во время зимних бурь.
Примечания: В работе используется гибрид Морского племени с Catwar'a и моего собственного Морского племени.

ЧИТАТЬ

*****

Сложно жить, когда внутри тебя заперт дикий зверь. Сложно, потому что он воет, скребет свою клетку изнутри, отчаянно силясь вырваться. Ему, зверю этому, тесно, тошно в привычном окружении, его манят отзвуки шторма — и именно поэтому Цикута снова и снова ходит на берег во время зимних бурь.

Соплеменники молчат и тихо принимают эту его странность. «Они бы не смотрели на меня как на умалишенного, — горько смеется однажды Цикута, — если бы знали, что со мной происходит каждый раз в шторм».

Верно, они не считали бы его немножко чокнутым. Они считали бы его монстром, опасностью.

А ему в этот хмурый влажный день остается только снова идти на проклятые скалы и выпустить зверя наружу, пока он в исступлении не сломал прутья клетки.

Соплеменники молча глядят ему в спину, когда он уходит в сторону прибрежных скал. Они привыкли к его странности. Он к ней тоже привык. Почти. Он привык ко всему, кроме боли, которая вихрем сметает сознание каждый раз, когда он оказывается на привычном месте.

Так происходит и в этот день. Едва нырнув в знакомую пещерку в скале над бушующим в ярости океаном, воитель падает на влажный камень, стискивая зубы. Боль обрушивается приливной волной, жутко хрустит и трещит изменяющийся скелет, рвется кожа под челюстью, не способная удержать под собой жабры, укорачиваются длинные острые когти, твердеет и утолщается шея. Мех со всего тела осыпается на пол пещерки, пока на конце хвоста диковинным цветком распускаются тугие элероны. Апофеозом превращения, как и всегда, становятся крылья; два утолщения вдоль спины вдруг прорывают кожу, вставая торчком, за ними появляются еще несколько. Но не успевает засохнуть и побуреть кровь, как то, что со стороны кажется плавниками, обзаводится перепонкой, только усиливающей сходство.

И — будто не он считанные минуты назад корчился в чем-то, близком к агонии, — выпущенный на волю зверь поднимается на лапы, потягивается всем телом. Они поменялись местами, и запертому в уголке сознания Цикуте остается только наблюдать, молясь Звездам о том, чтобы зверю, как и раньше, хватило нескольких часов свободы посреди бури.

А зверь, оглядев привычную, знакомую и ему тоже пещеру, довольно скалится, окрашивая элероны зеленью радости, и, распахнув крылья, кидается прочь из убежища. Он летит прямо в эпицентр шторма, вода для него — второй дом, и он с размаху врезается в волну, радуясь знакомому покалыванию в жабрах, радуясь боли в вывернутых ударом крыльях, радуясь буйству стихии.

И, стоит ему пулей вылететь из воды, на лету стряхивая с сильных крыльев соленые капли, как над океаном разносится оглушительный рев.
…Вышедшие на охоту Морские воины тревожно переглядываются, когда из влажной океанской дали доносится громкий звук, похожий на крик.

— Опять громолн летает, — обеспокоенно говорит кто-то из них. — Значит, к сильному шторму.
А далеко-далеко, в самом сердце бури, зверь носится в полном влаги воздухе, ликуя. Он оставил в стороне свою разумность и, как всегда, доверился инстинктам. Пусть даже он затерялся в шторме, ему это не страшно.
Ведь он стал штормом.

*****

…И он будет так кружиться в буре еще несколько часов, наслаждаясь свободой, будет носиться то над водой, то под водой до тех пор, пока океан не начнет успокаиваться. Только тогда он вернется на знакомые скалы, спрячется где-нибудь и с неохотой вернет Цикуте тело и разум, а сам затаится до следующего раза. До следующего шторма.

Примечания:
Карточку от автора РЭЦЖ на громолна как вид можно глянуть здесь.

«Без кислорода» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Без кислорода

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (450 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, hurt / comfort, акростих, ангст, стихийные бедствия, несчастные случаи, подразумеваемая смерть персонажа
Саммари: Кромешная тьма сжимает, задавливает в своих объятиях. Удушает.

Примечания:  Первоначально это была акростиховая зарисовка для движа на Фанфикусе, но теперь это уже акропроза какая-то...

ЧИТАТЬ

*****

Кромешная тьма сжимает, задавливает в своих объятиях, морозно касается кончиков усов, пробирается под густую шерсть горного кота и липкими щупальцами обвивает шею, заставляя хрипеть в бессильной панике.

Отблеск света, мелькнувший было по ледяной корке, покрывшей снег, давно погас, исчез, растворился.

Наверное, ему померещилось. Что же — он уже сходит с ума?

Частое, судорожное дыхание нарушает гробовую тишину. Воздух вокруг душный, спертый. Сил копать не осталось. Выдохи оседают на снег и стены все новыми и новыми ледяными крупинками.

«Ах, только бы выбраться, только бы прокопаться!» — думал Громозвезд какие-то полчаса назад, с порожденной отчаянием силой впиваясь когтями в неподатливый плотный снег, неимоверное количество которого отделило его от внешнего мира, от жизни. Он бы все отдал ради свободы — которой, впрочем, не мог получить.

Если бы только он тогда не бросился в эту проклятую пещеру, решив, что на открытом пространстве пытаться убежать от лавины бесполезно…

Темно вокруг, так темно, что он не видит собственных лап. Он мечтает уже не столько о свободе, сколько о хоть единственном лучике света, означающем, что он не похоронен заживо, что есть что-то за пределами этого бесконечного снега.

Секунды бегут мимо него, и Громозвезд не может сказать, сколько времени он уже под лавиной. Уходят последние силы, подгибаются лапы, и он опускается на холодный камень, открывая рот в инстинктивной, тщетной попытке отдышаться.

Ясно уже, что ему не выжить. Это он может сказать точно. Да и становящийся все более тяжелым и словно бы вязким воздух недвусмысленно намекает на это.

*****

Как же это все-таки больно — умирать. И еще больнее от осознания, что ему придется умереть девять раз подряд. Потеря жизни сделает свое дело, устранит то в нем, что привело к смерти — но и только; а ведь настоящая причина смерти кроется в липко-удушающем воздухе вокруг.

И в груди, и в горле — словно песок, царапающий до крови, песок, пахнущий затхлостью и смертью. И хуже всего то, что этот песок не выплюнешь, не выкашляешь. Не раздышишься.

Судорожные, ненужные движения сотрясают агонизирующее кошачье тело. Разум уже отказался бороться — тело еще пытается.

Легкий отблеск света вновь мелькает по заледенелой стене, чудом не пропав в отчаянном мельтешении мутного взгляда.

Опять показалось? Но очень уж знакомы серьезные глаза и белый мех давнего друга. Только запаха нет — или, быть может, его перебила уже пропитавшая Громозвезда насквозь затхлость.

Радостью прошивает все тело — или же это боль? Его нашли? Его спасут?

«Облачный!» — ни на что, кроме невнятных мыслей, не дошедших до языка, сил нет. Но сердце, и без того стучащее из последних сил, все равно сбивается с ритма при виде запутавшихся в белой шерсти воина крохотных звездочек. Облачный — его лучший друг, тот, на чью помощь предводитель надеялся до последнего, мертв.

Дыхание обрывается в первый раз из девяти от напитанных болью слов белого воина: «Пусть твоя смерть будет быстрой и легкой, Громозвезд. Это все, что я могу тебе пожелать».

@темы: мои фики, Коты-Воители, Catwar, РЭЦЖ

---

Первый пошел!

Грузить все фики по одному оказалось слишком нерационально. Поэтому часть из них будут лежать в таких вот сборниках, зачастую объединенные общим фандомом (но могут попадаться и кроссоверы, как здесь).
И да, мой внутренний тыжтехнарь решил все максимально оптимизировать. Поэтому при клике на название работы будет раскрываться ее шапка, при клике на «читать» внизу шапки - сам текст.

«Кленовый лист» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Кленовый лист

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (750 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, ангст, смерть основных персонажей
Саммари: Мир сгорал, рассыпался в жутком пожаре ядерной войны. Двуногим, воевавшим за что-то свое, не было никакого дела до природы, измененной навсегда злыми невидимыми лучами радиации...

ЧИТАТЬ

*****

Мир сгорал, рассыпался в жутком пожаре ядерной войны. Двуногим, воевавшим за что-то свое, не было никакого дела до природы, измененной навсегда злыми невидимыми лучами радиации.

Сгорал в радиоактивном пламени лес, рассыпался в мельчайшие частицы пепла, густо укутывающие землю черным снегом, умирали от лучевой болезни коты.

Пепел взлетал из-под лап от каждого движения, забивая и без того пересохшее горло, царапал давно уже кровоточащие странной, неправильного цвета, зеленой кровью подушечки лап. Сиплое дыхание вырывалось из раскрытой пасти, некогда ярко-зеленые глаза помутнели и с трудом различали дорогу перед собой. Когда-то мягко светившаяся в солнечных лучах золотистая шерсть теперь была припорошена пеплом, насквозь прожжена радиацией, местами виднелась оголенная кожа, такая же обожженная.

Безымянный кот, некогда Львинохвост, а теперь просто одна из многочисленных жертв ядерной войны, куда-то шел. Движение было единственным, что помогало ему не умереть, словно он пытался уйти от неумолимой старухи с косой. Он шел, шел, шел. Шел днями и ночами, не останавливаясь для сна и еды. Есть было нечего, пить было не из чего — да и вся дичь разбежалась, а вода была отравлена. Он шел, испытывая мучительную боль во всем теле, он шел, натыкаясь на обугленные, мертвые деревья, он просто шел.

Идти было некуда, а смерть не стала бы спасением от нечеловеческих мук — Звездное племя то ли погибло, то ли разбежалось от ужаса всемирной катастрофы. По ночам звезды, тускло светившие сквозь огромные облака все того же пепла, словно источали смерть, такую же, как та, что носилась в воздухе, пронзая все и вся.

Но он шел. Время словно не существовало для него — он не знал, сколько он идет — несколько часов, несколько дней или даже несколько лун.

Он выглядел все хуже с каждым часом. Шерсть попросту облазила с безумно исхудавшего, покрытого язвами и многочисленными коростами из запекшийся зеленой крови тела, открывая миру проступающие сквозь кожу ребра и подведенный живот. Органы чувств отказывали один за другим. Первым сдался вкус — кот уже много дней не ощущал горького привкуса пепла на языке. Далее отказало осязание. Это было даже смешно — как будто нечувствительная кожа могла спасти его от боли, колючими шипами терзающей все тело, а усы у него выпали уже давно. Обоняние отправилось следом — да и что бы он учуял в этом прожженном насквозь мире, кроме запахов гниения и горького аромата вездесущего пепла?

Зрение и слух пока держались, и он мог видеть разрушенный, загубленный лес вокруг, он мог слышать жуткие рулады, выводимые тоскующим ветром в мертвых остовах деревьев.

…Как насмешка, вдруг из-за вечных, казалось бы, облаков показалось солнце, осветив картину разрушений, поднимая в воздух новые тучи пепла и обжигая все, до чего могло дотянуться своими лучами, уже более не ласкающими, а смертоносными чуть ли не более, чем радиация.

Мир изменился — и даже солнце уже не было прежним.

Кот продолжал идти, пока были силы. Он шел, даже когда сил не осталось, автоматически переставляя искореженные лапы, уже не обращая внимания на разрывающую восприятие боль.

Он шел, шел и шел.

Но идти вечно не может никто.

Упал и кот, упал в пепел, задыхаясь, но уже не в силах кашлять. Окончательно отказало зрение, мир вокруг словно размылся, и остались лишь звуки, которых было немного.

…Где-то в разрушенном мире, среди куч пепла, смертельных лучей солнца и столь же смертельных — радиации, умирал безымянный кот. Умирал молча, потому что обожженное, пересохшее, забитое пеплом горло уже давно не могло издать ни единого звука. Умирал в мучениях, потому что смерть от радиации мучительна. Умирал без достоинства, потому что не было в живых тех, с кем он мог бы попрощаться, тех, кто будет сидеть ночное бдение над его телом, провожая его в Звездное племя.

Он умирал, и последняя искра жизни угасала на этой планете.

…И, когда в пепле лежало уже лишь остывающее тело, в небе вдруг мелькнуло что-то ярко-золотое.

Кленовый лист. Как насмешка над смертью вокруг, он летел, подхваченный ветром, и на нем не было ни единой частицы пепла, который, казалось, пропитал все вокруг. Оставалось лишь гадать, как его не сожгла радиация, не выжгли лучи нового солнца, не запятнал пепел. Он летел, светясь в новых, опасных лучах солнца, светясь тем золотым сиянием, которым иногда светилась шерсть безымянного кота в той, другой жизни. Он словно был чудом, весточкой из того, старого мира, весточкой, не успевшей еще смимикрировать под мир новый.

Но и он не мог лететь вечно. Вот ветер на мгновение ослаб, и лист мягко спланировал вниз, на тело кота, приземлился на обожженный бок — и замер.

И было что-то до слез, до истерического смеха правильное в картине мертвого, искалеченного радиацией кошачьего тела и чистом, незапятнанном кленовом листе на его боку.

«Холодный дождь» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Холодный дождь

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: гет
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1050 слов)
Герои: ОМП, ОЖП
Метки: AU, hurt / comfort, ангст, смерть основных персонажей
Саммари: Они договорились встретиться близ Водопада вскоре после полудня...

ЧИТАТЬ

 *****

Они договорились встретиться близ Водопада вскоре после полудня.

Накрапывал мелкий холодный дождь, шумел Водопад, вдобавок к дождю обдавая все брызгами, поднимавшимися снизу, из ревущей бездны. Ястреб уже давно промок и продрог до костей, а Плющехвостка все не приходила.

Он сидел, вцепившись когтями в скользкие камни больше от бессильной злости, чем от необходимости. Оставаясь неподвижным, он мог не цепляться за опасно мокрую опору.

Все рушилось вокруг в последнее время — болезнь, пришедшая в племя, косила котов одного за другим. Сгорая в невыносимом жару, заходясь в кашле, оплевывая подстилку кровью, терял одну жизнь за другой Кленозвезд, предводитель племени Ветра, уже давно прекратила биться в судорогах Лисичка, его сестра, вскоре после нее, в буквальном смысле выплюнув на землю легкие, отмучался Маколап, его отец. Мир сломался, когда не стало тех, на ком он зиждился.

И вот теперь Ястреб сидел здесь, нещадно поливаемый холодным дождем, и ждал. После всего произошедшего он словно выгорел, перестал чувствовать. Исчезло даже то странное чувство, которое он испытывал к изящной зеленоглазой кошке из Речного племени. Осталось лишь гулкое, как дупло дерева, хладнокровие.

Чуть слышно на фоне яростного рокота Водопада прошуршали кусты. Темно-серая тень, неслышно ступая, прошла по камням, остановившись перед воином. Безобразный шрам возле уха алел, налитый кровью от длительного бега, сама кошка тяжело дышала.

— Плющехвостка, нам надо поговорить, — начал Ястреб… и не узнал в этом хриплом карканье свой голос.

— Я тебя слушаю, — кошка не лишенным природного изящества и грации движением села, обвив хвостом лапы. Раньше плавность ее движений рождала в душе воина затаенное восхищение, сейчас же он лишь хрипло вздохнул и отпустил на волю жегшую язык правду.

— Мое племя… оно умирает! — глаза словно обожгло огнем — это просились наружу так и не выплаканные слезы, слезы по отцу, сестре и многим соплеменникам. — Магнолия считает, что заболевшим может помочь кошачья мята, но у нас ее нет!.. Запасы кончились еще две луны назад!.. Пожалуйста, помоги, я знаю, что у твоего племени ее много!..

Речная кошка задумчиво полизала растопыренную лапку, насмешливо повела усами:

— Глупый ты, Ястреб, глупый, как котенок. Ты думаешь, я стану помогать вражескому племени?

— Пожалуйста!.. — он хватался за единственную возможность получить лекарство, словно утопающий за соломинку. — Ради меня…

— Ради тебя? — с какой-то меланхолией повторила Плющехвостка, склонив голову набок, — Ты что, еще не понял? Нам выгодна ваша болезнь. Когда твое племя перемрет, мы подождем время, достаточное, чтобы болезнь выветрилась, после чего займем вашу территорию.

— Что? — кот не верил своим ушам. Выходит, они… встречались, нарушая Воинский закон, а она в это время вынашивала план по уничтожению их племени?!

А кошка, видя его смятение, презрительно ухмыльнулась и добавила еще одну гирьку на чашу весов:

— Это ведь ты принес болезнь.

Воздух вокруг словно исчез, и у Ястреба не хватило сил задать вопрос, он лишь немо таращился круглыми желтыми глазами на свою бывшую возлюбленную. Та, видя его смятение, промурлыкала:

— Помнишь ту мышь?

О, он помнил. А лучше бы забыл.

Это было две луны назад, когда еще не было этого ада, когда все были здоровы, а вокруг был сезон Зеленых Листьев.

Они встретились в том же месте, что и сегодня. Светило теплое летнее солнце, Водопад глухо рокотал, обдавая их брызгами, а они смеялись. Мурлыкал он сам, с наслаждением вдыхая полюбившийся запах, довольно урчала она, потираясь об его шею и по-дурацки бодая его головой. Время словно не существовало для них.

Внезапно у него заурчал живот. Действительно, утром он выскочил из лагеря с пустым желудком.

Услышав это урчание, Плющехвостка засмеялась, ласково сверкая глазами, и выудила из-под куста мышиную тушку.

— Специально для тебя поймала! — пояснила она, так и светясь от гордости — действительно, ведь Речные коты ловили в основном рыбу.

— Ты, наверное, тоже голодна… — нерешительно сказал Ястреб.

— Эй, обжора, не думаешь ли ты съесть все сам? Этой толстушки вполне хватит на двоих!

Они съели эту мышь вдвоем, морда к морде, и Ястреб, тая от первой в жизни любви, не заметил странный кисловатый запах, шедший от дичи…

— Мышь была больной, — тоном тоскливого утверждения сказал воин. — А я не заметил.

— Все правильно, — с легкой насмешкой в голосе промурлыкала кошка. — К вечеру тебе стало плохо, не так ли?

— Да, — грустно кивнул тот, вспоминая расплывающуюся реальность и колючую боль в горле. — А через два дня я уже был совершенно здоров…

— Ты переболел в легкой форме, — пояснила Плющехвостка голосом искушенного в таких делах целителя. — Но ты перезаражал все племя.

— А ты?! — срывающимся от безвекторной ярости голосом вскричал Ястреб, — Разве ты не должна была тоже заболеть?!

— Я две недели жила отдельно от племени, охотясь сама для себя. Если кот не заболевает спустя четырнадцать дней после контакта с болезнью, он не опасен для своего племени, — обстоятельно разъяснила Речная кошка. — Если бы я заболела, меня бы не пустили в племя. Так что, считай, тебе повезло, — она прищурила пронзительные зеленые глаза, — что я здорова и все еще с тобой.

— Какое, к Звездоцапу, повезло?! — не в силах сидеть, кот вскочил на лапы и начал метаться по скользкому карнизу, хлеща себя по бокам хвостом. Его била дрожь не то от холодного дождя, пропитывающего его густую рыже-коричневую шерсть, не то от злости. — Мне нет прощения, а ты… «повезло»! Мне место в Сумрачном лесу, да и тебе тоже! — он остановился, бока его тяжело вздымались, горящие злым огнем глаза выдавали бушующую внутри бурю эмоций.

— Я… я… — он стиснул зубы, и, решившись, выпустил чистую ярость наружу, позволяя ей нести себя, — Я ненавижу тебя!! Звездоцапова прихвостня, дерьмо лисье!! Сволочь!!

— Не кипятись так, котик, — насмешливо посоветовала Плющехвостка, — Не дай Звездное племя, поскользнешься.

Словно простодушный котенок, Ястреб попался на ее уловку — он автоматически поглядел себе под лапы, увидев, что и впрямь стоит на самом краю возле ревущей воды, устремляющейся к каменному карнизу, с которой она и падала… и ощутил толчок в плечо, успев увидеть лишь насмешливую морду воительницы.

Этого оказалось достаточно, чтобы потерять равновесие и начать падать, падать, падать…

Плющехвостка, проследив взглядом полет воина Ветра до воды, презрительно скривилась. Будь Ястреб Речным котом, он бы легко выплыл из стремнины, а так…

Она видела, как то появлялась, то вновь скрывалась под водой мокрая кошачья голова, как кот судорожно дергал лапами, пытаясь выплыть, как Водопад подхватил его и под крик ужаса, перекрывший на мгновение даже рычание воды, унес вниз в свободном падении.

Встряхнувшись, серая кошка одним изящным прыжком скрылась в зарослях. Ей предстояло сообщить своему племени, что единственный знающий устранен. Теперь оставалось только ждать полного вымирания этих равнинных охотников за кроликами.

А место трагедии все так же равнодушно и безразлично поливал холодный дождь, словно стремясь образовать еще один водопад, но соединяющий небо с землей.

«Шаг в бездну» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Шаг в бездну

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (750 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, ангст, крылатые, повествование от первого лица, смерть основных персонажей
Саммари: Подумать только – я полечу, я смогу овладеть небом, как владеют все пернатые, все добытчики… да вообще все в племени, кроме котят! Я докажу им, что достоин звания добытчика, что я могу летать, как и все пернатые!

ЧИТАТЬ

*****

Сегодня небо чистое, ясное — самое то для первого полета.

Я осматриваю свои крылья, приглаживаю языком встопорщившиеся перья, но волнение, отразившееся в них, словно переходит ко мне в душу.

Подумать только — я полечу, я смогу овладеть небом, как владеют все пернатые*, все добытчики**… да вообще все в племени, кроме котят! Я докажу им, что достоин звания добытчика, что я могу летать, как и все пернатые!

Я выбрал место полета заранее. Это высокий дуб, нижние ветви которого находятся на много кошачьих ростов от земли. Там у меня не будет выхода — либо я полечу, либо я разобьюсь.

Несильный ветер шелестит листьями дуба, словно что-то шепчет. Солнце, поднимающиеся из-за горизонта, мягко касается лучами моей шерстки и перьев.

Я полечу! Я обязательно полечу!

Когда я делаю шаг в сторону конца ветки, она чуть покачивается, а сердце ледяными когтями сжимает страх. Нет, не может этого быть. Коты нашего племени рождены для полета, а я что, хуже?!

Я осторожно поднимаю крылья. Я запомнил, как располагают их перед взлетом взрослые.

Распушив контурные перья, чтобы увеличить площадь крыльев, я еще раз смотрю на воздушное пространство перед собой. Бесперые*** в шутку говорят, что, если долго смотреть в бездну, та посмотрит на тебя в ответ. Кажется, на меня она посмотрела. Я ознобно передергиваю плечами. Нет, все точно-точно получится, ведь не может не получиться!

Надо просто решиться сделать один шаг. Шаг в бездну. Всего-то один шаг…

Я автоматически вцепляюсь когтями в древесину, но усилием воли расслабляюсь, втягиваю когти. Чуть-чуть придвигаюсь к краю ветки. Это ведь еще не шаг, это только полшага…

…Резко дунувший ветер толкает меня в спину, коротко свистит в расправленных крыльях, и я, подталкиваемый им, делаю шаг в бездну.

Воздух ударяет в морду, свистит в ушах, треплет шерсть, тело повисает в обморочной пустоте, где нет ничего, кроме свиста воздуха. Ну же, почему я не взлетаю?!

Отчаянно захлопав крыльями при виде приближающейся земли, я вдруг чувствую, как падение плавно переходит в полет по прямой…

Я лечу!!

Мне хочется кричать от восторга, но встречный поток воздуха давит все крики в зародыше. Вместо этого я кричу в душе, в мозгу, в мыслях — я лечууууууу!!!

Опьяненный восторгом, какого никогда не испытывал, я взлетаю чуть выше. Восходящее солнце нагревает землю, и от нее начинает подниматься поток воздуха, который помогает мне в наборе высоты.

Я лечу, наслаждаясь свободой и полной властью над своими крыльями. Я хочу повернуть, и мышцы совершенно рефлекторно сокращаются, позволяя мне сделать это. Я то камнем падаю вниз, забавляясь ощущением свободного падения и не понимая, как минуту назад я мог испытывать перед ним ужас, то взлетаю вверх, то нарезаю круги. Возможно, потом, когда я стану старше, мне будет нравиться летать, но почему-то я железно уверен, что такой восторг — первый и последний, и я хочу испытывать его как можно дольше.

Нетренированные крылья начинают уставать, я понимаю, что неплохо бы вернуться в лагерь, пока меня не хватились. Вот Черноперый, мой наставник, удивится!

Но сначала… сначала я хочу еще раз взлететь как можно выше!

Я набираю высоту до тех пор, пока лес внизу не сливается в сплошной зеленый ковер. Здесь, на большой высоте, холодно и тяжело дышать, поэтому я начинаю снижаться…

…На меня падает тень. Подняв голову, чтобы увидеть облако, виноватое в этом, вместо облака я вижу огромную птицу, с расправленными крыльями парящую надо мной.

Мое сердце моментально проваливается в лапы — это же орел, гроза летающих высоко добытчиков… Ничего, ему меня не догнать — я спикирую вниз и спрячусь в листве, а до лагеря доберусь пешком. Кстати, а в какой он стороне?..

Мои мысли прерывает пронзительный клекот сверху. Вновь задрав голову, я вижу, как орел складывает крылья и начинает падать вниз, прямо на меня.

Незнакомый, пришедший из глубины души инстинктивный ужас прошивает меня от ушей до хвоста, и, сдавленно пискнув, я прижимаю крылья к бокам и тоже падаю.

До спасительной зелени всего ничего, надо бы сбавить скорость, чтобы не разбиться, но слепой ужас перед огромной хищной птицей гонит меня вниз и вниз. Я уже слышу за спиной клекот орла…

…Мир раскалывается на части, спину пронзает оглушительная боль, из горла вылетает беспомощный крик — попытка зова о помощи… и сознание накрывает темнота.

…Махнув крыльями и держа в когтях израненное кошачье тельце, орел гасит скорость, после чего медленно и величественно начинает набирать высоту, но очень скоро взлет переходит в горизонтальный полет. Он летит в сторону гор, туда, где в гнезде над пропастью пищит голодный птенец. У него в когтях добыча, и он может не подниматься в заоблачные высоты, откуда видна вся земля на многие километры вокруг. Охота была удачной.


*Пернатый – то же самое, что и оруженосец.
**Добытчик – то же самое, что и воин.
***Бесперый – то же самое, что и старейшина.

«Последний рассвет» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Последний рассвет

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1000 слов)
Герои: ОЖП
Метки: AU, ангст, глобальные катастрофы, смерть основных персонажей
Саммари: Словно что-то разладилось в планетарных механизмах, сломав позвоночник привычной жизни, и пошло, как цунами, по всей Земле...
Примечания: Не задумывались, что бывает, если сближаются две планеты? Да, искра, буря, безумие со всеми вытекающими. А если одна из планет при этом еще и удаляется от Солнца, то вообще можно только ползти на кладбище...

ЧИТАТЬ

*****

«За что Звездное племя прогневалось на нас?»

Эта тоскливая мысль, вопрос в пустоту, обреченный оставаться без ответа, крутился в ее мозгу вот уже много дней, возможно, даже много лун.

Действительно, за что? Все последнее время племена не воевали, держалось относительное перемирие… и все равно в один прекрасный день земля дрогнула, словно шкура кота, отряхивающегося от воды.

Кажется, тот день был только началом ада.

После этого земля тряслась, почти не переставая, невозможно было устоять на лапах. Падали деревья, рушились скалы, с жутким грохотом сомкнулись берега Лунного озера, выплеснув воду, что-то тяжело и надрывно грохотало за горизонтом, покрывая небо неестественно тяжелыми серыми тучами, часть из которых потом оседала на землю, заставляя всех, кто еще был жив, заходиться в надрывном кашле, тщетно пытаясь очистить легкие от частиц пепла. Бушевали страшные ураганы, валившие остатки деревьев, как вражеский воин валит на землю котенка, в небе непрерывно громыхали молнии.

А потом в воздухе появился странный едкий запах*, от которого теперь бежало все живое, и коты начали болеть. Она отлично помнила собственный липкий ужас, помнила огонь, обжигавший легкие на каждом вдохе, помнила, как кашляли и задыхались ее соплеменники. Целитель погиб еще в самом начале катастрофы, и помочь больным никто не мог.

Племена бежали с собственных территорий, бежали к Месту-где-тонет-солнце, надеясь скрыться от разгневанной природы там. Но это им не помогло.

Она помнила, как в то злосчастное утро она пошла на берег моря, надеясь поймать пару рыбок. Вся дичь разбежалась, оставалось надеяться на рыбу.

Тщетно пытаясь разглядеть что-либо в мутной воде, она бродила по берегу взад-вперед. Темно-серое небо нависало над ней, словно силясь раздавить, в посеревшем песке тонули лапы.

С моря дул холодный ветер, она дрожала. Для конца сезона Юных Листьев такой ветер был аномалией, впрочем, а что не изменилось в этом мире? Правильный ответ — ничего.

Вдали что-то громыхало, отдаваясь сердитыми раскатами в чудом устоявших во время землетрясений береговых скалах, но этот грохот был спокойным, не предвещая беды.

Беда пришла внезапно, оглушительно пронесясь по небу и тяжело ударив по ушам. Весь мир превратился в один сплошной грохот взрыва, яростно бивший в барабанные перепонки.

Поднявшись с песка, она увидела огромную серую тучу, приближающуюся со стороны гор. Туча, вопреки всем законам физики, шла очень низко, накрывая останки леса под собой и несясь с огромной скоростью.

Инстинкт во весь голос заорал о том, что надо бежать, и она, сдавленно пискнув, метнулась в волны, загребая лапами, и нырнула.

Она плохо помнила, что произошло потом. Кажется, туча накрыла море, и верхние слои воды вскипели от жара, а пепел жуткой серой коркой, похожей на лед, лег на воду. Воздух был раскален, и она неизвестно сколько времени то ныряла, стараясь терпеть боль, разрывающую легкие, то на миг выныривала и судорожно глотала воздух, обжигаясь и кашляя.

Когда температура воздуха снизилась достаточно, чтобы выйти на берег, она пожалела, что не утонула. Весь берег был усеян кошачьими трупами. Очевидно, все племена, увидев эту смертоносную тучу, бросились к воде, надеясь спастись, но не добежали.

Трупы выглядели необычно, неправильно. Они словно окаменели, причем все разом. Пепел, спекшийся от жара, плотно покрыл тела, сохранив очертания корчившихся в агонии.

Ей было больно ступать по все еще раскаленной земле, но что значила боль в подушечках лап по сравнению с болью душевной?

Кажется, она металась между трупов, ломая когти, пыталась откопать хоть один, кричала, плакала. Выбившись из сил, она упала рядом с одним из трупов, игнорируя боль, прошившую бок, и закричала, срывая голос:

— Звездное племя, за что?!

Она кричала это вновь и вновь, пока окончательно не охрипла. Тогда крики перешли в сдавленные поскуливания, а те — в плач отчаяния — до судорог, до рези в глазах.

Спустилась ночь, мягкой, ласково-опасной тьмой укрыв истерзанную катастрофами местность. Небо все так же нависало над самыми вершинами гор, и звезд не было видно.

…Наступал рассвет. Она сидела на утесе, глядя на серые, покрытые мерзкой серой жижей волны, набегавшие на берег. Небо посерело, но солнца не было.

Подняв голову, она посмотрела на небо. Массивные серые тучи метались, подхваченные непонятным верховым ветром, пепел осыпался из них.

С моря дохнуло холодом, обжегшим и без того обожженные легкие, отдавшемся дрожью во всем теле и вырвавшимся облачком пара через рот.

У горизонта, на пределе видимости, происходило что-то странное. Словно опять смертоносная раскаленная туча спустилась с небес и, растекаясь во все стороны над водой, несла пепел, жар и смерть.

Море посерело еще сильнее, но она заметила, что перед фронтом тучи оно стремительно белеет, лишь после покрываясь пеплом.

Это был лед.

Холодные воздушные массы, внезапно получившие во много раз меньше тепла, чем обычно, скатывались вниз, к поверхности планеты, не встречая сопротивления в виде теплых воздушных масс и не нагреваясь в процессе — солнца-то не было. Они были настолько холодными, что несли смерть всему живому, как сутки назад ее нес пирокластический удар.

Она всего этого знать не могла и потому просто поднялась на отозвавшиеся болью лапы.

Внезапно тучи задвигались еще быстрее, чем раньше, небо возле горизонта начало светлеть… потом стало совсем светлым… потом в крошечное оконце в облаках пепла, не до конца очистившееся, хлынули солнечные лучи, почему-то тоже не принесшие тепла.

Но после ада последних дней она не обратила на это внимания. Она просто стояла, купаясь в солнечных лучах, которые уже не надеялась вновь увидеть, не замечая, как смертоносный холод обволакивает тело, проникает под кожу, сбивает и угнетает дыхание, покрывает тело корочкой льда, и, наконец, ледяной иглой впивается в сердце, заставляя его остановиться.

…Берег, ранее пострадавший от извержения вулкана, был покрыт льдом. Море тоже замерзло, и даже вечное движение волн прекратилось. На песке и остатках выжженной почвы лежали многочисленные кошачьи тела, превращенные в статуи и тоже заиндевелые. В горах глухо рокотал готовящийся к новому извержению вулкан.

Возле воды сидела кошка. Она, казалось, на миг задремала, не изменив позы. И только солнечный свет, играющий в покрытых ледяной коркой глазах, открывал страшную правду.

Это был последний рассвет, который увидела терзаемая катастрофами планета Земля, прежде чем она столкнулась с Марсом. После этого по Солнечной системе разлетелись осколки двух планет, враз переставших существовать.


*Испарения серы/серной кислоты. Ядовиты.

«В забытье» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

В забытье

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (650 слов)
Герои: ОМП
Метки: AU, hurt / confort, ангст, смерть основных персонажей
Саммари: Он виноват был лишь в том, что не умел плавать...

ЧИТАТЬ

*****

Яркие лучи летнего солнца освещали лесное озеро, несильный ветер качал деревья на берегу. Поверхность озера была зеркально гладкой, и лишь в одном месте вода бурлила и пенилась от судорожных усилий живого существа выплыть.

Этим живым существом был обыкновенный черно-белый кот, единственная вина которого заключалась в том, что он абсолютно не умел плавать. Здесь, на середине озера, это неумение обернулось против него.

Одно оставалось загадкой: как кот, не умеющий плавать, оказался в воде, да еще так далеко от берега? Увы, рядом не было никого, кто мог бы ответить на этот вопрос.

Кот тонул. Его худоба в сочетании с большой мышечной массой, не раз помогавшей ему в драках, не давали ни единого шанса на спасение. Он вспенивал воду лапами и хвостом, но его движения были хаотичными, и он лишь иногда исхитрялся вскинуть голову и глотнуть воздуха. Он боролся за свою жизнь уже довольно долго, и его силы иссякали. Вода озера, такая тёплая и ласковая на первый взгляд, обжигала холодом уставшее тело, стискивала в своих неласковых объятиях, то и дело вставая преградой между тонущим и столь необходимым для жизни воздухом.

Начинала сказываться усталость. Движения кота становились все более вялыми. Он хотел вновь рвануться вверх, к воздуху, но не смог. Лапы резко свело единой судорогой, в глазах мелькнуло отчаяние, и белая в черной «полумаске» голова скрылась из виду. На поверхность пробилась пара пузырьков, после чего озеро, поглотившее свою жертву, успокоилось и вновь стало похоже на водное зеркало.

*****

Это было невероятное, непередаваемое ощущение. Что-то, окружавшее его со всех сторон, дарило прохладу и ласково покачивало, словно в колыбели…

Кот вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Мир вокруг, странно темный и наполненный солнечными бликами, расплывался от каждого движения, песок под лапами всплывал небольшими тучами, стоило лежащему на нем коту шевельнуться. В паре мышиных хвостов от его морды мелькнула юркая рыбка — и тотчас скрылась в мерно колышущихся темно-зеленых зарослях.

Кот не верил своим глазам. Он был под водой, хуже того — он дышал ей, словно рыба!

Он вдохнул и выдохнул. Различие между водой и привычным воздухом никак не ощущалось.

Он попробовал сделать шаг. Почти полная невесомость подхватила его, оторвала от дна, и он повис в толще воды.
Солнце, очередной луч которого вдруг пробился с поверхности, неожиданно отрезвило. Кот издал испуганный вой и рванулся вверх, к поверхности. Откуда-то он знал, как следовало двигать лапами и хвостом, чтобы рывок получался наиболее мощным, но сейчас ему было не до этого. Вожделенная граница воды и воздуха была все ближе, ближе…

Пробив водное зеркало головой, кот хотел всей грудью вдохнуть воздух…

Вдоха не получилось.

Казалось, вместо воздуха он набрал полные легкие огня. Со сдавленным хрипением кот буквально рухнул обратно в воду, милостиво позволившую ему отдышаться.

Он снова и снова с непонятным усердием пытался выбраться из воды, но воздух отторгал его, вызывая асфиксию, как раньше вызывала ее вода.

Отчаяние охватило его. Он метался по озеру, вздымая со дна песок. Уже через полчаса он обегал все дно, изучил всю толщу воды. Озеро держало его, не выпуская в привычный мир.

Наконец он не выдержал, выплыл на мелководье, вдохнул как мог глубоко и выпрыгнул на берег, задержав дыхание.
Почти сразу же начало жечь легкие. Альвеолы, работая на совесть, уже израсходовали почти весь кислород из того объема воды, что могла вместить его дыхательная система.

Кот начал осматриваться, но это было трудно сделать — в глазах уже начинало темнеть. Под ним подкосились лапы, прибрежный песок встретил его ударом в бок, из конвульсивно открывшейся пасти хлынула вода…

И вдруг, словно что-то невероятно тяжелое ударило мир и сотрясло его, все встало на свои места. Кота окружила холодная вода озера. Вернулась судорога, сводившая лапы, вернулось мучительное жжение в груди, вернулось меркнущее сознание, вернулась близость смерти. Из пасти, так и не закрывшейся после последнего в его жизни вдоха, открывшего окружающей воде доступ в его легкие, попытался вырваться отчаянный крик — и умер, не родившись. Глаза кота широко открылись, в них мелькнул предсмертный ужас… и вдруг их взгляд потух, словно приклеившись к одной точке в пространстве.

Чудо, на время подарившее ему возможность дышать под водой, оказалось лишь бредом, галлюцинацией, порожденной умирающим мозгом.

«Мама, это ведь не больно?» (Хантер Эрин «Коты-Воители» )

Мама, это ведь не больно?

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (360 слов)
Герои: ОЖП
Метки: AU, ангст, смерть основных персонажей
Саммари: – Мама, это ведь не больно?
– Нет, доченька, не больно.

ЧИТАТЬ

*****

— Мама, это ведь не больно? — задав этот вопрос, четырехлунная белая кошечка громко чихает и шмыгает мокрым носом — осень принесла с собой болезнь, а маленькая Снежиночка панически боится Волнореза, целителя племени.

— Нет, Снежиночка, не больно, — ласково отзывается белоснежная королева, и кошечка, успокоившись, разевает ротик, позволяя Волнорезу осмотреть её горлышко.

— Ничего страшного, — выносит вердикт целитель, — это даже не Белый кашель. Просто держи ее в тепле.

— А почему меня надо держать в тепле? — заинтересованно спрашивает осмелевшая кошечка, но мать не дает ей даже договорить, толкая на выход.

*****

— Мама, это ведь не больно? — по-детски наивно спрашивает ученица, недоверчиво косясь на Волнореза, стоящего с пучком паутины, намотанным на лапу.

— Нет, Снежинка, не больно, — старая воительница морщится от боли. Несколько часов назад Речное племя напало на их лагерь. Грозовые коты отважно сражались, и атака захлебнулась, но многие были ранены. Снежинке повезло, она отделалась поцарапанным ухом — это ее первое в жизни ранение. Ее матери повезло меньше — ей располосовали весь живот.

Успокоенная ученица подставляет ухо целителю, сердито бормочущему что-то об остальных пациентах и времени.

*****

Белая воительница сердито сверкает зелёными глазами:

— Убирайтесь! Это наша территория!

Она говорит правду, этот узкий каменный карниз, под которым бездонная пропасть, принадлежит Грозовому племени — хоть это и не территория, а пшик: даже дичи тут не наловишь.

— А то что? — нахально спрашивает черный кот со шрамом на широкой переносице.

Вместо ответа белая кошка шипит, прижимаясь к земле. Группа Речных котов, издав устрашающий визг, кидается на маленький отряд.

Белая кошка дерется с наглым черным воином, тщетно пытаясь хотя бы оцарапать его — ей мешает густая шерсть наглеца. Ее саму от ранения пока спасает только ловкость и быстрота движений.

Внезапно Речной кот изворачивается и вцепляется зубами в загривок Грозовой кошки. Та взвывает от боли, инстинктивно рвется из его пасти — и, вырвавшись, на миг замирает на самом краю карниза, опасная, вновь готовая к прыжку.

Это ее и губит. Завизжав, кот с силой толкает белую воительницу в бок. Она теряет равновесие, и скользкая скала уходит у неё из-под лап.

При падении с такой высоты не выжить.

Ее мать умерла уже шесть лун назад… Может, она встретит ее в Звёздном племени?

«Мама, это ведь не больно?».

«Нет, Снежнолапа, не больно».

Белая кошка улыбается и закрывает глаза.

«По ту сторону света» (Хантер Эрин «Коты-Воители», Пираты Карибского моря )

По ту сторону света

Автор: Fire Wing
Фандомы: Хантер Эрин «Коты-Воители», Пираты Карибского моря
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (650 слов)
Герои: ОЖП
Метки: AU, ангст, слом личности, смерть основных персонажей
Саммари: Какая она – жизнь после второй смерти?
Примечания: Вспомнила Остролистую, погибшую в битве с Сумрачным лесом... и получилось это.
Чисто гипотетическая ОЖП, оказавшаяся на месте Остролистой.

ЧИТАТЬ

*****

Белая пустыня без конца и без края. Жара, давящая на мозг. Однообразие, сводящее с ума.

Она не думала, что после ее второй смерти все будет так.

Прикрыв глаза, она погружается в воспоминания. Она понимает, что так только быстрее сойдёт с ума, но эти воспоминания — все, что у нее осталось.

Боевые кличи земных племен и клич Звездного племени, истошный визг котов из Сумрачного Леса, стоны тяжелораненых, шипение остальных. Эта какофония битвы давит на уши, хочется взвыть и удариться в бега. Но нельзя. Она, мертвая, сражается за тех, кто еще жив. Возможно, кто-то даже избежит смерти благодаря ей. Она разит когтями направо и налево, нисколько не щадя своих противников — ведь это лишь нежити.

В ее крови наконец-то вскипает азарт битвы, она ловит ритм ударов и начинает драться, словно танцуя. Она уже мертва, так что с ней будет? Смертельные для обычного кота раны наверняка не будут таковыми для нее — ведь она из Звездного племени! Разве что останется несколько царапин, которые она попросит вылечить кого-нибудь из Звездных целителей.

Стремительный удар, словно пришедший из ниоткуда, рушит тщательно выстроенную комбинацию движений. Она, подавившись воплем боли, шокированно смотрит на кота сбоку от себя — он уже почти забыт и кажется скорее клочьями чёрного тумана, чем живым существом.

Её задние лапы подгибаются — коты из Сумрачного Леса знают, куда бить — и она со стоном поражения валится на землю.

Она беззащитна. Она может действовать когтями на передних лапах, но толку-то — ее противник с легкостью увернется от этих ударов.

А потом мир погружается в ало-слепящее марево нестерпимой боли — это зубы кота безжалостно вонзаются в ее горло, и даже ее густая шерсть не является им помехой.

На сознание медленно наползает чернота, восприятие раскалывается от боли, но она все еще не может поверить, что смертельно ранена. Кровь, боль — неужели все это реально?

Она слышит отчаянный крик над собой — крик отчаяния кого-то, знавшего ее живой — но уже не может противиться необоримой сонливости, и даже боль утихает, становясь словно не своей.

Она закрывает глаза…

И открывает их здесь, в белой пустыне.

Она не знает, сколько она уже здесь. Ночи нет, солнце всегда стоит в зените, ветра тоже не бывает. Дичи нет, воды нет… здесь ничего нет. Впрочем, вода и еда ей уже не требуются, равно как и сон…

И все равно она большую часть времени спит, предпочитая уноситься памятью в те времена, когда она была еще жива, нежели медленно сходить с ума посреди нестерпимой белизны.

Ей становится хуже, безумие уже бродит по краю сознания. Ей почему-то упорно видится гладкий белый камень перед ней, который она все тянется потрогать лапой — и не может дотянуться. Потом камень превращается в симпатичное существо с глазами-стебельками и маленькими клешнями. Ей интересно, что же это за существо, но она даже не может его толком разглядеть — почувствовав на себе чей-либо взгляд, существо немедленно превращается обратно в камень.

Видения заходят все дальше — ей кажется, что за ней гонится целая стая этих камневидных существ, и она бежит, бежит, сдирая в кровь подушечки лап, бежит по бескрайней белой пустыне до тех пор, пока лапы не подгибаются, заставляя ее ткнуться носом в белую поверхность.

Вокруг ничего нет, но ей кажется, что рядом движется что-то огромное, дарующее благословенную тень, которая хоть ненадолго позволяет провалиться в сон без кошмаров.

Очнувшись, она слышит рядом грубые голоса Двуногих, но даже не открывает глаз, понимая, что это все равно только бред воспаленного воображения.

…Вскоре она становится не в состоянии отличить бред от реальности, она разговаривает с окружающей пустотой, не понимая, что она здесь одна. Ее преследуют кошмары, и она кричит вновь и вновь, кричит до хрипоты, до срыва голоса. Она бежит от несуществующей опасности до тех пор, пока содранные до мяса подушечки лап не начинают словно гореть огнем. Ее раны кровоточат — но на белизне нет и признака кровавого следа. Она на грани третьей смерти, но не осознает этого, запертая в собственном сознании наедине с кошмарами.

И в ее терзаемом сумасшествием мозгу бьётся последняя пока еще внятная мысль:

«Так вот ты какая, жизнь после второй смерти».

@темы: мои фики, Коты-Воители, Пираты Карибского моря

---

Приветственный пост

Всем привет!
Я - одна из пользователей небезызвестного Фикбука, и я... нет, не сбежала оттуда, но решила создать еще один склад своих фанфиков и ориджей, для чего и зарегалась здесь. Стараниями РКН честному автору-дженовику нынче становится ощутимо некуда податься: две недели назад накрылась Книга Фанфиков, вчера - Фанфикус    Если после них в те же тартарары отправится Фанфикс, будет совсем грустно.
Итак... что ж, давайте знакомиться?)
Я - Fire Wing или просто Файр, технарь до мозга костей, мультифандомщица. Сама-себе-бета, сама-себе-художник (от слова "худо"), сама-себе-швейцарский-нож. Пишу в основном драбблы и миники. Некоторые мои любимые фандомы слишком известны, чтобы их называть, некоторые - напротив, слишком малоизвестны. Поэтому пусть за меня обо всем расскажут мои тексты)
P.S. Скорее всего, просить об этом означает просить слишком многого. Но уровень текстов рос, в общем-то, вместе со мной, а посему все-таки попрошу: относитесь к старым фикам... помягче, что ли?)
P.P.S. Ссылки на другие ресурсы, где я есть:
Фикбук;
Фанфикус;
Фанфикс.

@темы: инфопост