Взгляд на общеизвестный режим изнутри игры

В час затмения

Автор: Fire Wing
Фандом: Shadow Fight 2
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (620 слов)
Герои: Рысь, Тень, Призрак
Метки: научное фэнтези, согласование с каноном, сражения, фэнтези, холодное оружие
Саммари: Доспех на незнакомце перед ним не свойственен ни этой провинции, ни какой-либо из соседних. Тонкие легкие пластины из неизвестного материала, негаснущие голубоватые огни на груди и поясе, сияющие тем же цветом глазницы шлема — о, он не забыл, кто носит такую броню.
Безликие.
Лучшие бойцы Титана.
Примечания: Как-то так получилось, что в этот раз при прохождении SF2 я не трогала режим «Затмение» аж до седьмого акта. Весь комизм ситуации дошел до меня еще позже.
Просто представьте: Тень, ушедший за Врата, вдруг возвращается, весь из себя такой футуристический, и снова бросает вызов каждому из демонов…
P.S. Самодельная нейросетевая обложка:

тык

*****
В черном небе агонизирует, бьется в предсмертных корчах черное солнце. Лишь по краям непереносимо яркими всполохами пробивается свет — но его не хватает, чтобы сдернуть с города черное покрывало мрака.

Рысь смутно помнит, что это называется затмение, что виной происходящему — всего лишь луна, посмевшая встать перед солнечным диском. Но все равно ему страшно до слабости во всех членах, страшно просто и по-животному. Страху этому нет объяснения, нет на него и управы; он-то и загнал демона сюда, на крышу высочайшего здания города, он-то и заставляет его раз за разом обращать взор на темные улицы…

Позади слышится шорох. Бряцает оружие — резко, коротко. Быстрее ветра разворачивается Рысь — и, перебивая дыхание, страх взрывается в нем подобно дымовой шашке.

Он, в соответствии со своей кличкой, видит в темноте. И зримое заставляет его ужаснуться.

Доспех на незнакомце перед ним не свойственен ни этой провинции, ни какой-либо из соседних. Тонкие легкие пластины из неизвестного материала, негаснущие голубоватые огни на груди и поясе, сияющие тем же цветом глазницы шлема — о, он не забыл, кто носит такую броню.

Безликие.

Лучшие бойцы Титана.

Те, кому не требовались даже слова, чтобы понять приказ.

Те, кто усмирял их шестерых при первых признаках неповиновения.

(Рысь помнит ослепительную боль и причудливые извилистые шрамы, что расцветали на коже после наказания).

— Что ему надо от меня?! — он срывается на крик, выставляя перед собой когти. — Мое задание в этом мире еще не закончено!

Он оттягивает неизбежное. У приказа «внедриться» нет и не может быть сроков, кроме тех, что будут установлены самим Титаном.

— Ему — ничего. Мне — твои когти, — вдруг отвечает Безликий.

Низкий голос искажен шлемом, но Рысь все равно узнает его.

Тень. Проклятый воин, впустивший их, снаружи и внутри измененных Титаном, обратно в этот мир. Ушедший за Врата Теней и… вернувшийся? Проигравший Титану и ставший еще одним его подчиненным — или пока еще вольный?

— Я бросаю тебе вызов, — четко, внятно, бесстрашно. Как в прошлые разы. И боевая стойка — опять с ножами. Тень определенно тяготеет к парному оружию.

На лезвиях ножей — яркая, не успевшая засохнуть и побуреть кровь. Кровь его телохранителей?

* * *
Тень сражается… знакомо и незнакомо. Раскованно — так, как не смог бы в обычном доспехе, жестком и тяжелом. Непривычно — слишком быстрые, слишком сложные приемы он себе позволяет. Как никогда опасно — его ножи по остроте могут посоперничать с когтями Рыси, и демон уходит в глухую оборону, отбивая сыплющиеся градом выпады.

А потом Тень, будто бы давая ему передышку, двумя перекатами ускользает на самый край крыши. Замирает там на миг в странной позе — воздев одну руку к черному небу.

Он открыт для атаки, и Рысь бросается к нему…

Последнее, что он видит — расколовшую само бытие пурпурную вспышку.

Больно — совсем как после наказаний Титана. И точно так же, ослепнув и оглохнув, потерявшись в пространстве и не чувствуя опоры, Рысь шатается-шатается-шатается и в конце концов валится на черепицу крыши. В глазах темно, тело не слушается, вдох застревает в горле…

Он не может сказать, сколько это длится.

Способность дышать возвращается первой. Следом — зрение, и он тотчас зажмуривается от бьющих в лицо лучей солнца.

Обычного, не умирающего солнца.

* * *
— Господин? — осторожно спрашивает знакомый хриплый голос, кажется, уже не в первый раз. Рысь взметается, рывком поднимая голову с бумаг на столе и распрямляясь через протесты затекшей спины.

Все это было сном. Не более. После возвращения из-за Врат его разум, не оправившись до конца от увиденного и узнанного, часто порождает вот такие пугающие сюжеты.

Перед ним стоит Призрак. Этот не разболтает о том, что видел главу Ордена недопустимо уязвимым, можно даже не пугать его приставленными к горлу когтями.

— Поручение выполнено, — как всегда коротко докладывает телохранитель, делая вид, что не произошло ровным счетом ничего.

— Деньги получишь, но позже. А сейчас проваливай, — небрежно бросает Рысь, подкрепляет свои слова взмахом руки — и замирает, пораженный непривычной легкостью.

Предмета его гордости и ненависти, великодушного дара Титана, «нездешней» вариации его прежних когтей при нем более нет.

@темы: мои фики, Shadow Fight 2

---

Чего-то подобного определенно не хватало в I акте

Узнав правду

Автор: Fire Wing
Фандом: Shadow Fight 2
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (920 слов)
Герои: Тень, Мэй, Сэнсей
Метки: пропущенная сцена, согласование с каноном, фэнтези
Саммари: — Могу я поработать на тебя? — и эта невыносимая, невозможная девчонка, одно присутствие которой вызывало у Тени головную боль, просяще уставилась на него.

*****
— Могу я поработать на тебя? — и эта невыносимая, невозможная девчонка, одно присутствие которой вызывало у Тени головную боль, просяще уставилась на него. Ее огромные зеленые глазищи в свете полной луны приобретали изрядное сходство с кошачьими, но Тени было не до сравнений — во-первых, где-то рядом наверняка рыскали другие члены Ордена ассасинов, а во-вторых…

Опомнившись, он отвернул голову вбок и опустил взгляд на дорогу, уже привычно пряча собственные светящиеся глаза за полями шляпы. Сказал, как отрезал:

— Нет.

Полагая, что разговор на этом окончен, он не сдержался, провел пальцами по щеке; на скрывавших ладони бинтах осталась кровь (ночной сумрак удачно скрадывал ее истинный цвет). Новое тело не слушалось так, как прежнее, и лишь поэтому мальчишка Шин все же смог задеть его.

— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста?.. — вдруг взмолились рядом. Удивленный настойчивостью рыжей девчонки, Тень на пару ударов сердца промедлил с отрицательным ответом — и ощутил движение за спиной. Кто-то шагнул к ним из боковой улочки.

…Выхваченные из-за пояса ножи звякнули о лезвие меча; его учитель все еще мог быть быстр как змея.

— Она будет нам полезна, — с присущим ему лаконизмом изрек Сэнсей, опуская оружие. Тень воззрился на учителя с безмолвным вопросом; ответом ему стал непоколебимый кивок.

* * *
Пока они шли по лабиринту узких улиц, над городом сгустился туман. Преследовать их в подобных условиях было бы затруднительно, и Тень позволил себе чуть ослабить бдительность и убрать руку с рукояти ножа.

Однако на пороге их небогатого ночлега тревога опять настигла его, и он замер, не решаясь ступить на свет. До этого в своем нынешнем облике он представал лишь перед Сэнсеем, все остальные же видели отработанную за время пути-бегства от Врат маскировку — широкополую шляпу да бинты на икрах и руках…

…Охватившая его неподвижность длилась уже непозволительно долго, и Тень ощутил, как в груди начало волной подниматься раздражение. Девчонка — как ее там звали, Мэй? — сама напросилась к нему на службу, и если она испугается и растрезвонит о его нечеловеческой внешности на всю провинцию… значит, так тому и быть.

Он шагнул внутрь, скинув шляпу за спину. Миг спустя Мэй обернулась, желая что-то сказать… но от увиденного лишь застыла, во все глаза таращась на него и приоткрыв в изумлении рот. Только спустя некоторое время она смогла взять себя в руки и спросить, отчаянно запинаясь:

— Ч-что с тобой т-такое?

— Я проклят, — просто и бесстрастно ответил он, и выражение ее лица сделалось еще более растерянным.

— По-прежнему желаешь служить ему? — поинтересовался Сэнсей. Тень был готов поклясться, что в серых глазах его учителя при этом промелькнуло легкое, словно перышко, ехидство.

В отказе девчонки теперь можно было не сомневаться — на что вообще рассчитывал Сэнсей, когда остановил его?

Не скрывая досады, Тень сбросил с плеч ветхую кожаную куртку, приобретенную у местного оружейника за бесценок, и развернулся, собираясь уходить — ставшие бессонными ночи он с тех пор, как добрался до этой провинции, проводил за тренировками. И тут Мэй, будто подстегнутая его резкими движениями, решительно закивала, а потом на всякий случай еще и выпалила:

— Да. Да, желаю!

Пришел черед Тени удивляться.

Сэнсей за спиной оружейницы торжествующе-поучительно воздел к потолку указательный палец.

* * *
— Так как же тебя все-таки зовут? — таким вопросом огорошила она его на следующее же утро. Похоже, ее любопытство не знало границ — ровно так же, как и наглость.

Тень остановился на середине комнатушки, незаметно для себя задумавшись — пусть он теперь и не нуждался во сне, усталость после ночной тренировки все равно затуманивала мысли.

— Тень, — наконец сообщил он, насилу вспомнив, что при первой встрече действительно так и не представился.

Мэй недоуменно посмотрела на него — и фыркнула:

— Да нет же, я про твое настоящее имя! Тут у многих прозвища, что мне с них?

Тень поморщился. Девчонка, сама того не зная, задела свежую рану. Теневая энергия, что вырвалась из Врат, отняла у него не только физическое тело, но и часть памяти — и его настоящее имя, не так давно овеянное славой, было одним из бесследно исчезнувших клочков знания.

Не видя смысла в словах, он лишь пожал плечами и, прежде чем направиться на улицу, опять заткнул за пояс парные ножи. Его новой целью была неприметная, но густая бамбуковая роща неподалеку от города.

* * *
Глубокая рана, оставленная мачете, постепенно (а по человеческим меркам — неестественно споро) затягивалась, но кровить не переставала. Рядом что-то бормотала себе под нос Мэй, слишком занятая его потрепанным снаряжением, чтобы замечать происходящее вокруг. Это было только к лучшему — Тени хватало головной боли и от недавнего удара шестом. Бамбуковая роща оказалась облюбована шайкой ниндзя, которым очень не понравилось, что их убежище обнаружили.

— Да его бесполезно латать, все равно не сегодня-завтра окончательно расползется, — проворчала Мэй чуть громче прежнего, критически осматривая все тот же старый кожаный доспех. — И ты в этом собрался сражаться с членами Ордена? Тебя выведет из боя, если не убьет первый же пропущенный удар.

Тень не стал говорить, что убить его теперь затруднительно, — настырность рыжей оружейницы все еще порядком его раздражала, — ограничившись сухим:

— На другое нет денег.

— Если ты действительно хороший воин, то можешь поучаствовать в турнире, — незамедлительно отозвалась она. — Победителям и любимцам публики немало платят.

Вместо ответа Тень показал освобожденную от бинтов руку, которой до этого зажимал рану. Угольно-черная кожа оставалась такой даже при свете пламени — она словно отторгала ложащиеся на нее блики.

Мэй, о чудо, поняла намек и не стала задавать вопросы, а просто на некоторое время задумалась. В конце концов она сказала:

— Часть турниров проводится вечером, почти в сумерках. А потом, если получится найти достаточно закрытый шлем, сможешь показываться людям и днем…

«…Ладно, иногда ее все же можно терпеть».

— Постой, что это? — внезапно изменившимся тоном спросила оружейница.

Тень не сразу, но заметил на полу чернильного цвета пятно — каплю крови, должно быть, оброненную с пальцев. Неожиданно придя к верному умозаключению, Мэй без толики страха поймала его взгляд:

— Ты ранен?

«…Или нет».

@темы: мои фики, Shadow Fight 2

---

Совы не то, чем кажутся (с)

Эксперимент удался

Автор: Fire Wing
Фандом: Shadow Fight 2
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1045 слов)
Герои: Тень, Титан, Древний
Метки: AU, научное фэнтези, обоснованный ООС, постканон, телепатия, фантастика, галлюцинации / иллюзии, несчастливый финал, смерть второстепенных персонажей
Саммари: Титан шатается на нетвердых ногах… обессиленно опускает двухметровый меч… оседает на колени.
Он победил?
Примечание: Каноничный образ Титана хорош (в том числе с визуальной точки зрения), но в нем он представляется этаким туземным царьком межгалактических/межмировых масштабов, который просто потому, что он зло (зачеркнуто) без особой цели расширяет свою территорию, а с несогласными в лучших народных традициях машется на мечах (если угодно, пластинчатых))
А что если в финале игры все было несколько сложнее, и «совы не то, чем кажутся» (с)?

*****
Золотое сияние Цитадели слепит глаза, несмотря на встроенный в визор шлема светофильтр. Тени кажется, что оно пульсирует в такт с силовым щитом Титана. Но если синева последнего все больше выцветает с каждым пропущенным ударом, то исходящий отовсюду свет лишь набирает силу.

Тень все еще удерживает в дрожащих руках пластинчатый меч лишь благодаря силе воли, дышит судорожно, так, словно его опять на Фабрику без фильтров занесло. Ни один бой не изматывал его так, как этот (ведь ни один бой не длился настолько долго). Но он сражается не напрасно — броня Титана под воздействием его же щита почему-то становится все менее прочной, и сейчас меч уже пробивает ее насквозь.

Шестигранный орнамент проявляется в воздухе последний раз — и тухнет, растворяется, не отсчитав и десятка секунд из положенных тридцати. Тень опять зацепляет ставшую хрупкой пластину доспеха последним сегментом лезвия, дергает рукоять оружия на себя. Титан шатается на нетвердых ногах… обессиленно опускает двухметровый меч… оседает на колени.

Он победил?

Титан смотрит прямо на него — для этого ему даже не нужно поднимать голову; неясное торжество печатью ложится на его отдаленно человеческое лицо, и белые глаза гаснут. Гигант неподвижно замирает, не шевельнув ни единым мускулом — точно так же, будто неживой, замирал отключенный Кронос… Значит ли это, что Титан тоже был создан чьими-то силами и волей?..

«Ты думаешь, это конец?» — насмешливый голос вдруг доносится ниоткуда и со всех сторон сразу, и Тень в непонимании вертит головой, едва не оступаясь; золото стен и переплетений опутанных проводами колонн разгорается еще ярче, выжигая глаза, проникая под опущенные веки и дальше, прямиком в сознание…

Пол уходит из-под ног Тени, и мир вокруг с глухим стуком опрокидывается. Свет молниеносно обращается чернотой, не имеющей ничего общего со знакомым давлением теневой энергии; она наползает на разум, и он тонет, тонет, тонет в ней, не в силах пробиться к поверхности.

* * *
Гипотеза подтвердилась в очередной раз: теневая энергия не давала представителю данной расы ни собственного пси-потенциала, ни устойчивости к телепатическому воздействию. Уготованный ему сценарий Тень, сам того не зная, прошел как по нотам. А пока он это делал, Титану не составило труда переворошить его память, извлечь оттуда нужные образы и создать иллюзии пятерых «альтернативных» телохранителей (искать среди множества миров в достаточной степени похожие и раз за разом повторять опыт оказалось бы слишком затратно). Все это — и даже пафосные речи Титана перед боем, — подчинялось единственной цели: усилить влияние теневой энергии.

Ничего сложного не было и в том, чтобы после «победы» вывести незадачливого вояку из строя, лишь немного надавив на его разум. Требовалось только не перестараться, не сломать его слабую волю: на примере Падальщиков он уже убедился, что в таких случаях теневая энергия становилась непредсказуема.

…Датчики в покрытии стен уловили движение, и Титан послал внутрь отсека несколько сканирующих импульсов. Картина прояснилась: тот самый последний выживший из расы Древних, практически обезумев, тряс Тень за плечи, будто это могло помочь.

Этот неуловимый везунчик никогда ранее не проникал в Цитадель (она, с подачи Титана же, считалась самым сердцем Крейсера, хотя на деле там располагался лишь необходимый минимум оборудования), и сейчас ему представился великолепный шанс избавиться от последнего Древнего, завершив тем самым противостояние с непокорной расой. На своем корабле, давно неотделимом от него самого, он был царем и богом.

Закипела измеряемая десятками секунд работа. Начала меняться молекулярная структура всех поверхностей в Цитадели, погружая ее в полумрак. Укрепились некоторые несущие колонны, изменили конфигурацию и перешли в режим боеготовности внутренние энергощиты, незаметно для стороннего наблюдателя перестроился пол, образовав готовую разверзнуться пасть люка. Удерживаемая магнитным полем, в нужной точке повисла крупица антивещества, доставленная прямиком из корабельного реактора.

Последним штрихом Титан снова перебросил малую часть своего сознания в полумеханическую гуманоидную болванку, так и стоявшую на коленях посреди Цитадели. Ее броня, деструктурированная ее же силовым полем, осыпалась мелкими частицами от каждого движения, а потрепанные сервоприводы еле работали, но большего сейчас и не требовалось. Задача болванки-«аватара» (именно ее местный разномирный сброд уважительно-боязливо именовал Титаном) заключалась только в отвлечении Древнего, чтобы он-истинный, прежде чем свершить расправу, смог без помех забрать Тень.

Раз.

Болванка совершила стремительный кувырок, использовав меч как дополнительную точку опоры и в конце маневра резко выбросив его перед собой. Древний, не в силах противостоять собственным примитивным рефлексам, отшатнулся в сторону.

Два.

Створки люка разомкнулись, на долю секунды явив открытую амниокапсулу, — реплицировать их из-за нестерильных условий Инкубатора приходилось часто, а потому нужная матрица всегда была в шаговой доступности, — и так же быстро сомкнулись. Древний, метнувшись обратно к болванке, выхватил оружие (уж не он ли привил Тени любовь к пластинчатому мечу?).

Три.

Энергощиты заработали на полную мощность, и магнитное поле отключилось, запуская реакцию вещества и антивещества.

Титан умел уничтожать красиво.

* * *
Тень с трудом верит в свое счастье, когда осознает себя по ту сторону разваливающихся Врат в прежнем облике. Чем бы ни был тот целительный свет, он бесконечно ему благодарен.

Оказавшийся гораздо длиннее ожидаемого путь искупления пройден, впереди — обычная жизнь. Однако заново привыкнуть к бытию человеком непросто. Тень провел без физического тела несколько долгих лет и успел позабыть про такие потребности, как сон и еда, отчего регулярно упускает их из виду и рано или поздно просто начинает валиться с ног.

Ничуть не легче оказывается перестать полагаться на ныне покинувшее его бессмертие. Что уж говорить про сражения — он и до первого открытия Врат жил боями, а после и вовсе не осталось ничего, кроме них. Поэтому он почти не меняет образ жизни — лишь клинки он теперь скрещивает с совсем иными демонами, не созданными Титаном, но порожденными самой землей: Вулканом, Мегалитом, Фунгусом…

С Сэнсеем и Мэй, неизменными своими спутниками, он спускается все глубже в Подземелье, не ведая, будет ли у этого путешествия конец.

* * *
Амниокапсула, почти идентичная тем, в которых Титан когда-то выращивал солдат в Инкубаторе, располагалась глубоко в недрах Крейсера, в одном из самых защищенных мест. Она была его главной нынешней ценностью, его неиссякаемым источником энергии для сколь угодно масштабных экспериментов и перемещений между мирами.

Иногда, размышляя над очередной научной загадкой, Титан обращал взор сотен тысяч совершенных сенсоров не наружу, а внутрь себя самого, внутрь своей единой с Крейсером сущности. Иногда он даже из любопытства прикасался своим разумом к разуму заточенного в капсуле, погруженного в вечный медикаментозный сон Тени, впрочем, ничем не выдавая своего присутствия в самоподдерживающейся иллюзии.

Уплотненная по сравнению со стандартной оболочка капсулы не пропускала видимый свет, но Титан мог воспринимать весь спектр электромагнитного излучения. И всякий раз он невольно обращал внимание на нахмуренное лицо Тени, хоть и давно понял — то был знак не досады или боли, а крайнего сосредоточения.

Его удачному эксперименту грезились битвы.

@темы: мои фики, Shadow Fight 2

---

Фоны SF2, однако, окрыляют (зачеркнуто) вдохновляют!

Время не лечит

Автор: Fire Wing
Фандом: Shadow Fight 2
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: драббл (1070 слов)
Герои: Тень, Генерал, Кали
Метки: AU, кровь / травмы, научное фэнтези, сражения, упоминания насилия, фэнтези, холодное оружие
Саммари: Провинция Сегуна с самого начала, с того мига, как он узрел руины некогда величественного Мраморного города, не вызывает у Тени ничего, кроме отвращения и внутреннего напряжения. Он всей своей покрытой шрамами шкурой чувствует то, что бесконтрольно сочится из открытых Врат.

*****
Провинция Сегуна с самого начала, с того мига, как он узрел руины некогда величественного Мраморного города, не вызывает у Тени ничего, кроме отвращения и внутреннего напряжения. Он всей своей покрытой шрамами шкурой чувствует то, что бесконтрольно сочится из открытых Врат. Витая в воздухе, оно неуловимо искажает не только природу, но людские тела и души. Оттого-то, должно быть, у Капрала, Полковника и некоторых бойцов, обосновавшихся в ледяных пещерах, белые демонические глаза; оттого-то снаряжение, продаваемое отдельными подозрительными — даже по мнению Проныры подозрительными, — личностями (и почти наверняка снятое с убитых), выглядит неестественным порождением больной, гнилой фантазии.

Непрестанно подпитываясь этим, держится разрушительная огненная магия шестого демона — и потому город и его окрестности полыхают сутками напролет. Гореть там уже почти нечему, но то, что не успел обратить в пепел обычный огонь, призрачный не трогает.

* * *
— Я знаю — ты не щадишь побежденных, Князь, — Генерал склоняет голову. — Но какую бы кару ты ни приготовил для меня, она не сравнится с гневом Сегуна.

— Уходи, или я действительно убью тебя, — собственный хриплый голос, едва прорывающийся через заполошное уханье сердца в ушах, кажется Тени чужим. Приставленная к горлу телохранителя сабля опасно дрожит в руке, несмотря на со всей силы стиснутую рукоять.

Позади вздымаются языки негаснущего пламени, припекая спину и затылок; оранжевые отсветы ложатся на лицо его противника, но само оно теряется в застившем взгляд кровавом мареве.

Генерал смотрит на него несколько долгих мгновений, прежде чем желание жить одерживает победу — и, для верности отведя от себя лезвие, он подскакивает на ноги и исчезает средь руин, даже не подобрав с земли свою верную глефу.

Тень рвано выдыхает сквозь стиснутые зубы, опускает оружие и… бессильно рушится на колени в считанных метрах от горящей крепостной стены. Левая ладонь объята невыносимой болью — в какой-то момент, когда он уклонялся от удара телохранителя, огонь лизнул ее. Нет, не просто лизнул — вцепился в плоть голодным псом, почуявшим… что? Единую природу своего создателя и самого Тени?

Неважно. Сейчас главное — вернуться к Сэнсею и Мэй и отлежаться несколько часов. Потом боль, какой бы сильной она ни была, уйдет.

* * *
Боль не уходит ни вечером того же дня (у скорчившегося на циновке Тени нет сил бранить проклятое пламя вслух, поэтому он просто сверлит яростным взглядом зарево над Мраморным городом), ни на следующее утро, ни даже через несколько дней. Но если на невыносимо медленно заживающие ожоги на спине и ногах еще можно не обращать внимания, то изъязвленная, в струпьях, почти прожженная насквозь ладонь, пальцы которой не сгибаются, несмотря на все усилия — это проблема.

Трое его спутников как будто не замечают происходящее с ним; они уже попали под сень Врат, и та медленно омрачает, отравляет их разум, населяя бытие иллюзиями. Тени невмоготу находиться рядом с ними, и он снова начинает упражняться с оружием.

…Он волей-неволей вынужден вернуться от полюбившихся парных сабель к кусаригаме, хотя ей тоже непросто орудовать практически одной рукой.

Пустыня, некогда бывшая морем, оказывается подходящим местом для тренировок — и он день за днем уходит в нее все дальше, покуда не натыкается на ниндзя, разбивших лагерь близ иссеченных песком и скалящихся ребрами-шпангоутами скелетов кораблей. Оборванные безумцы, хоть и косятся друг на друга с нехорошим огоньком в глазах, оказываются поразительно единодушны в стремлении убить чужеземца. Дразнить их почти весело, и Тень всецело отдается бою — настолько, насколько теперь может сделать это.

Он должен одолеть Сегуна и забрать последнюю печать.

* * *
Говорят, время лечит. Стало быть, лгут; крупицы безумия, зароненные Вратами в умы Сэнсея и Проныры, там же и остаются. С Тенью же вечным напоминанием о Мраморном городе остается непроходящая, неуемная боль в обгоревшей руке; стянутая рубцами кожа и так и не восстановившиеся жилы не дают даже толком шевельнуть увечной ладонью.

* * *
Оружие мира-за-Вратами, несмотря на весь боевой опыт Тени, ново и чуждо для него. Он не знает всех его странных возможностей — хотя их, кажется, не всегда знают даже сражающиеся с ним плечом к плечу обитатели Убежища.

— Тень, осторожно!.. — выкрик Кали заглушается свистом разрываемого воздуха. Тень бросается в сторону; мимо проносится ощетинившийся лезвиями клубок. Зря он не добил этого мародера в прошлую вылазку на Фабрику, зря.

Приземлившись и стремительно развернувшись, с ног до головы закованный в зеленые пластины нечеловек вскидывает одну из пьезокос (кажется, так назвал это странное оружие Сайфер). Обратная сторона лезвия встречается с серпом перекованной кусаригамы; металл звенит и поет, вибрируя вместе с чужим оружием. Тень привычно следит за всеми движениями мародера — и, когда в его сторону с тонким гудением летит еще одна коса, успевает заблокировать удар едва гнущейся левой рукой.

Нечувствительную, казалось бы, кожу чуть ниже запястья обжигает странным, быстрым холодом, добирающимся до самой кости. Сквозь какофонию битвы слышится, как что-то падает на пол у его ног — но что?

Невозможно гладкая броня мародера скользит в хватке. Тень швыряет его, нечеловечески легкого, через себя (тому сразу после не везет попасть под удар электроглефы Аквы), мимоходом опускает взгляд долу… и не понимает, не может понять, откуда на тусклом металле пола взялась угольно-черная ладонь со скрюченными пальцами.

Отправив нежданную загадку в дальний угол разума, он поудобнее перехватывает кусаригаму, вскидывает левую руку, ловя цепь — хоть как, просто чтобы она не запуталась. Но звенья, миг назад еще блестевшие, лишь пачкаются темной кровью, что хлещет из поразительно ровного среза культи — и тогда же его запоздало настигает новая острая боль.

* * *
— Совсем дерьмово? — с грубоватым сочувствием спрашивает Кали, присаживаясь рядом и нервозно свивая хвост кольцом. Тень качает головой — за проигранные демонам бои ему не раз приходилось расплачиваться стократ большей болью, — и пытается подняться со здешнего подобия татами, опираясь на здоровую — целую, — руку.

— Сиди, — непреклонно командует она, не погнушавшись удержать его за плечо. — Мне нужно осмотреть твою рану.

Он не глядя протягивает ей культю. Отсутствующую ладонь уже не дергает фантомной болью, но пилит — словно тупым ножом.

Его тело (или то, чем оно стало под воздействием теневой энергии) — лишь такое же оружие, как клинки его родины или здешние таинственные механические приспособления. И то, что оно постепенно приходит в негодность из-за давней ошибки в сражении с Генералом — ну не позор ли?

— …Тень, — осторожно-опасливо тянут у него над ухом. — Взгляни-ка на это.

От яркого света лампы, на которую он не мигая смотрел последние минуты, перед глазами плавают белые пятна, и Тень опять поначалу не вполне осознает, что видит.

А видит он… собственную руку с пеньками отрастающих пальцев.

Застарелая боль, ставшая за годы неотъемлемой частью его естества, опять напоминает о себе; до странного послушные мышцы сводит и тут же отпускает краткая судорога. Тень неверяще крутит кистью туда-сюда, силясь взять под контроль бушующие внутри чувства… Но все-таки у него вырывается единичный смешок, в котором горечь сплетается с потрясением:

«Я все это время мог просто отрубить себе руку?!»

…Судя по возмущенному изумлению, написанному на лице Кали, он ненароком произносит это вслух.

@темы: мои фики, Shadow Fight 2

---

Что теоретически могло произойти в V акте

Замерзший

Автор: Fire Wing
Фандом: Shadow Fight 2
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1360 слов)
Герои: Сэнсей, Тень, Мэй, Проныра, Вдова
Метки: бессмертие, отклонения от канона, фэнтези
Саммари: Они сидели у костра втроем, как и все последние дни: старый воин, рыжеволосая оружейница и жуликоватый торговец. В этот раз длинной бамбуковой палкой орудовал мрачный, бледный Проныра — сегодня была его очередь следить за тем, чтобы огонь не затух под натиском ветра предгорий.
— Сэнсей, как вы думаете… — Мэй незнакомо медлила, подбирая слова. — С Тенью могло что-то случиться?

*****
Они сидели у костра втроем, как и все последние дни: старый воин, рыжеволосая оружейница и жуликоватый торговец. В этот раз длинной бамбуковой палкой орудовал мрачный, бледный Проныра — сегодня была его очередь следить за тем, чтобы огонь не затух под натиском ветра предгорий.

— Сэнсей, как вы думаете… — Мэй незнакомо медлила, подбирая слова. — С Тенью могло что-то случиться? Это уже третье утро с тех пор, как он ушел в горы.

— Да что с ним случится? — без былого задора фыркнул Проныра, бесцельно крутя в руках свое обугленное орудие. — Он же бессмертный.

— Его могла задержать метель, — попытка вразумить оружейницу дала плоды… хоть и не те, что ожидал Сэнсей:

— А что если он все-таки подпал под чары Вдовы? — и Мэй застыла, пораженная собственной догадкой, точно громом.

— С ним я бороться за ее внимание не рискну, — на грани беззвучия бормотнул Проныра.

Сэнсей в раздумчивости поджал губы. Если Мэй говорила истину, Тень и впрямь следовало спасать.

* * *
— Сэнсей! Вы в порядке? — Мэй, которой подъем по почти отвесной скале дался значительно легче, вынырнула откуда-то сбоку, из сгущающейся по краям зрения черноты; ветер играл с ее спутанными рыжими волосами, точно с настоящим огнем.

Сэнсей, обессиленно опустившись прямо на снег, махнул рукой:

— Всему виной время. Когда-то эти горы не были для меня препятствием, — и с тех самых пор он помнил дорогу к затерянному средь скал жилищу Вдовы.

Пар дыхания таял, теряясь средь снежной белизны. Несмотря на свирепый ветер, будто ножом резавший кожу, за ребрами ныло от постоянного желания набрать больше воздуха в грудь.

Примериваясь к следующему подъему и силясь унять усталую дрожь рук, Сэнсей гнал прочь мысли о том, что Тень мог остаться не на поле боя, а хоть под обвалом или на дне безымянной пропасти… ведь в таком случае шансы найти его устремлялись к нулю.

* * *
Скальное плато было выбелено, выглажено недавней метелью. Лишь в некоторых местах снег бугрился, намекая, что скрывал под собой тела.

Из полузанесенной хижины шагнули пятеро. Легкое алое платье Вдовы пламенело за меховыми одеяниями ее телохранителей. Их всех Сэнсей уже видел — Вдова не выходила в полуразрушенный город в одиночку.

— Мы не ищем сражения! — во всеуслышание объявил он. Казалось бы, в такой тишине даже негромкие слова должны были раскатиться на все горы, но он знал, что редкий сухой воздух имел свойство глушить звуки. — Позвольте мне лишь забрать моего ученика.

Надежда на то, что Вдова помнит события многолетней давности и не тронет их, оправдалась: она сама и бровью не повела, но телохранители послушно опустили оружие. Пума единственная промедлила и оглянулась через плечо, прежде чем уткнуть лезвие своей кусаригамы в снег.

— Забирай, — загадочная, поистине демоническая полуулыбка тронула тонкие губы Вдовы. — Если найдешь. Проигравшие мужчины все такие… одинаковые! — безжизненную тишину гор заполнил ее серебристый смех. Сэнсей позволил себе облегченный выдох — она не стала бы лгать, а значит, Тень действительно был где-то здесь, среди множества павших воинов…

…Мэй по левую руку от него зашипела невнятно-ругательно, дико сверкнула глазами; он едва успел властным жестом остановить ее от необдуманных действий.

— Не отходи далеко, — приказал он и шагнул к ближайшему бугру. На счастье, оружейница, хоть и кипела внутренне, поняла и послушалась.

* * *
Здесь, под самыми облаками, скованное холодом высот время стыло в неподвижности. Сэнсей давно потерял счет безжизненным телам и искаженным единой на всех гримасой муки лицам, которые скрывал под собой снег. Знал только, что с каждым следующим в нем медленно угасала надежда найти своего ученика…

…До тех пор, пока вскрик Мэй не разорвал ледяную тишину:

— Сэнсей! Сэнсей! Скорее сюда!

Он обернулся на ее голос — и сразу же прикипел взглядом к пятну на белом покрывале. Мэй неловким движением смахнула верхний слой снега, и из-под него показались черные доспехи — такие в этой провинции не ковали, предпочитая простоте вычурность, в таких покинул владения Осы Тень…

Он лишь смутно помнил, как они в четыре руки откапывали воина, то и дело дуя на немеющие пальцы. В память врезалось совсем другое: как обращался водой на ладонях испятнанный тьмой снег. Как кололись непроглядно черные кристаллики крови, замерзшей-запекшейся на глубоких ранах Тени. Сколь холодно было его застывшее, словно высеченное из камня тело.

— Ты слышишь нас? Тень? — Мэй тормошила его — и поспешно отнимала руки, прижимала их к груди, спасаясь от жестокого мороза. В ее голосе росла паника — воин не пытался, как обычно, подать знак, что слышит их, а его раны, смертельные для обычного человека, не кровоточили, но и не стягивались очередными шрамами…

— Что ты с ним сделала?! — она сорвалась на крик, обратив перекошенное лицо в сторону Вдовы. Та ответила не дошедшей до белых глаз усмешкой:

— Он сделал это с собой сам.

* * *
Как они тащили Тень от этого небесами проклятого плато до лагеря, Сэнсею не хотелось даже вспоминать. От касаний кровь и лед на доспехе то и дело таяли, и недвижное тело начинало выскальзывать из рук. Несколько раз они даже сбрасывали его с уступов вниз, в глубокий снег — когда иной, мало-мальски осторожный спуск оказывался не в силах человеческих.

* * *
— Он все еще без сознания! — голос Мэй от усталости потерял все краски. Ее зримо пошатывало, а в чужеземно-зеленых глазах плескалось отчаяние.

— Иди отдыхай, — мягко сказал Сэнсей. — Я побуду с ним.

И все же перед тем, как сделать шаг в походный шатер, он позволил себе понадеяться, что состояние Тени не было бессознательностью. Ведь еще в провинции Рыси, в первый раз отлеживаясь после проигрыша шайке ниндзя, ученик поведал ему, что вместе со смертностью его полностью покинул сон…

* * *
Ночь тянулась медленно, и время отмерялось лишь воем вьюги за тканевыми стенами. Внутри же царило постоянство: распластанный на звериной шкуре Тень по-прежнему не двигался. От тепла поставленного рядом хибати* лед исчез с его кожи, но сама она все так же обжигала холодом при касании, а более не покрытые инеем брови были все так же сведены к переносице в болезненном напряжении.

Лишь перед рассветом его заколотило, затрясло сначала мелкой, едва заметной дрожью, а позже — прокатывающимися по всему телу судорогами, от которых лишь чудом не открылись раны. И только когда волны дрожи пошли на убыль, в ответ на очередное прикосновение он распахнул глаза.

К собственному позору, утомленный ночным бдением Сэнсей оказался к этому не готов — и сам дрогнул от неожиданности, почувствовав на себе чужой взгляд, схватился по привычке за рукоять катаны.

«Учитель?» — шевельнулись в безмолвном удивлении губы Тени.

— Ученик, — как мог степенно кивнул Сэнсей в ответ, позволив оружию скользнуть обратно в ножны и отметив, что страшная рана на горле воина вроде бы начала зарастать. Похоже, события возвращались в привычное русло; оставалось лишь узнать о произошедшем…

* * *
Тень не стал ждать, пока к нему обратятся с вопросом, и заговорил сам, едва обрел эту возможность:

— Учитель… — его хриплый, срывающийся голос был столь тих, что терялся в завываниях ветра снаружи. Сэнсей, незаметно для себя успевший перешагнуть порог полудремы, торопливо сморгнул сонную поволоку и взглянул в белые глаза напротив. Тень теперь сидел, опираясь на обе руки. — Благодарю. Я перед вами в неоплатном долгу.

Он попытался совершить земной поклон и, утратив равновесие, едва не повалился обратно на шкуру. Не без труда поймав его взгляд, Сэнсей качнул головой:

— Пустое. Лучше поведай, что с тобой случилось.

— Это все холод и Волк, — в чертах лица Тени обозначились остатки былого высокомерия и досада. Голос же понемногу выправлялся: — Пока я лежал раненый, кровь в моих жилах обратилась льдом, и раны уже не могли затянуться.

Сэнсей в задумчивости погладил бороду. Неожиданное слабое место Тени сулило немало проблем, особенно если учитывать, что…

— Вдова владеет магией льда, — обронил он крупицу давнего знания. — Помни об этом.

* * *
Как только Тень смог подняться на ноги, им овладела неведомая, непонятная Сэнсею поспешность. Она сквозила в каждом его движении, в том, как он приводил в порядок кусаригаму, осматривал изрядно поцарапанные доспехи и снаряжался. Он промедлил лишь единожды — когда откинул полог шатра и обратил взгляд в серую утреннюю хмарь.

…За что и поплатился — несколько ударов сердца спустя он едва не был сбит с ног рыжей молнией.

— Тень! — сипло ахнула растрепанная Мэй, запрокинув голову и округлив глаза. — Ты в порядке?!

Тот кивнул и, так и не проронив ни слова, сделал шаг в сторону, точно желал отстраниться от оружейницы… но не успел — она накинулась на него с объятиями.

— Я так боялась, что ты не очнешься… — всхлипнула Мэй ему в плечо. И Тень, прекрасно владевший своим телом Тень замер неловким каменным изваянием, не зная, куда деваться. Он не выносил плачущих женщин, потому что, как и Сэнсей, решительно не понимал, что с ними делать.


Примечания:
*Древнеяпонский сосуд с углублением, в которое насыпали песок и клали угли. Хибати совмещало в себе функции обогрева, готовки пищи и источника света.

@темы: мои фики, Shadow Fight 2

---

Пропущенная сцена и фича, которую недокрутили в финале НвБ-1

Will I see you again?

Автор: Fire Wing
Фандом: Назад в будущее
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1310 слов)
Герои: Марти МакФлай, Доктор Эмметт Браун
Метки: дружба, пропущенная сцена, согласование с каноном, хронофантастика, элементы ангста
Саммари: Утром двадцать шестого октября жизнь вокруг Марти била ключом. Разводным и по голове. После всех событий прошедшей недели радикальные перемены в его семье не казались чем-то невозможным, но все равно были сродни неожиданному ледяному душу.
Лихорадочный мыслительный процесс не только не помог принять ситуацию, но и выявил в событиях этой ночи еще несколько странностей.
Примечания: Я не претендую на гордую метку «fix-it». Но я не верю, что молодой Док в первом фильме не принял во внимание мощность молнии, запросто могущую оказаться на порядки больше требуемой 1,21 гигаватта, что Док после автоматной очереди по нему (даже с учетом бронежилета) отделался легким испугом и что переписывание истории вообще не изменило характер «другого» Марти по сравнению с «исходником».
P.S. Название фика — строчка из одноименной песни группы E-type.

*****
— Так ты говоришь, он заглох только спустя некоторое время? — вопрос ученого почти потонул в визге шин фургона «Dr. E. Brown Enterprises» по асфальту. Парковка торгового центра осталась позади — и неважно, что это весьма напоминало бегство; ни один из них не желал медлить, рискуя выяснить участь разнесших кинобудку ливийцев.

Марти ответил вялым кивком — на большее его не хватило. На плечи давил груз многодневной усталости, — всю неделю в прошлом он почти не спал, — и сходящая на нет победная эйфория уже не помогала.

Док просиял:

— Значит, мои расчеты в пятьдесят пятом были верны! — и принялся быстро, на одном дыхании объяснять: — Я вмонтировал в схему вспомогательные цепи, чтобы избежать перегрузки вследствие значительной избыточной мощности разряда молнии…

Он сделал вдох и вдруг переменился в лице, схватился левой рукой за грудь, тогда как пальцы правой судорожно сжались на руле. Марти, с которого в мгновение ока слетела вся сонливость, от испуга так и подбросило на сиденье:

— Док?!

— Не волнуйся за меня, — ответствовал тот с видимым усилием. Криво усмехнулся: — Я отделался даже легче, чем думал. Синяки и легкий ушиб ребер после шести выстрелов в упор — это мелочи.

Марти ознобно передернул плечами, — к сожалению или к счастью, но Док, отвлекшийся на поворот к зданию суда, не обратил внимания на это нервное вздрагивание, — и спросил, даже не пытаясь скрыть беспокойство в голосе:

— Тебе точно не нужно в больницу?

— Само заживет через неделю-две, — отмахнулся ученый и тут же снова скривился от резкого движения. Временами он бывал невероятно упрям.

* * *
Эйнштейн вопросительно тявкнул, приподняв одно ухо. Он никак не мог взять в толк, почему его хозяин вот уже полчаса коршуном кружил возле машины времени.

Марти его недоумение всецело разделял, но сил на размышления о том, почему они просто не закатили «делореан» в фургон, практически не было. Так что он в перерывах между попытками по команде завести двигатель зевал, бессовестно грел руки в густой шерсти пса и очень старался не отключиться.

Док тем временем упорно ковырялся в раскуроченном креплении крюка (который, похоже, остался в тысяча девятьсот пятьдесят пятом). Что же до «делореана», то он с не меньшим упорством оставался намертво заглохшим.

— …Попробуй еще раз! — донеслось сзади. Марти попробовал; машина при повороте ключа зажигания опять рокотнула и затихла.

— Да это бесполезно! — он откинулся на спинку сиденья, чувствуя себя на грани того, чтобы предложить удариться головой о руль — помогло в первый раз, авось поможет и во второй?

Насилу отогнав этот выкидыш спутанного сознания, он выглянул наружу, надеясь достучаться до друга:

— Док, это чертово корыто, — тот, заслышав столь нелестный отзыв о своем творении, возмущенно сверкнул глазами. Марти сделал вид, что ничего не заметил, — глохло еще в пятьдесят пятом.

— Когда? — подойдя ближе, Док опять наступил во внушительных размеров лужу, которая натекла с обледеневшего и оттаявшего корпуса машины, но даже не заметил этого. Судя по так и не снятому бронежилету, он сейчас вообще ничего не замечал — только если это не имело прямого отношения к делу.

— Да прямо перед стартом. Ты тогда был… самую малость занят, — Марти дернул щекой в попытке усмехнуться. Подколка не достигла цели — Док немедленно взялся за решение подкинутой ему задачи:

— Возможно, опять возникли проблемы с аккумулятором? — он нагнулся к рулю, нависнув над Марти. Провернул ключ зажигания, прислушался, кивнул собственным мыслям, извлек из поясной сумки мультиметр…

Вердикт не заставил себя долго ждать:

— Так и есть, сел, — с досадой пробормотал ученый и, смотав щупы прибора, направился к стоящему рядом фургону.

Когда он через несколько минут вернулся с парой кабелей в руках, Марти не смог удержаться, чтобы не предпринять еще одну попытку расшевелить его и не спросить:

— Надеюсь, с изоляцией у них все в порядке? — рассмеяться, пусть даже слегка вымученно, не вышло; вместо этого получился только продолжительный зевок. — А то будет как тогда — «сопротивление бесполезно»*…

…Он осекся, заметив то, чего искренне не ожидал увидеть — выражение полнейшего недоумения на лице Дока. Дока, который… забыл тот неудачный опыт двухлетней давности, когда его ударило током, и собственную фразу, ставшую чем-то вроде их внутренней шутки? Это же насколько крепко его приложило?

Под его пристально-удивленным взором Марти поневоле вспомнилось, каким непростым было общение с Доком-из-пятьдесят-пятого. Он тогда поминутно напоминал сам себе, что это не его друг — и поминутно же забывал. Шутил на темы, которые понял бы тот Док, и (вот так же, как сейчас) обжигался о непонимающий взгляд этого; словом, они были не на одной волне, и это одновременно выбивало из колеи и отрезвляло…

Он потер загривок, собираясь с мыслями. Логика — именно за нее всегда ратовал Док, — пусть не сразу, но помогла найти внятное объяснение происходящему. Они оба просто были малость не в себе. Учитывая, что пережил каждый из них за последние несколько дней — неудивительно. И неудивительно, что у Дока из головы вылетел тот случай…

— Нет, с изоляцией проблем быть не должно, — ответил ученый, нарушив затянувшееся молчание, и Марти не без труда вернулся в реальность.

Немого вопроса во взгляде Дока он так и не заметил.

…С прикуренным аккумулятором «делореан» перестал артачиться и взрыкнул двигателем уже с первой попытки. Марти не сразу осознал, что его работа на этом закончена, и в каком-то оцепенении пронаблюдал, как Док в порыве непонятной радости похлопал машину по крыше, словно коня-работягу. Проморгавшись, он все-таки спросил:

— Док, я пойду, ладно? — и вылез наружу, ненароком задев друга плечом. Потер слипающиеся глаза, но легче не стало; даже ночной промозглый холод уже не бодрил.

Ученый окинул его внимательным взглядом, словно Марти был неведомым барахлящим агрегатом, и тряхнул буйной шевелюрой в знак несогласия:

— Твоя координация сейчас крайне низка, что может привести к столкновению с каким-нибудь забором, как в начале нашего знакомства. Садись, я тебя подвезу.

Теперь в ступор впал уже Марти. Он, хоть убей, не припоминал, чтобы забор как-то участвовал в его проникновении в гараж-лабораторию Дока пять лет назад… однако разбираться и задавать новые вопросы не стал — не было сил.

* * *
Наутро жизнь вокруг Марти била ключом. Разводным и по голове. После всех событий прошедшей недели радикальные перемены в его семье не казались чем-то невозможным, но все равно были сродни неожиданному ледяному душу.

Лихорадочный мыслительный процесс не только не помог принять ситуацию, но и выявил в событиях этой ночи еще несколько странностей, которые он до поры до времени игнорировал, словно едва заметную неблагозвучность только-только начавшей расстраиваться гитары.

Все недавние взаимонепонимания с Доком. Дружеские шутки с обеих сторон, что уходили в никуда, не вызвав отклика. Взгляды, которые ученый кидал на Марти, стоило тому в очередной раз использовать крепкое словцо…

Переписанная от и до реальность действительно была другой. Другим был и он сам — точнее, та его версия, которую он видел сразу после возвращения из прошлого. И Док, очевидно, привык к нему-другому, подростку из благополучной семьи — но заполучил вместо него полузнакомого шкета, с которым общался тридцать лет назад на протяжении считанных дней…

Это звучало жутковато. Он словно смотрел в бездну, а та смотрела в ответ бесконечным разнообразием возможных последствий игр со временем. Но в душе теплело от понимания, что даже после всех перипетий их с Доком по-прежнему тянуло друг к другу, хоть и мешали острые углы нестыковок.

* * *
А потом… Док вернулся из будущего — в своем стиле, в самый неожиданный момент, — и стремительно втянул их с Дженнифер в новую историю, пообещав разъяснить детали на месте.

И Марти принял правила этой странной игры. Когда неприятности сыпались на них одна за другой, вырастая как снежный ком, было не до подсознательного ощущения правильной неправильности и не до проскальзывающих в общении шероховатостей.

До тех пор, пока они не проявлялись слишком уж отчетливо.

…Так и не претворенный в жизнь финт ушами с альманахом, похоже, весьма впечатлил Дока — если судить по тому, как эмоционально он отчитывал Марти. Но за праведным возмущением в его голосе угадывались нотки растерянности. И Марти, черт возьми, понимал, чем они вызваны — и от этого снова становилось горько. Тот, другой МакФлай вырос в любящей семье с хорошим материальным положением — а значит, не был вынужден самостоятельно искать способы заработка.

Док просто не ожидал от него подобного поступка.

Чего еще они теперь не знали друг о друге?


Примечания:
*Это не отсылка на СтарТрек, как может показаться на первый взгляд. В восемьдесят пятом году «Следующее поколение», где впервые появились борг и их знаменитая фраза, еще не вышло. Так что в данном случае это именно физическая шутка.

@темы: мои фики, Назад в будущее

---

Альтернативная концовка НвБ-3

I'm not alone

Автор: Fire Wing
Фандом: Назад в будущее
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1370 слов)
Герои: Марти МакФлай, Доктор Эмметт Браун, Дженнифер Паркер
Метки: AU, дружба, постканон, предопределенность, хронофантастика, элементы ангста, смерть второстепенных персонажей
Саммари: Док возвращается в тысяча девятьсот восемьдесят пятый год. Один.
Примечания: Долго думала, на «ты» или на «вы» обращается к Доку Марти (ох уж это слово «you» в английском языке). В итоге остановилась на первом варианте.
P.S. Название фика — строчка из одноименной песни группы E-type.

*****
— Что ж, Док, машина времени уничтожена. Как ты и хотел… — произносит в никуда Марти МакФлай. Поезд, положивший конец удивительному изобретению Эмметта Брауна, исчезает вдали; из крови выветривается адреналин, оставляя после себя только чугунную усталость, ноющую боль в ребрах и странную глухую пустоту где-то в душе.

Только что канула в небытие единственная возможность связаться с другом или вытащить его из девятнадцатого века. Если двигатель Марти еще мог надеяться починить самостоятельно, то собрать машину из покореженных обломков было бы не по силам даже Доку.

Кстати об обломках…

Он опускает взгляд на то, что осталось от «делореана», уничтоженного, да не совсем. Конденсатор потока валяется на земле почти целый, лишь по стеклу змеится сетка трещин; табло временного контура несколько раз мигает, прежде чем погаснуть окончательно; оборванные провода, торчащие из-под частей корпуса, искрят.

Кто знает, насколько глубоко Док — оба Дока, прошлый и нынешний, — в свое время модернизировал «делореан»… и кто знает, что может случиться, если обломки попадут не в те руки?

Порядком встревоженный собственными выводами, Марти уходит — чтобы полутора часами позднее, без капли лжи сославшись на спешку и только поэтому избежав очередной склоки с шайкой Нидлза, вернуться на место происшествия (которым исключительно чудом никто не заинтересовался) уже с Дженнифер и машиной. И закипает работа.

Самые подозрительные обломки вроде все того же потокового накопителя они объединенными усилиями складывают в кузов «тойоты» и накрывают брезентом, а остальные — те, что покрупнее; собирать мелочевку нет ни сил, ни желания, — просто оттаскивают под прикрытие лесополосы.

— Куда ты все это денешь? — интересуется Дженнифер, отряхивая испачканные руки. Марти, успевший самую малость привыкнуть к быту тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, этим действием пренебрегает.

— Отвезу в лабораторию Дока, — машинально отвечает он, изо всех сил стараясь не замечать тоски, которую вызывает знакомое прозвище. — Потом вернусь за тем, что осталось. Знаешь, оплошность в таком деле может кончиться чем угодно… — припомнив альтернативный тысяча девятьсот восемьдесят пятый, он пытается усмехнуться, но выходит из рук вон плохо.

* * *
Эйнштейн встречает Марти заливистым лаем. Ставит лапы на плечи, едва не опрокидывая его на землю — соскучился. С какого момента он был один в этой переписанной реальности?..

МакФлай пытается прикинуть, как должны были развиваться события, но безнадежно запутывается в собственных мыслях. Думать в четвертом измерении он так и не научился.

Он треплет пса по лохматой голове и позволяет себе чуть-чуть пофантазировать — о том, как Док однажды вернется, остепенившийся, знакомый и незнакомый одновременно, с Кларой и, наверное, детьми; не такой он человек, чтобы сидеть без дела — с него станется угнать еще один паровоз и приспособить его под машину времени.

* * *
От следующей поездки Дженнифер отказывается: выходные выходными, путешествия во времени путешествиями во времени, а домашнюю работу никто не отменял. Поэтому во второй раз дорогу к ущелью — теперь ущелью Иствуда, запоздало доходит до Марти, — он преодолевает в гордом одиночестве.

На часах — семь вечера; большая часть дня, невзирая на сравнительно небольшие размеры Хилл-Вэлли, ушла на передвижения туда-сюда.

Попав в свет фар, из сгущающегося полумрака возникает человеческая фигура — стоящая аккурат возле тех кустов, в которых запрятаны останки «делореана», понимает Марти и куда резче необходимого сворачивает на обочину. А потом он присматривается, замечает запыленный плащ и копну седых волос, знакомо торчащих во все стороны — и забывает, как дышать.

Кажется, оглядеться в поисках старинного локомотива и впрямь было бы не лишним. Но вместо этого он, на крейсерской скорости проехавшись по бездорожью и едва не загнав «тойоту» все в те же злополучные кусты, выскакивает наружу с воплем:

— Док!

Эмметт Браун оборачивается на оклик — и, увидев его лицо, Марти замирает, словно примороженный к земле. Накатывает безотчетная тревога: Док почти не изменился внешне, однако почему-то кажется постаревшим на десяток лет.

А сколько времени прошло для него?..

— Марти! — Док широко улыбается (глубокая морщина меж бровей при этом не исчезает, как исчезала раньше), и у МакФлая отлегает от сердца. — Святые угодники, ты жив!

— Что случилось? — спрашивает он — не про свой утренний прыжок из «делореана», но про причины визита друга.

— Нет, это ты скажи мне, что случилось! — Док в порыве эмоций донельзя характерно размахивает руками. — Куда делась почти вся электроника? Ее украли? Если кто-то воспроизведет технологию перемещения во времени, последствия могут быть катастрофическими!..

— Никто ничего не украл, — Марти успокаивающе вскидывает ладони, косится на кусты и, прежде чем пуститься в объяснения, добавляет искренне: — Надеюсь.

* * *
Спустя один недолгий рассказ и несколько минут бурной деятельности по перетаскиванию особенно крупных обломков Марти все-таки возвращается к прерванным в самом начале расспросам Дока:

— А куда ты дел машину времени? — в памяти некстати всплывает собственный прокол, когда после первого возвращения в тысяча девятьсот восемьдесят пятый он бросил заглохший «делореан» посреди дороги и убежал.

— Оставил на заброшенной железнодорожной ветке. Но это уже и не машина времени — рассеивание потока вызвало необратимое разрушение кристаллической решетки металла, что привело к…

— Док, пожалуйста, говори по-английски! — взвывает Марти. Нельзя сказать, что ему не нравится эта научная манера речи, однако после не одной недели, проведенной в постоянном напряжении и почти без сна, от нее плавится мозг.

— …к тому, что она стала грудой металлолома, — неожиданно легко сдается ученый и отправляет к прочему мусору то, что осталось от изогнутой двери «делореана».

— Постой, то есть ты вернулся насовсем?

Когда Док утвердительно кивает, Марти едва может поверить собственному счастью… которое недолго остается безоблачным, ведь следующий вопрос прямо-таки закономерен:

— А где тогда Клара?

Вряд ли Док отпустил бы ее от себя в совершенно незнакомом ей времени, верно?..

…Он явно спросил что-то не то, потому что ученый, стоящий к нему спиной, внезапно сникает, опустив плечи. Беспомощно оглядывается назад — и без стремительно затухшей сумасшедшей искорки его взор кажется неживым.

У Марти от столь резкой перемены по спине пробегает холодок, а Док через силу произносит:

— Там же, где и последние… сто лет и пять дней с момента похорон. На кладбище Бутхилл.

Онемевший Марти открывает рот, как выброшенная на берег рыба — и панически хватается за карман с фотографией.

Исчезнувшее было надгробие снова на месте, только надпись другая: «Здесь покоится Клара Клейтон»…

— Это сделал Таннен?! — сипит он и поспешно прокашливается; после почти-повешения в тысяча восемьсот восемьдесят пятом голос покидает его в самые неподходящие моменты.

Док мотает головой, запустив руку в растрепанную шевелюру, и все-таки отвечает — но столь надломленно и глухо, что лучше бы молчал:

— Нет. Это целиком и полностью моя вина.

…Марти, видя состояние друга, конечно, пытается возражать. Сумбурно, запинаясь от волнения, тараторит, что он не мог предвидеть всех последствий изобретения машины времени, что просто не имел права бросать ее разработку, не после событий тысяча девятьсот пятьдесят пятого, ведь это поставило бы под угрозу весь пространственно-временной континуум… И так до тех пор, пока ученый одним резким жестом не заставляет его замолчать и сам не начинает говорить.

Оказывается, Док ждал его (тут у Марти от иррационального стыда загораются уши) первые несколько недель после крушения поезда, пока немногочисленное население Хилл-Вэлли не успокоилось, и лишь потом взял решение вопроса о возвращении в свои руки.

Оказывается, глобально переписать историю куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, а предначертанность тех или иных событий — не пустой звук. И особенно ярко это проявлялось в случае ненароком выжившей Клары. Все вероятности оборачивались против нее — достаточно вспомнить, как она практически упала с поезда; взнузданная лошадь вот так же могла в любой момент понести, источенные червями строительные леса — обвалиться, рука заезжего бандита с «кольтом» в ней — дрогнуть…

— …Возможно, если бы я смог отправить ее в тысяча девятьсот восемьдесят пятый, последствия возмущений пространственно-временного континуума удалось бы предотвратить, — безжизненным тоном вещает Док. — Но это была только теория, а на постройку новой машины времени требовалось несколько лет.

Оказывается, Вселенная была нетерпелива — и не стала ждать, пока мешающий элемент исчезнет стараниями Эмметта Брауна. В октябре того же года по Хилл-Вэлли прокатилась эпидемия ветряной оспы, унесшая ровно одну жизнь — жизнь Клары Клейтон…

…Марти обнаруживает, что вынужден снова прочищать горло, чтобы иметь возможность заговорить.

— Эй, ты же не мог на это повлиять. Она… ну… умерла бы от ветрянки в любом случае?

Док несколько мгновений смотрит на него — глаза в свете фар «тойоты» подозрительно поблескивают, — и… взрывается. Точнее, с места в карьер с какой-то отчаянной, болезненной горячностью заводит лекцию по микробиологии, из которой Марти смутно понимает лишь одно — не только мог, но и повлиял.
Он не может придумать, что ответить, на языке вертится только донельзя шаблонное «Мне так жаль». Поэтому он поступает проще: в три шага преодолевает разделяющее их расстояние и без спроса сгребает в объятия продолжающего казнить себя друга.

Док от неожиданности умолкает и, ощутимо напрягшись, замирает на несколько мгновений. А потом Марти чувствует его руки на своей спине.

И даже если от силы объятий его ребра вновь просят пощады, он не издает ни звука.

@темы: мои фики, Назад в будущее

---

Пост-НвБ-3

When I close my eyes

Автор: Fire Wing
Фандом: Назад в будущее
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (610 слов)
Герои: Марти МакФлай
Метки: повседневность, постканон, хронофантастика, элементы ангста
Саммари: После того безумия, которое представляла из себя жизнь Марти последние несколько недель, привыкание к обыденности дается ему… нелегко.
Примечания: Концовка третьего фильма своей нелогичностью и, пардон за каламбур, каноничным ООСом Дока неизменно делает мне больно.
Эта идея тоже пришла, сделала мне больно, а затем настойчиво попросилась на бумагу. Так что да здравствует заход в фандом с ноги!
P.S. Название фика — строчка из одноименной песни группы E-type.

*****
После того безумия, которое представляла из себя жизнь Марти последние несколько недель, привыкание к обыденности дается ему… нелегко. Трудно поверить, что не надо бежать в очередной раз спасать пространственно-временной континуум (который так любил поминать Док), что теперь от него требуется просто… жить. Так, будто ничего и не было.

Только вот последствия изменения истории скалятся из всех углов. Марти не может сказать, какие события происходили и в этом перекроенном настоящем тоже, а какие просто осели в его памяти мертвым грузом. Переулок, через который он все десять лет добирался в школу, оказывается оканчивающимся глухим тупиком. В классе ни с того ни с сего появляется новенький — а на самом деле он вовсе не новенький, и его давным-давно знают все, кроме Марти. В отце невозможно заподозрить того неуверенного, несмелого рохлю из канувшего в небытие тысяча девятьсот восемьдесят пятого — а как с ним-новым общаться, Марти и не знает.

В довершение всех бед он ссорится с Дженнифер: она до глубины души обижается на то, что Марти якобы забыл дату их первой встречи. Он, конечно, не забывал, но объяснить разгневанной девушке, что во всем виноваты путешествия во времени и что в той реальности они познакомились на месяц раньше, оказывается не в его силах.

Словом, Марти чувствует себя идиотом, решившим сплясать брейк-данс на минном поле. Мирная повседневная обыденность показывает зубы; он в ней — такой же чужак, как в тысяча девятьсот пятьдесят пятом, две тысячи пятнадцатом или тысяча восемьсот восемьдесят пятом, будь он неладен.

Ему отчаянно не хватает Дока. Тот был единственной константой в то и дело сменяющемся окружении, а теперь — остался в девятнадцатом веке, несмотря на все свои заверения о недопустимости вмешательства в историю. Заявился один раз, словно для галочки; незнакомо улыбаясь, представил двух своих сыновей, — сколько лет прошло для него? Шесть? Семь? — оставил фото на память и… улетел. Похоже, что навсегда — в тысяча девятьсот восемьдесят пятом его больше ничто не держало, Эйнштейна — и того забрал.

* * *
Марти штормит, и изо дня в день после школы ноги сами приводят его в тихую гавань — к знакомому гаражу; без настойчивого внимания семьи думается легче, а тиканье десятков часов воскрешает воспоминания о том, как все начиналось, и отчасти спасает из тенет горькой тоски.

Марти перебирает их, словно не успевшие поблекнуть фотографии — и размышляет, почти не замечая разноголосья часов, вздрагивая лишь тогда, когда все они одновременно начинают бить, по-прежнему с отставанием на двадцать пять минут. Он воскрешает перед внутренним взором самую первую ночь — с двадцать пятого на двадцать шестое октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого (обойтись без хотя бы мысленного уточнения года после всего случившегося не выходит). Машину времени, показавшуюся ему тогда подлинным чудом. Ливийцев… И то, как упал застреленный Док.

Хотя нет, не упал, — понимает Марти с удивительной ясностью. Отлетел. И на его одежде тогда не было ни капли крови. Почему?

Ответ лежит где-то совсем рядом, вертится на задворках сознания. Марти долго пытается ухватить его за хвост — но в конце концов отчаивается и покидает гараж с чувством глубоко засевшей досады.

Назавтра он возвращается — и осознание обрушивается на него вместе с приветственным боем часов. Док уже тогда надел бронежилет; эта часть настоящего оказалась неизменной, однако он, Марти МакФлай, все равно должен был отправиться в прошлое и сделать все то, что сделал — чтобы круг замкнулся…

От столь упорных раздумий о причудливом ходе времени трещит голова (как когда Док вдохновенно вещал об очередном своем изобретении, щедро пересыпая речь совершенно непонятными научными терминами); он прижимает пальцы к вискам, чтобы не упустить новую догадку. Догадку, от которой становится холодно.

А была ли она, эта многолетняя дружба с Доком? Или тот являлся таким же заложником времени, как и сам Марти, и делал — играл! — лишь то, что должно?

Безразличные ко всему часы продолжают тикать на множество ладов.

Но Марти кажется, что в гараже-лаборатории стоит оглушительная тишина.

@темы: мои фики, Назад в будущее

---

Спецагентские будни

Тяжесть непрожитых лет

Автор: Fire Wing
Фандом: Люди в черном (MyNeosha)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (955 слов)
Герои: Илья, Невер
Метки: алкоголь, драма, напарники, спецагенты, фантастика, хронофантастика
Саммари: Сердце Ильи едва не пропускает удар, когда он слышит это: жуткие хриплые вдохи, то и дело перемежающиеся судорожным кашлем. Он сам в первый раз, не сообразив, что нужно сделать, задыхался точно так же.
Опыт Невера по сравнению с его — небо и земля, так что такого должно было случиться, чтобы?!..
Примечания: Очередная зарисовка как результат размышлений о реверсировании времени и о том, что при этом происходит с агентами с биологической точки зрения.
P.S. Посвящается человеку, который бесконечно выслушивает мои вопли и размышлизмы по фандому — и взгляд которого со стороны очень помогает.

*****
Стандартный порядок действий при пробуждении в криокапсуле почти не отличается от порядка действий при надевании противогаза, который им неустанно вдалбливали на уроках ОБЖ в школе: задержать дыхание — взять кислородную маску — одним движением натянуть и зафиксировать ее — сделать выдох — открыть глаза и продолжить дышать.

Илья уже сбился со счета, сколько раз ему доводилось перемещаться в прошлое. Алгоритм действий закрепился даже в памяти тела, ненадежной и из-за путешествий во времени то и дело исчезающей в никуда.

…И потому-то его сердце едва не пропускает удар, когда он слышит это: жуткие хриплые вдохи, то и дело перемежающиеся судорожным кашлем. Он сам в первый раз, не сообразив, что нужно сделать, задыхался точно так же.

Опыт Невера по сравнению с его — небо и земля, так что такого должно было случиться, чтобы?!..

Он вылетает наружу столь стремительно, что, споткнувшись о нижний край криокапсулы, чудом не растягивается во весь рост. Едва восстановив равновесие, бросается вправо, к мешком осевшему на пол Неверу. Переворачивает его на бок, нашаривает и срывает с пояса маску…

…Первые несколько секунд его напарник, не в силах совладать с потребностями тела, просто глубоко и часто дышит. А потом, к тихому ужасу Ильи, который по-прежнему ничего не понимает, снова опускает голову на пол, закрыв глаза.

— Что с тобой?! Невер?! — трясет его Нео, даже не ощущающий боли в разбитых коленях.

— Да н-не ссы, Илья, все нормльн, — выдает тот и неуклюже, раскоординированно отмахивается; Илья едва успевает качнуться в сторону, чтобы случайное движение не превратилось в случайную же пощечину.

Он влет узнает эту манеру речи, знакомую ему еще с той пьянки Невера и Данила в бункере, которую вселенная «не запомнила»… и его недоумение, граничащее с паникой, стремительно сменяется праведным возмущением.

— Ты… ты… — он едва может найти слова, чтобы выразить всю глубину своих чувств. — Какого хрена ты опять набухался?! — маски не дают ощутить запах перегара, но Илья все равно брезгливо отшатывается. — У нас же задание!

Невер окидывает его мутным взглядом из-под ресниц. Он не слегка нетрезв, нет, он пьян вусмерть, в стельку, в дрова. И тем не менее он даже в таком состоянии пытается что-то объяснить:

— Н-не пил я. Не щ-щас. Эт-то все ресер… ревр… тьфу! Ре-вер-сиро‐вание вр-ремени, вот.

Он нелепо раскорячивается в попытке сесть, цепляется за ускользающее равновесие, но в конце концов опять падает. Желание помочь в Илье борется с отвращением — на его памяти Невер еще меньше походил на спецагента лишь единожды: когда после особенно тяжелой миссии лежал в реанимации изувеченный, с жуткими ожогами почти всей поверхности кожи…

Серьезно, он никогда раньше не видел напарника настолько пьяным.

— Ладно, допустим, — Илья сжимает переносицу холодными пальцами. — Черт… здесь есть что-нибудь, что позволит тебя быстро протрезвить, как выйдем наружу?

Невер сводит брови к переносице, мучительно что-то соображая, и спустя полминуты, глотая по пути гласную, проговаривает одно-единственное слово:

— Аптчка.

* * *
Сразу после прохождения через инвертор* оттранспортировав напарника в крохотную туалетную комнату возле установки, Илья отправляется потрошить удачно замеченную аптечку — которая, к слову, по количеству содержимого от этого определения далека, как суперкомпьютер от простейшего механизма, — в поисках активированного угля. На том же столе, на почтительном расстоянии от аппаратуры, обнаруживается запечатанная бутылка питьевой воды.

Со всем этим богатством в руках он еще пару минут тактично стоит за дверью, дожидаясь прекращения характерных звуков.

…Отлепившийся от унитаза Невер выглядит бледно-зеленым, но все равно подставляет сложенную лодочкой ладонь и даже находит силы слабо кивнуть:

— С-спасибо.

— Вот нахрена ты так напился? — отчаянно вопрошает Илья, пока его напарник, не морщась, употребляет таблетки по назначению. Несмотря на то, что они задержались в установке на час дольше условленного, время миссии, утекающее как вода сквозь пальцы, все еще драгоценно. Сказывается память о недавних играх на выживание с хтонью, которым еще только предстоит случиться… — Мы же… вчера… гонялись за гигантским пауком, да? Но на том задании ведь не случилось ничего особенного! — да что там, по сравнению с нынешним оно оказалось легким, прямо-таки проходным.

— Для тебя, — куда резче обычного огрызается Невер, практически испепеляя напарника убийственным взглядом снизу вверх.

Ежу понятно, что он, хоть и держит концентрацию усилием воли, все еще далек от заветного «трезв как стеклышко» и потому несдержан… А Илья не может противостоять собственному любопытству — все равно нужно ждать, пока подействует сорбент:

— Подожди. Мы ведь и не разделялись почти?.. Ну, если не считать тот случай, когда ты в самый напряженный момент куда-то пропал.

Невер с сухим хрустом сворачивает крышку бутылки, неосознанно-неловко вертит ее в пальцах, прежде чем ответить.

— В первый раз… мы облажались, — он изо всех сил борется с алкогольным дурманом, медленно подбирает слова: — В одиночку я не смог остановить эту тварь.

То есть он-тогдашний действительно исчез — не попал в лапы пауку, но был стерт из реальности, когда положение суперпозиции развалилось… Остается только один вопрос:

— А со мной что случилось? — уточняет Илья и аж вздрагивает от резкого звука — это ни в чем не повинный пластик бутылки трещит в стальной хватке пальцев Невера… которого все-таки прорывает:

— Ты спустя гребаный час мучений помер от его яда у меня на руках, вот что!.. — он осекается на полуслове, кажется, уже жалея о своей откровенности. Опускает взгляд, внезапно очень заинтересованный безликим кафелем пола, и неподвижно застывает угрюмой пародией на самого себя, выпрямившись так, словно проглотил не таблетки, а швабру.

— Черт, — растерянно бормочет Илья, искренне желая провалиться сквозь землю. В сознании против воли роятся мысли о том, как именно ситуация в неслучившемся будущем могла оказаться настолько безвыходной — и он поспешно выдает, запинаясь не хуже напарника под градусом: — П-прости.

Уши полыхают. Но все-таки, невзирая на это, Илья совершает еще одну вольность: протягивает руку и несильно сжимает напряженное плечо Невера.

Целую вечность ничего не происходит. А потом его напарник протяжно выдыхает, и — он чувствует ладонью движение, — чуть-чуть, незаметно для глаза расслабляется.

— Список оборудования для ликвидации у тебя? — внезапно спрашивает он совершенно обычным тоном.

— Что? А-а-а, да, — опомнившийся Илья извлекает из кармана пиджака изрядно помятую бумажку и демонстрирует ее напарнику.

— Вооружайся. Я… присоединюсь чуть позже, — он медлит пару секунд и просто сообщает: — Руководство миссией переходит к тебе.

Примечания:

*Терминологический хедканон: инвертором называется не только «ручка», но и комната, при прохождении через которую агент попадает в помещение с реверсированным временем (оказывается в положении суперпозиции).

@темы: мои фики, Люди в черном

---

Попытка в атмосферу классической криповой истории

Потерять себя

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1955 слов)
Герои: Горелый, Белка, Листвичка, Ячмень
Метки: AU, дарк, мистика, неразрывная связь, ужасы, обоснованный ООС, частичный ООС, открытый финал
Саммари: Горелый заснул у Лунного Камня, а проснулся уже в угодьях Звездного племени. Только вот они ничуть не напоминали вечнозеленый рай — теперь это был безжизненно-пугающий, скованный льдом лес.
Примечания: Душа просила крипоты, хотя опыта в ее написании почти не было. А потом манга «Судьба Горелого» стукнула меня эффектом зловещей долины, и получилось это.

*****
Горелого разбудил холод. Но это было отнюдь не то ощущение промозглой сырости, что загнало его и Ячменя в пещеру с Лунным Камнем, нет. Это был лютый мороз, колющий нос и глотку крохотными иголочками и жадно впивающийся в лапы, в хвост — во все, до чего мог дотянуться.

Он не знал, можно ли замерзнуть насмерть во сне, но и не хотел проверять. И потому, вздрогнув и распушив шерсть, поспешил подняться… думал, что с земли, а оказалось — со снега, утоптанного невесть кем; он хранил на себе множество кошачьих следов, но ни единого запаха.

Горелый завертелся на месте, осматриваясь и по очереди поджимая уже начавшие неметь лапы. Со всех сторон, куда ни глянь, стоял лес. Неестественно тонкие безлистные деревья уходили ввысь, и на высоте нескольких лисьих прыжков их ветви сплетались в единый полог, весьма неохотно пропускавший тусклый солнечный свет. И абсолютно все — темные или светлые стволы, сеть ветвей и даже уходящие в снег корни, — покрывала плотная ледяная корка.
Горелый наконец понял, что его так настораживало. В этом странном лесу, что ничуть не походил на Звездные угодья, не было звуков, кроме тех, что издавал он сам.

— Ячмень? — позвал он в эту неживую тишину. Мяуканье получилось больше похожим на котячий писк, но и он прозвучал в ледяном недвижном воздухе поистине оглушительно. — Кто-нибудь?..

Лес молчал. Звездные предки, если они и были рядом, не спешили появляться.

Горелого опять пробрала дрожь — мороз не позволял долго стоять на одном месте. Поспешно окинув взглядом расходящиеся во все стороны тропинки, он, недолго думая, шагнул на ту, где было больше всего следов.

* * *
Горелый провел немалую часть жизни в Грозовом племени и справедливо считал себя пусть не воином, но котом, хорошо знакомым с лесом.

Однако к тому лесу, через который он сейчас трусил, не было применимо ни одно из привычных и понятных правил. Он то бесконечно повторял сам себя, заставляя думать, что Горелый ходил кругами, несмотря на тянущуюся строго вперед тропу, то менялся от одного неосторожного взгляда.

А еще в нем действительно совсем не было запахов. И это тревожило все больше — Горелый раз за разом втягивал обжигающий воздух открытой пастью, но не чуял ровным счетом ничего.

…Тем неожиданнее было заметить вдалеке разношерстную группу котов. Уже изрядно замерзший Горелый поначалу даже глазам своим не поверил — остановился, переступая в отвердевших от холода чужих следах, и навострил уши.

Нет, ему не померещилось — он ясно слышал звуки шагов, но и только. Предки — звезды в шерсти не давали усомниться в том, что это именно они, — каменно молчали, пробираясь через покрытые настом сугробы в известном только им направлении.

— Эй! — позвал Горелый, ускоряясь. От движения подушечки лап отозвались болью — их до крови разодрало снегом, но онемение не давало это заметить. — Постойте!

…А потом события, доселе неспешные, понеслись со скоростью лошади.

Прямо под лапы Горелому откуда-то с боковой тропки выкатился усеянный искрами звезд рыжий комочек, такой неуместно-яркий на мертвой снежной белизне. В воздухе запахло отчаянным страхом…

…Здоровенный белый котяра, замыкающий процессию предков, обернулся на звук, и у Горелого душа ушла куда-то в пятки, когда он увидел его глаза — белые зрачки посреди кромешной черноты радужки, откуда на него смотрело нечто неестественное в своей чудовищной неправильности…

…Комочек с недюжинной силой толкнул его в лапы, роняя в сугроб. Ледяная корка проломилась под тяжестью взрослого кота, и он беспомощно забился в снегу, силясь выбраться.

На его хвосте сомкнулись острые зубки, а запах чужого страха еще усилился. Только это и удержало Горелого от того, чтобы позорно заорать и начать барахтаться еще отчаянней.

Раскинув лапы и замерев с повернутой назад головой, он уставился на котенка. Тот дрожал на краю сугроба, вжимаясь в снег и по-прежнему держа в пасти хвост Горелого.

Кольнул непонятный, поднявшийся из глубины души страх снова увидеть эти кипенно-белые зрачки — но мордочка котенка была совершенно нормальной, если не считать паники, плещущейся в ярко-зеленых, прямо как у Огнезвезда, глазах.

— Что происходит? — как мог тихо спросил он. Котенок — нет, кошечка, — так замотала головой, что с ушей полетела снежная пыль. Испуганная едва ли меньше Горелого, она призывала к неподвижности не только этим отчаянным жестом, но и, казалось, всем своим существом…

…Прошла целая вечность, прежде чем она отпустила его хвост и вспугнутой мышью порскнула куда-то вбок. Горелый, успевший за время вынужденного бездействия чуть примять снег вокруг себя, не без труда вылез следом — коченеющие мышцы едва слушались.

Огненная шкурка кошечки виднелась у ответвления тропы. Тонкий хвостик в просьбе-приказе идти следом стоял торчком.

Опасливо оглянувшись на исчезнувших вдали Звездных предков, Горелый двинулся за новой знакомой.

* * *
Если он ранее и думал, что в присутствии еще одной души ему будет не так страшно, то он ошибся. Частичка чистого, инстинктивного ужаса кошечки передалась и ему и теперь не давала даже идти в полный рост — только красться, почти стелясь по снегу, как это, насколько он помнил, делали коты племени Ветра.

— Постой… — позвал он и понял, что не найдет в себе сил говорить в полный голос. Кошечка дернула ухом, но не остановилась и даже не замедлила шага. Горелый зашипел еле слышно:

— Да постой же! Скажи хотя бы, кто ты!

— Белочка, — таким же хриплым напряженным шепотом бросила кошечка, не оборачиваясь. Несмотря на короткие лапки, по лабиринту утоптанных троп она семенила весьма бодро.

— Приятно познакомиться… — больше по привычке бормотнул кот. — Я Горелый.

— А… папа рассказывал, — кивнула она. — До того, как… — и умолкла.

Пугающая, неживая лесная тишина снова объяла их. Горелый не удивился бы, услышь Белочка, как шуршат у него в голове мысли, складываясь в монолит понимания.

— Так ты — дочь Огнезвезда? — засипел он, прочистил горло и сам вздрогнул от этого звука.

— А ты не мертв, ты спишь, — утверждением на утверждение тоскливо ответила кошечка. Удивленный Горелый только и мог, что поднять уши:

— Это плохо?

Белочка все же оглянулась на него через плечо. Горелый еще помнил, как держатся и ведут себя обычные котята, и при виде неземной мудрости в глубине зеленых глаз ему стало еще холоднее.

— Взрослые смогли бы отправить тебя назад. Я не смогу, — хмуро отозвалась она и отвернулась.

— Я ничего не понимаю, — совсем тихо признался Горелый и в который раз вздрогнул от пробирающего до костей мороза. Кошечка опять одарила его глубоким, несвойственным живым взглядом, но ничего не сказала.

…Она вела его тропами, которые все были похожи одна на другую, то и дело сворачивая, когда в поле зрения попадался хоть кто-нибудь. Пару раз приходилось даже, подобно встреченной ими группе, лезть через сугробы, по шею утопая в снегу.

Со Звездным племенем случилось что-то невероятно странное. Неопрятные, истощенные коты и кошки деловито и в то же время бесцельно шатались по лесу, поодиночке и нет, словно искали кого-то — не их ли?

Вспоминая неестественные, неправильные глаза безвестного белого воителя, Горелый даже слишком отчетливо понимал, что не хочет сводить с этими предками более близкое знакомство.

…Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем окружающий пейзаж изменился.

— Это что, граница с Сумрачным Лесом? — испуганно вякнул Горелый, снова ощутивший себя непутевым зашуганным учеником, бессильным перед решениями наставника.

Ничем другим белесая неплотная то ли дымка, то ли туман, делившая бесконечный лес надвое, быть просто не могла. Да, за ней высились все те же тонкоствольные деревья в корке льда, а небо закрывал все тот же непроницаемый полог ветвей… но вместо снега, режущего глаза своей белизной, землю там укрывало нечто непроглядно черное, и сам воздух, казалось, был смешан с удушливой мглой.

Белочка молча кивнула и нырнула в завесу — на удивление, ее яркая рыжая шерсть осталась видна.

Горелый нерешительно качнулся следом, с опаской прижав уши. Туман лизнул его в голову, обволок подрагивающее тело, захолодил хвост…

…Слишком сосредоточившись на своих ощущениях, он едва не полетел кувырком, запнувшись о замершую посреди завесы Белочку. Та сдавленно пискнула и воззрилась на него снизу вверх с непередаваемой обидой — той самой, характерной для котят и проходящей через считанные минуты.

— Ты бы еще дольше заползал. Тогда бы мы точно не успели, — буркнула она и поспешно одернула Горелого, заметив его движение: — Стой здесь, по ту сторону нам делать нечего.

— Скажи мне, — взмолился он, — что происходит?! Что мы успели?! Почему прячемся от своих же соплеменников?! — он даже не заметил, как в запале вновь причислил себя к рядам Грозового племени, которое, казалось бы, давно покинул.

— Это уже не они, — отозвалась Белочка, пристально вглядываясь в просветы меж деревьями. Горелый упустил момент, когда ее хвост успел устало повиснуть, и тем неожиданнее оказался прозвучавший стон: — Тухлые мыши, ну почему она притащилась сюда именно сейчас…

У них на глазах из леса к границе медленно, неуверенно выходил… еще один котенок. Был он до ужаса тощим — казалось, под бурой полосатой шкуркой, в которой тускло светились звезды, можно было разглядеть каждую косточку.

Горелый поймал себя на остром чувстве жалости. А потом скользнул взглядом выше, к голове котенка.

* * *
— …Сказала же — не смотри ей в глаза! — выкрикнула Белочка ему в самое ухо. — Вставай, я знаю, что ты живой! — и для пущей убедительности куснула его за хвост. В том же самом месте. 

Горелый все-таки не сдержался и взвыл. Открыл глаза. Над ним маячила недовольная морда Белочки, а в нескольких шагах позади нее, за завесой, стоял еще кто-то. Та самая загадочная «она»?

Он бездумно вытянул шею, стремясь хотя бы краем глаза увидеть пришелицу, и Белочка, вздыбив шерсть, зашипела:

— Даже не пытайся! Мне каждый раз тебя кусать?!

Горелый затряс головой — от неосторожного движения она болезненно запульсировала:

— Что здесь творится? Расскажи, и я… постараюсь помочь? — интонация в конце фразы смазалась. Виной тому была Белочка — она зафыркала, сдерживая неожиданное веселье, и смотрелось это тем более странно, если учесть, что она по-прежнему напоминала шарик огненно-рыжего меха.

Постепенно смех сошел на нет, чего нельзя было сказать о напряжении — шерсть Белочки все так же топорщилась, а коготки все так же впивались в плотный наст.

— Тут мертвые ничего сделать не могут, не то что живые, — проронила она. — Но ты прав, лучше знать, что случилось и случается. И времени у нас навалом, она никуда не уйдет, а бегать от нее с тобой на хвосте я не решусь…

— Да кто она-то? — не вытерпел Горелый, всей шкурой ощущавший на себе больше одного взгляда.

— Листвичка, — вмиг помертвевшим голосом отозвалась Белочка. — Моя сестра. Эта связь между нами… сохранилась и сейчас.

Она села на снег, хотя движение получилось таким, будто ее лапки просто перестали удерживать вес тела. Горелый придвинулся ближе, нерешительно прижался боком — несмотря на блеск звезд в шерсти, Белочка была вполне осязаемой, а главное, теплой.

Листвичка по-прежнему наблюдала за ними из-за завесы, недвижная, словно окаменевшая от мороза, но от этого не менее жуткая. А Белочка смотрела вглубь леса, куда-то сквозь нее — и рассказывала все тем же неживым голосом:

— Оно пришло из кошмарных снов. Сначала к живым, а после, с первой смертью того, кто не проснулся и потерял себя, и на небеса…

* * *
Просыпался Горелый медленно. Тело, затекшее после нескольких часов лежания на камнях, ломило, боль одновременно была везде и нигде. Фантомно болели и подушечки лап, там, во сне, стертые до крови.

Но он не обратил внимания на свое состояние, практически погребенный под завалом эмоций, не могущий даже нормально дышать. Гигантское облегчение от осознания, что он — это все еще он, смешивалось с сидящим где-то глубоко внутри паническим ужасом от всего узнанного и подспудной горечью — ведь он не мог сделать ровным счетом ничего, только бежать прочь с территории полувымерших племен, спасая свою и Ячменя шкуры…

Открыв глаза, он тут же и зажмурился, ослепленный; в отверстие в скальном потолке заглядывала луна, и под ее светом Лунный Камень сиял, освещая пещеру тысячью искр. Однако прежний трепет перед ним в душе Горелого словно выцвел, обесцветился подобно виденному им черно-белому лесу.
Рядом надрывно вздохнул Ячмень. Горелый вздрогнул, повернулся к другу и прищуренными глазами оглядел его. Тот по-прежнему спал, но спал неспокойно: выпущенные когти скребли по каменному полу, уши были прижаты к голове, а морда — перекошена страданием.

Он ведь не мог сейчас мысленно быть в Звездном племени. Не мог, потому что не верил…

Еще один хриплый вздох оборвал мысли Горелого. По телу Ячменя прокатилась дрожь, шерсть встала дыбом, и он, не в силах вывернуться из лап кошмара, закричал, распахивая глаза…

Горелый, собравшийся было позвать друга по имени, застыл. Инстинкты приказывали ему спасаться, но тело словно сковало холодом, куда более смертоносным, чем даже тот, что теперь царил на небесах.

Ячмень, с морды которого в мгновение ока исчез былой ужас, невозмутимо взирал на него черными глазами с белыми пятнами зрачков.

@темы: мои фики, Коты-Воители

---

Будет буря, мы поспорим и поборемся с ней (с)

Один глоток воздуха

Автор: Fire Wing
Фандомы: Хантер Эрин «Коты-Воители», Catwar
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1455 слов)
Герои: ОЖП
Метки: AU, выживание, моря / океаны, нелинейное повествование
Саммари: То, что две ученицы, еще не знакомые с океаном во всех его обличьях, приняли за конец шторма, оказалось лишь коротким затишьем, помноженным на влияние отлива.
Недаром зимой здесь не рисковали охотиться даже матерые воины.
Примечания: Морское племя, живущее на берегу океана — да, все нормально, у этого расхождения терминологии даже есть обоснование.
Для тех, кто пришел на берег и основал племя, водоем был морем, потому что так его назвали духи предков. Поэтому и племя — Морское. Но для котов, обитавших близ побережья и в конце концов смешавшихся с племенем, это был океан.
P.S. Самодельная нейросетевая обложка:

тык

*****
В колодце пустотелой скалы зимний океан, казалось, лютовал даже сильнее, чем снаружи. Волны с оглушительным рокотом прорывались внутрь через уже несколько часов как утонувшую каменную арку, бились о стены и вздымались ввысь мириадами брызг и клочьев пены, белой даже в сгущающихся сумерках. Стихия будто бы всячески пыталась отнять у суши, вернуть себе двух живых существ, двух неопытных учениц, вообразивших, что смогут с ней сладить…

— …Не смей отключаться! — перекривая грохот волн, во всю мочь осипшего горла мяукнула Огневка. Мокрая и оттого кажущаяся до нелепого маленькой Ветерок рядом с ней крупно вздрогнула, вскинула голову:

— А… что? — в темноте слабо засветились ее глаза. Кремовая шерсть, облепившая крепкое тело и кое-где торчащая нелепыми иглами, чуть-чуть приподнялась в очередной — безуспешной — попытке распушиться.

— Не смей засыпать, говорю, — поднимать хоть одну из лап от спасительной неровной скалы было боязно, и Огневка несильно хлестнула подругу хвостом. — А то упадешь еще…

— Прости… — выдохнула та, продолжая мелко подрагивать всем телом — холод и гуляющий в колодце ветер слишком легко пробирались под мокрую шерсть.

Внизу прокатилась новая волна. Огневка привычно вобрала подушечками лап удар, сотрясший даже каменную толщу, и зажмурилась, дожидаясь, пока осядет плотное облако брызг.

Дышать в перенасыщенном влагой воздухе было тяжело, и то ли от этого, то ли от мысли, что Ветерок могла пойти сюда одна, где-то в душе поднимал голову страх.

* * *
…Начало авантюрной затее, в конце концов приведшей их сюда, действительно положила, как ни странно, Ветерок. Огневка день за днем видела, какие полные предвкушения взгляды та бросала на источенные волнами скалы, видимые из лагеря, — и в конце концов не выдержала:

— Что ты хочешь сделать? — нехитрой подсечкой опрокинув подругу на землю в дальнем конце лагеря, она нависла над ней — нехарактерный для коренастых Морских котов рост вкупе с возрастом на луну больше позволял.

— Не сдашь меня взрослым? — сверкнула светло-голубыми глазами та, на удивление, не пытаясь скинуть Огневку с себя.

— Допустим, нет? — она сделала шаг в сторону. Ветерок незамедлительно вскочила на лапы и, вытянув шею, заговорщически зашептала ей на ухо:

— Хочу поохотиться на крабов, когда шторм немного утихнет.

Разумность этой идеи под сомнение даже не ставилась. Зимой еды ощутимо не хватало — океан и летом-то не всегда был мирным, а уж с приходом холодов он в полной мере показывал свой крутой нрав.

— Я не расскажу о твоей затее воинам при одном условии, — хитро прищурила зеленые глаза Огневка, взвесив все «за» и «против». — Ты возьмешь меня с собой. А то лапы уже скоро отсохнут в лагере сидеть!

Дитя пустошей и редких лесов, первые пять лун своей жизни проведшая в постоянных странствиях вместе с матерью, она действительно отличалась от прочих учеников, хоть и была по крови наполовину Морской кошкой.

* * *
То, что две ученицы, еще не знакомые с океаном во всех его обличьях, приняли за конец шторма, оказалось лишь коротким затишьем, помноженным на влияние отлива.

Недаром зимой здесь не рисковали охотиться даже матерые воины.

* * *
Прыгать по мокрым скалам было не страшно. Страшно было оказаться в бушующей безжалостной воде, готовой в любой миг утопить пловца или размозжить его об утесы.

Падать в колодец тоже было страшно — как и, задыхаясь и отплевываясь от воды, карабкаться по уступам выше, выше, выше, прочь от равнодушно-сильных волн.

* * *
— Кажется, накаты… становятся слабее, — не без труда смогла выговорить Ветерок.

Еще вскоре после начала сумерек они с Огневкой, презрев условности, прижались друг к другу, но тепло все равно утекало, смывалось бессчетными солеными каплями, выходило с паром дыхания. Даже говорить внятно становилось непросто.

— Мы можем… попробовать выбраться наружу. Если успеем отплыть от берега… нас не разобьет о скалы… — невнятность речи она компенсировала скоростью. — А дальше — вдоль побережья к лагерю…

Огневку перекосило в выражении крайнего удивления: уши в разные стороны, челюсть отвисла, а все остальное пространство на морде, кажется, заняли вытаращенные глазищи.

— Т-то есть ты предлагаешь нырять в темноте и наугад искать проход наружу?! — она резко клацнула зубами — не то от холода, не то от испуга; вверх снова взлетела пена, оседая на песочной в черных пятнах шкуре добавлением к и без того причудливому узору.

— До утра мы… тут не просидим, — рвано, но решительно выдала Ветерок и чихнула. — Замерзнем и свалимся… А океан может снова разойтись…

Огневку затрясло — не так, как они обе дрожали последние несколько часов, но внезапно и крупно. Подруга испуганно уставилась на нее, и она резко мотнула головой — не обращай внимания, мол.

Она смогла после свободы пустошей принять жизнь на границе суши и воды. Смогла принять и даже полюбить бесконечно разный в своих обличиях океан.

Но не смогла принять, что всякий раз, при каждом нырке под воду, ее будет отделять от смерти ровно один вдох.

— А теперь представь… как нам влетит, когда вернемся в лагерь… — вдруг брякнула Ветерок и сама фыркнула от смеха. И еще раз — так, что с носа сорвалась холодная капля.

Огневка вымученно хохотнула и даже попыталась изобразить улыбку, но получился лишь напряженный оскал с крепко сжатыми челюстями.

К счастью, Ветерок в этот миг смотрела вниз, на волны, и ничего не заметила.

* * *
— Я примерно поняла, где должен быть грот, через который прокатываются волны, — Ветерок уже почти не запиналась. Рискуя сверзиться с приютившего их уступа, они уже некоторое время топтались на месте, потягивались, движением разогревая дрожащие мышцы. — Нырнем на пике волны, чтобы поймать откат…

— …И да поможет нам океан, — церемонно склонила голову Огневка в ритуальном обращении Морского племени, хотя внутри нее все леденело от ужаса, отдаваясь неслышимым звоном натянутых нервов.

Они прыгнули вперед почти одновременно.

Инстинкты в голос кричали, приказывали развернуться так, чтобы упасть на лапы; но разум быстро взял над ними верх. Вытянутое струной тело, прижатые к телу передние лапы и выпрямленные задние — она помнила, как больно может быть от неправильного падения.

За миг до того, как встретиться с черной водой в разводах пены, Огневка глубоко, до фантомного треска ребер вдохнула.

Миг спустя — раскинула все четыре лапы, окончательно тормозя свое падение в голодную бездну.

Холод стиснул ее тело с новой силой, охватил со всех сторон, легко преодолев заслон из шерсти и подшерстка. Соленая вода словно разъедала глаза, а на смену рокоту волн пришел грохот ее собственного сердца, что стремительно расходовало драгоценный кислород и отмеряло убегающие мгновения.

Где-то бесконечно далеко впереди, в чернильной мгле, маячил белый кончик хвоста Ветерок.

Огневка заработала лапами, с силой, но экономно, чувствуя, как ее подхватывает несущийся прочь из колодца поток.

Громада скалы надвинулась внезапно — она и заметна-то была лишь потому, что казалась чуть светлее окружающей воды.

Ветерок одним гребком устремилась глубже, туда, где зияла чернотой огромная арка, и исчезла-растворилась в ней, не оглянувшись. Огневка стиснула зубы — в груди нарастало жжение, паника пробивалась на поверхность пока еще ясного сознания короткими вспышками. Вода давила на нее со всех сторон — сверху, снизу, толкала вперед, и слишком легко было удариться о камень так, что осталось бы только выдохнуть, тем самым перешагнув отделяющую ее от смерти преграду, и там же утонуть…

Она не помнила, когда зажмурилась — в кромешной темноте под скалой зрение все равно было бесполезно.

Но помнила, как с каждым все менее рассчитанным движением реальность все сильнее ускользала из судорожной хватки когтей.

Помнила, как щекотали морду и усы крошечные пузырьки — дольше удерживать воздух в легких было не в ее силах.

Помнила, как лихорадочная сосредоточенность и страх заменялись одной-единственной мыслью, бесконечно повторяющейся: «Не вдохнуть — не вдохнуть-не вдохнутьневдохнуть…».

Уже почти не помнила, как ее подхватили за шкирку, словно котенка, и увлекли вверх — сгустившаяся перед глазами темнота отличалась от той, что обитала под опущенными веками, лишь наличием небольшого серого пятна.

И совсем не помнила, что было после этого.

* * *
— …Ты слышишь меня?! — вопила Ветерок ей на ухо, подталкивая лапами куда-то в живот, чтобы не дать уйти под воду. — Огневка!!

— Я… за нее, — собственный голос казался чужим, на языке горчило от соли. Хотелось кашлять.

Не успела она разлепить нещадно слезящиеся глаза, как почувствовала, что ее утягивает куда-то вверх и назад, под катящуюся волну, и челюсти сами собой намертво сомкнулись, вновь затаив дыхание.

Волна накрыла их — она была слишком далеко от берега, чтобы обрушиваться, но достаточно близко, чтобы возник гребень. Замершая, закаменевшая от неожиданности Огневка ожидала нового приступа ужаса, но… ничего не произошло. Все моральные силы она потратила на одном-единственном отчаянном нырке в грот — и теперь почти наслаждалась тем опустошением, что пришло на смену страху.

Под водой было тихо. В ушах ровно стучало ее сердце, отмеряющее мгновения.

Время до того, как в груди снова начнет жечь, казалось бесконечным.

Огневка плавно отстранилась от подруги, взмахнула лапами, всплывая и чувствуя на себе ее удивленный взгляд.

По сравнению с толчеей волн в колодце и возле берега тут было почти безопасно — особенно если не зевать и вовремя нырять под склоны, чтобы вынужденно не макаться на гребне.

— Плывем вдоль скал? — крикнула она, вынырнув и дождавшись, пока из воды покажется голова Ветерок.

— А тебе хватит сил на такой заплыв? — обеспокоенно уточнила она и испуганно пискнула, когда осознала себя уже в ложбине между двумя огромными длинными валами.

Огневка прислушалась к себе, прикинула расстояние до пологого берега, куда, в теории, можно было выбраться — и не удержалась, подбросила иглу*, прежде чем снова погрузиться с головой:

— Нам еще от наставников убегать, чтобы уши и хвосты не оборвали…


Примечания:
*Подбросить иглу = пустить шпильку.

@темы: мои фики, Коты-Воители, Catwar

---

О неудачном Первом контакте

Как пахнет смерть

Автор: Fire Wing
Фандом: Хантер Эрин «Коты-Воители»
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: драббл (1115 слов)
Герои: ОМП, ОЖП
Метки: AU, ангст, геноцид, дарк, несчастливый финал, смерть животных, смерть основных персонажей
Саммари: Конец всего наступил внезапно. Просто потому, что на его предпосылки никто не захотел или не смог обратить внимание.

*****

На каждой из планет не должно быть больше одной разумной цивилизации…

Стальной закон

Франсис Карсак, «Этот мир — наш»

С началом сезона Зеленых Листьев на территории Речного племени всегда появлялись Двуногие. Это было неизбежное зло, с которым приходилось мириться, как с холодами и недостатком дичи в пору Голых Деревьев.

Безволосые гиганты каждый раз делали примерно одно и то же — топтали траву, забирали рыбу из реки и оставляли после себя странный блестящий мусор. А еще их несуразные детеныши весьма живо интересовались патрульными, стоило кому-нибудь из них по неосторожности высунуться из-под прикрытия растительности.

С этим тоже приходилось мириться.

Но однажды что-то изменилось, и вместо десятка Двуногих явился всего один, по странности многократно превосходивший даже своих собратьев. От него пахло чем-то кисло-горелым, а шкура, натянутая на его розовое тело, цветом и узором напоминала окружающую зелень.

Впрочем, он, как и прочие Двуногие луны и луны назад, не торопился уходить от реки. А к вечернему патрулю, казалось, и вовсе исчез, ушел, оставив после себя большой замшелый валун с торчащей из него блестящей палкой.

Посовещавшись между собой, Речные коты, хоть и были в замешательстве, рискнули приблизиться…

…Что было потом, так никто и не понял. Охваченные ужасом патрульные — те, кто смог вернуться в лагерь, — наперебой рассказывали племени о хлопающей палке и летающих иглах, после укола которых здоровый сильный кот через несколько прыжков валился на землю то ли словно мертвый, то ли в самом деле мертвый…

Следующим утром несколько самых скрытных воинов с предельной осторожностью, готовые в любой миг обратиться в бегство, осмотрели берег реки. Но тел оруженосца и двух воителей, как и Двуногого с его палкой и каменюкой, нигде не было. Песок хранил на себе лишь следы.

* * *
Обычно те коты, что при жизни повредились рассудком, после смерти вновь обретали прежнюю ясность мышления. Но с этим духом пропавшего воителя все было иначе — он умер далеко от небес четырех племен, узнав перед этим нечто такое, что повторно свело его с ума еще по пути к сородичам. Надежда понять, что именно, быстро угасла в умах Звездных — дух не был способен к разговору и только повторял с бесконечным ужасом: «Они узнали!..». Повторял, даже если слушать его было некому. Повторял, запертый в собственном сознании, вновь и вновь переживая один и тот же неясный кошмар.

Ему не нашлось места в Звездном племени — иначе рано или поздно, когда память о нем истерлась бы, он вошел бы в коллективный разум, неизбежно омрачив его своим безумием.

Сочтя, что он не слишком отличается от одержимых жаждой мести обитателей Сумрачного леса, его отправили туда.

…Дух ученика, добравшийся на родные небеса позднее, вовсе не говорил, лишь смотрел на всех дико и загнанно. Ему ничего не оставалось, кроме как разделить участь своего наставника.

Третий пропавший так и не объявился — ни живым, ни мертвым.

* * *
— Отчего ты умер?! — рявкнул Мрачнозвезд над самым ухом Грозового воителя. Иглолистый вздрогнул, распахнул глаза и, судя по мелькнувшему во взгляде страху, малодушно захотел закрыть их снова. Желательно навсегда, чтобы из Звездного племени сразу махнуть куда-то дальше, в неведомое ничто.

Бывший предводитель Грозового племени понимал, что своим видом попросту пугает новоприбывших, — Иглолистый был очередным тому подтверждением, — но ничего не мог с собой поделать. Паника поднималась откуда-то из глубины души, заставляя шерсть вставать дыбом, а сердце — колотиться как сумасшедшее.

Племена погибали, стремительно и непостижимо. Погибали в чудовищных мучениях, которых и злейшему врагу не пожелаешь. Погибали, с кашлем выплевывая, кажется, собственные потроха. И, что самое страшное, никто не знал причины смертей и никто не мог бежать с зараженной территории. Уже не мог.

А ведь еще утром все было в порядке. Сейчас же день в мире под небесами перевалил за середину, и не больше пары десятков котов еще цеплялись за ускользающую жизнь.

— Я… я… — выдавил из себя воитель, в этот миг похожий больше на беспомощного котенка, и вдруг замер.

Это Мрачнозвезд уже тоже видел слишком много раз — не все коты сразу осознавали отсутствие терзающих их мук.

Последовал вдох. Такой бесконечно осторожный, словно кости в груди рассыпались бы, если их потревожить, словно опять подкатил бы мучительный кашель и тяжесть, и опять забулькала бы в горле вязкая пенистая жидкость…

На выдохе к Иглолистому все-таки пришло понимание — и в его взгляде отразилась пугающая благодарность.

Как Мрачнозвезд мог сказать, что они никого не забирали, что коты умирали сами собой, более не способные бороться с тем неведомым, что постепенно удушало каждого из них?

— Отвечай! — потребовал он, просто чтобы сказать хоть что-то.

— Я не знаю, — растерянно признался Иглолистый. — Я не целитель…

Никто не знал. И умершие целители тоже. Их мнения были едины лишь в одном — причиной болезни, уносящей кошачьи жизни со скоростью урагана, стал тот запах прелой травы*, что с самого утра стоял на территории всех племен.

Тому, что появлению кашля у заболевших предшествовало искажение запахов и вкусов, объяснения не было тоже.

…Мрачнозвезд сорвался на крик:

— Никто не знает! А коты и кошки продолжают умирать повсюду!..

Он едва закрыл пасть, прежде чем с тихим звоном подле Иглолистого возник еще один кошачий силуэт. Белоснежный ученик лежал, растянувшись на спине — похоже, тоже перед смертью пытался хоть как-то облегчить собственное угасающее дыхание…

Оруженосец поднял измученный взгляд на бывшего предводителя и весь просиял. Прошептал тихо:

— Спасибо, что забрали меня…

Мрачнозвезда пробила нервная дрожь, зубы клацнули друг о друга. Выдерживать происходящее постепенно становилось выше его сил.

* * *
— Ты когда-нибудь видел таких Двуногих? — уши Цикуты, некогда Ветряной целительницы, а теперь просто еще одной из Звездных котов, стояли торчком. Хвост тревожно подрагивал — вот-вот начнет хлестать по туманной мерцающей траве.

Неожиданно разросшееся Звездное племя лихорадило. Кто-то скорбел об утерянной жизни, кто-то со страхом смотрел в будущее, — ведь теперь предков было некому помнить, — а кто-то следил за настоящим, смутно надеясь понять, что за катастрофа все-таки случилась.

— Таких — никогда, — качнул головой Острохвост, не отводя взгляда от озера. Сквозь неподвижную толщу воды виднелась группа Двуногих, шагавших через пустошь — их родную пустошь, знакомую до последней кочки. Но что это были за Двуногие!.. Шерсти на их головах, туго обтянутых плотной темной кожей, было не видать, а длинные вытянутые морды, похожие на лошадиные, к концам нелепо расширялись и округлялись. Их огромные бессмысленные глаза, казалось, были слепы, однако уродливые Двуногие шли весьма уверенно.

А на пути у них лежали кошачьи тела. Множество тел.

И не только кошачьи — неведомая зараза не пощадила никого, будь то мышь, кролик или даже барсук…

* * *
— Как же мы это так? — первый хотел было привычным задумчивым жестом поскрести в затылке, но рука наткнулась на плотную резину противогаза и опустилась. — В космос сигналы шлем, а потенциально разумный вид у себя под носом проморгали?

— Не потенциально, — хмыкнул второй таким же приглушенным мембраной голосом и обвел рукой лишенный растительности участок пустоши. — Зацени пейзаж. Это ж самый настоящий первобытно-общинный строй… был.

— Разговорчики в строю! — рыкнул третий. — По местам. Приступаем ко второму этапу зачистки.

— Так и скажи — подрабатываем труповозкой, чтобы никто ничего не заметил… — пробормотал первый, но теперь уже себе под нос. Получать выволочку, если его услышит командир, не хотелось.


Примечания:
*Фосген (удушающее боевое отравляющее вещество) имеет запах, схожий с запахом прелых фруктов или сена.

@темы: мои фики, Коты-Воители

---

То, чего нам не показали в фильме

Взлететь выше неба

Автор: Fire Wing
Фандом: Аватар
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: драббл (695 слов)
Герои: Джейк Салли
Метки: научная фантастика, пропущенная сцена, согласование с каноном
Саммари: «Сильнее торука в небе никого нет, он летает выше всех... так зачем же ему смотреть вверх?»
Примечания: Да, я знаю про существование комикса «Братья», но при очередном пересматривании фильма эта пропущенная сцена представилась мне… несколько иной.

*****
Икран, со времен Икнимайи Джейка так и оставшийся безымянным, нервничал. Небо было его стихией — но не то небо, где в опасной близости парил свирепейший крылатый хищник этих земель.

Эмоции банши и наездника, разные, но неотделимые друг от друга, соединялись и переплетались, словно жгутики тсахейлу. Иногда со стороны икрана проскальзывал панический страх, и в такие моменты он мотал головой и подрагивал крыльями, отчаянно желая сорваться в свободное падение. Джейк удерживал, успокаивал зверя как мог — похлопывал по гибкой шее, старательно взращивая в душе уверенность в собственных действиях… Только вот она грозилась рассыпаться карточным домиком от одного-единственного вопроса.

Что если он ошибся в своих предположениях? Ведь задуманное безумство не было похоже на Икнимайю ни с одной точки зрения. Леоноптерикс не выбирал его. А за время, проведенное среди Оматикайя, Салли понял — воля зверя, даже подчиненного, значила немало.

— Назад пути нет, — одними губами прошептал он и протянул руку к кончику нейрокосы.

Предоставленный сам себе икран тревожно и почти беззвучно рыкнул, покосившись на наездника левыми глазами. Несомненно, он уловил что-то через связь перед ее разрывом, но едва ли смог это осмыслить.

Леоноптерикс простирал громадные цветные крылья прямо под ними. Икран, повинуясь хлопку ладони по загривку, — они летали вместе достаточно долго, чтобы научиться понимать друг друга даже без тсахейлу, — спикировал, почти рухнул вниз.

Когда до торука оставалось не больше нескольких метров, Джейк глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, и оттолкнулся от «стремян».

* * *
Его спасло то, что леоноптерикс действительно не ожидал нападения, и доли секунды оказалось достаточно, чтобы мертвой хваткой вцепиться в нервные отростки. Опомнившись и издав разъяренный рев, торук прижал к телу мощные крылья, со свистом рассекаемого воздуха устремившись к земле. А потом, затормозив у самых крон деревьев, взмыл вверх — и продолжил подниматься выше, выше, выше, едва не налетев на вопящего от ужаса икрана.

Джейк еще в падении обхватил шею хищника ногами и только поэтому не соскользнул ни на первом вираже, ни позже, когда торук принялся выделывать немыслимые, казалось бы, для его размеров пируэты. В сознании — почему-то голосом Нейтири, — циклилась одна-единственная мысль: «Связь!»…

…Он все же сделал это. Выждав момент невесомости, разжал руку, скользнул ладонью по нейрокосе, перехватывая ее за самый кончик, и практически наугад ткнул пучок трепещущих жгутиков в отросток леоноптерикса.

Хищник утихомирился почти мгновенно, хлопнул пару раз крыльями, не без труда удерживаясь в разреженном воздухе, и гулко зарокотал. По краю сознания Джейка змеей скользнуло нехорошее предчувствие… и распустилось своим-чужим пониманием.

Торук оказался гораздо сильнее и хитрее икрана. Он продолжал сопротивляться, если не физически, то на более глубинном уровне.

Нейрожгутики вдруг обожгло, заставив Салли зашипеть сквозь стиснутые зубы. Рука сама метнулась вдоль нервного отростка в стремлении разорвать связь и избавиться от боли, но движение так и не было закончено. Боль стремительно покатилась выше, опаляя всю косу до самого затылка и словно ослепляя. Ничего не видя перед собой, не различая, где верх, а где низ, Джейк судорожно сжал ногами шею леоноптерикса, вызвав у последнего короткий раздраженный вскрик. Звук эхом отдался в раскалывающейся голове, и это его доконало.

Того, как его тело бессильно завалилось назад, на спину торука, Салли уже не почувствовал — как и холодка, быстро пришедшего на смену нестерпимому жжению.

* * *
Джейк ожидал, что очнется в капсуле, как это всегда происходило при потере сознания. Однако пришел в себя он там же, где и отключился — верхом на леоноптериксе.

Сил удивляться не было. В ушах боевыми барабанами грохотал пульс, дневной свет казался нестерпимо ярким, а все мышцы подрагивали от холода высот. В груди теснило на каждом вдохе. Мысли ощущались похожими на кашу или на запутанный клубок без начала и конца, словно в них кто-то основательно покопался.

Сверху трепещущей тревожной тенью маячил его икран. Разреженный воздух доносил отзвуки тревожных криков.

Призвав на помощь всю силу воли, Салли выпрямился, держась за голову — и не сразу понял, что видит перед собой огромные рыжие глаза торука.

Невыносимо медленно потянулись секунды. Оба участника недавней схватки замерли — у леоноптерикса даже кончики крыльев перестали подрагивать в потоке воздуха, а Джейк и хвостом не мог нервно дернуть…

…Моргнув, торук медленно-величественно отвернул гребнистую голову. То ли в этом движении, то ли через связь читалось разрешение.

Салли крупно вздрогнул, вспоминая, как дышать. Не уходило навязчивое ощущение, что хищник прочитал его, как открытую книгу, и попросту позволил покорить себя.

Могло ли это быть выбором — таким же, как у предыдущих Торук Макто?

@темы: мои фики, Аватар

---

Будни кубического мира на новый лад

Свет удильщика

Автор: Fire Wing
Фандом: Minecraft
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1245 слов)
Герои: Стив, Алекс, Херобрин
Метки: AU, мистика, путешествия, фэнтези, открытый финал
Саммари: Стив не любил зиму. Она неизменно приносила с собой обрывистые, но от этого не менее яркие сновидения о странном месте, где не работали привычные законы мироздания. Где солнечный свет почему-то ложился на поверхности неровными пятнами. Где огромные пласты породы парили в воздухе, ничем не поддерживаемые. Где в темноте бездонных пещер сотнями и тысячами бродили монстры. Где снег таял, не долетая до земли, а капли дождя имели черный цвет. И где бесцельно блуждал, неподвластный любой непогоде, он сам — или человек, до крайности похожий на него во всем…

*****
В их мире не было того, что в старых фолиантах из заброшенных подземных библиотек, загоняемых на рынках по бешеным ценам, звалось «осенью» и «весной». Природе не требовались долгие месяцы, чтобы постепенно, неторопливо увянуть или столь же неспешно возродиться — зачем, когда то же самое можно сделать за пару дней?

Год делился напополам — на зиму и лето.

Стив не любил зиму, потому что ее стремительное наступление всегда, сколько он себя помнил, застигало его врасплох. Зима приходила, пробираясь стылым холодом под одежду, и резонировала в подреберье неясной тоской.

В юности он, наивный, думал, что это все от оседлого образа жизни. Думал, что дорога, хоть и не поможет убежать от повсеместной зимы, разгонит то, что из сезона в сезон скреблось на душе. Думал до тех пор, покуда на собственной шкуре не убедился, что неспроста даже кочевники на зиму были вынуждены искать или отстраивать убежища — словом, селиться на одном месте, дожидаясь возвращения тепла; природа не щадила единичных смельчаков…

…Однако в родное поселение он уже не вернулся, заделавшись очередным путешественником, каких немало было в мире. Только и осталось у него на память, что летняя одежда, выкрашенная в синий и бирюзовый стойким фамильным отваром из васильков; ткань за все прошедшие сезоны перетерпела множество стирок, но почти не поблекла…

…Стив не любил зиму. Она неизменно приносила с собой обрывистые, но от этого не менее яркие сновидения о странном месте, где не работали привычные законы мироздания. Где солнечный свет почему-то ложился на поверхности неровными пятнами. Где огромные пласты породы парили в воздухе, ничем не поддерживаемые. Где в темноте бездонных пещер сотнями и тысячами бродили монстры. Где снег таял, не долетая до земли, а капли дождя имели черный цвет. И где бесцельно блуждал, неподвластный любой непогоде, он сам — или человек, до крайности похожий на него во всем, даже одетый точно так же: в потрепанные синие штаны из плотной ткани и бирюзовую футболку.

Самые лютые монстры не смели тронуть этого человека (а человека ли?). Он пугал одним своим обликом — и глазами без радужек, без зрачков, только с ровно светящимися белками, в которых бесновалась зима.

Он пугал, но он и притягивал, без единого слова повелевая следовать за ним. Только вот пути к нему Стив не знал.

* * *
Вход в заброшенную библиотеку он отыскал случайно, когда разведывал рудную жилу в шахте.

Следующий месяц Стив провел, листая хрупкие страницы в свете негаснущего красного факела. Несмотря на то, что минули десятки, если не сотни лет, книги неплохо сохранились — не выцвели, ведь рядом не было ни единого источника света, и почти не попортились от сырости, хотя по каменным стенам уже полз влаголюбивый мох. Те, кто написал их, знали толк в хорошей бумаге…

В фолиантах он нашел название того места, которое являлось ему во снах. Далекие земли.

Предания разнились от книги к книге, но ему все же удалось найти в них нечто общее. Говорилось, что Далекие земли окружают мир, и их можно найти, отойдя от центра мира — той точки, на которую всегда указывал компас, — достаточно далеко. На двенадцать миллионов шагов, как утверждали некоторые давно умершие авторы.

Стиву не надо было решаться на странствие — он и без того был путешественником. А потому, собрав свои нехитрые пожитки и прихватив несколько книг, он отправился в путь.

И он шел из сезона в сезон, сначала один, потом — с прибившейся рыжей девчонкой по имени Алекс, такой же безнадежной бродягой, как он сам.

* * *
— Тысяча криперов, — сквозь зубы ругался Стив, раз за разом щелкая огнивом. Вылетающие искры, падая на отсыревшие за ночь ветки, безнадежно затухали. Возле будущего костра мельтешила и Алекс — пытаясь согреться, она отплясывала что-то хаотичное, возможно, подсмотренное у жителей…

…Когда едва занявшееся пламя все-таки удалось раздуть, Стив занялся заточкой не вовремя затупившегося железного топора. Он даже слишком хорошо помнил, что внезапные ночные холода были первым признаком перемен. Действовать требовалось быстро.

…Им повезло — подступающая зима застала их посреди леса, а не высоко в горах, как это было в прошлый раз. Но подготавливаться к морозам все равно пришлось с лихорадочной поспешностью.

Рук отчаянно не хватало, времени — тоже. Пока Стив махал топором, валя дерево за деревом для постройки нехитрого, но теплого дома, Алекс рыскала по окрестностям в поисках прощальных даров леса — ягод и нечастых грибов; запасти мясо они смогут и потом, а вот копаться в снегу не хотелось ни ему, ни его подруге.

Новоявленная рутина затягивала, и поздним вечером сил не оставалось ни на что, кроме как упасть на служившую постелью звериную шкуру и отбыть в глубокий сон без сновидений.

Наверное, поэтому-то на седьмое утро Алекс так удивилась первому снегу.

— Хорошо, стекла успели вставить… — вслух подметил тогда Стив, пятерней приглаживая встрепанные со сна волосы.

…Со стеклами-то они закончили, а вот с крышей, увы, нет. Плоская, она не выдержала бы веса слежавшегося снега, и потому над потолком на каждом зимовье было необходимо возводить один или два ската.

Работать на пронизывающем ветру было нелегко: стынущие пальцы быстро теряли чувствительность, и крепко держать инструменты становилось невозможно. Алекс с досадой шипела сквозь зубы, прятала нос в меховую оторочку зимней одежды и обещала сразу же, как на охоте получится добыть кожу, сшить перчатки. Стив молчал и старался лишний раз не прикасаться ни к чему металлическому.

Им оставалось доделать самую малость, но усилившийся к вечеру мороз все-таки загнал их домой, к приятно раскаленной печке.

…Часы сумерек тянулись еле-еле. Усталости не хватало, чтобы завалиться спать, но хватало, чтобы отвадить от серьезных дел. Стив со скуки взялся точить и полировать меч, Алекс попался под руку нож и кусок дерева, и она попыталась выстругать человеческую фигуру. Первичная грубая заготовка веселила своей нереалистичностью — квадратные грани, прямые углы, кубическая голова и равномерно толстые руки-ноги.

На более кропотливую работу ее терпения уже не хватило, и она все-таки перебралась на застеленную шкурой кровать, потаращилась немного в потолок — да и заснула под периодический визг лезвия о каменное точило.

Стив продержался не сильно дольше — еще несколько раз попробовал пальцем остроту меча, прежде чем остался доволен своей работой, проверил печь и тоже вытянулся на постели.

Но к нему сон не шел. То, что за годы странствий въелось под кожу и глубже, тянуло его дальше, звало продолжить ставшее привычным движение вдоль стрелки компаса, прочь от центра мира. И это было еще одним поводом не любить зиму.

Но с каждым следующим сезоном навеваемые ей сновидения становились все отчетливее, лучшим из возможных способов подтверждая, что он идет в верном направлении.

* * *
Где-то в Далеких землях в кромешной тьме огромной пещеры раздался тяжелый выдох и звон цепей — тот, кто был в них закован, поднимался на ноги. Раздраженный взгляд светящихся белым глаз скользнул по толстым звеньям. Те издевательски блеснули характерным для незерита тускло-багровым цветом и фиолетовыми всполохами чар.

Сбоку не то тревожно, не то вопросительно заурчал Странник Края. Если прочая нежить, хоть и готовая умереть за своего создателя, попросту боялась его, то эти существа имели незаурядный ум — и были способны на более сложные эмоции.

— Скоро… — хриплым низким голосом ответил ему пленник. Сил для ментального контакта не хватало — все ушли на очередное внушение человечишке-путешественнику; неизвестно какое по счету магическое истощение напоминало о себе жжением под кандалами. — Ему осталось меньше трети пути.

Пленник терпеть не мог то, что от него не зависело, но давно уже был вынужден признать — именно нескольким случайностям он был обязан сложившейся ситуацией. Ошибке зачарователей, из-за которой прочнейшие цепи блокировали всю его магию, кроме ментальной. Рождению где-то в мире на диво восприимчивого к внушению мальчишки. И, конечно, короткой людской памяти. Знай этот юнец старые предания, бежал бы от насылаемых видений прочь, как от разъяренного голема…

Ноги бессильно подогнулись, и пленник снова повис в своих оковах, уронив голову на грудь. Восстановление с каждым разом давалось ему все тяжелее — несмотря на то, что путешественник приближался к Далеким землям, сил для контакта по-прежнему требовалась бездна.

— Ничего, — шевельнулись бескровные губы. — Они еще вспомнят, кто такой Херобрин…

@темы: мои фики, Майнкрафт

---

Что могло остаться за кадром — 5

Длина свободного пробега

Автор: Fire Wing
Фандом: Последняя Реальность
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (1490 слов)
Герои: alt!Смотрящий, alt!Джодах Ави, Лололошка
Метки: AU, боги, крылатые, повествование от нескольких лиц, современность, эксперимент, открытый финал
Саммари: Лололошку будит неприятное ощущение, что на него смотрят. И пронизывающе-изучающих взглядов — гораздо больше, чем в их с Диланом спальню может вместиться людей.
Примечания: Перевожу название с физического языка на русский: «Как долго можно жить в параллельной реальности, не привлекая внимание высших сущностей?».
Таймлайн — до седьмой серии.
Стопка зашитых в текст хедканонов и домыслов, как всегда, прилагается.
P.S. Меня слишком регулярно выносило от смеха на коронной фразе Джодаха про Вселенную, якобы стремящуюся к порядку, чтобы я концептуально не переработала этот девиз при первой же возможности.
P.P.S. Спасибо человеку из фан-сообщества, запилившему пост о том, что альт!Смотрящего должны звать Говорящий. С этой идеи все и началось.

*****
Говорящий, как и прочие сущности высшие, нечасто снисходит до наблюдения за отдельными смертными. Удивить его невозможно почти; за миллиарды лет относительного времени существования мультивселенной он несметное число раз убедился, что история движется по спирали запутанной, повторяя одни и те же события на разные лады. И неважно, как выглядят творцы ее, сколько конечностей имеют и чем дышат…

Однако он — воплощение Жизни самой, а жизнь всегда тянется к новому да неизведанному. И вот на очередном витке развития мультивселенной в нее является подлинно неизведанное: гость из другой реальности. Он же — альтернативная версия Харриса небезызвестного, что до исчезновения был помехой вечной планам не только смертных, но даже и высших.

В отличие от двойника своего, гость пока не спешит сознательно превращать устои мира, в котором оказался, в пыль. Но только лишь сознательно.

Говорящему заметить совсем не трудно, как Лололошка раз за разом бытие под себя невольно прогибает и время немного назад откатывает. Причины сложны и крайне просты одновременно — он не принадлежит реальности этой, отличаясь на недоступном его пониманию глубинном уровне.

Говорящий осознает: рано или поздно если не сам гость, то аномалии, им вызванные, привлекут в этот мир Ангела Смерти. И осознает, что это просто не может кончиться благополучно — его ненависть к Харрису (истины ради — взаимная) не затухла и под пеплом веков.

(Последнюю встречу этих двоих, кажется, ознаменовало разрушение мирка умирающего).

Говорящий ценит жизнь в любом ее проявлении — а еще чувствует и знает кое-что, даже его давнему знакомому неведомое. И он полон решимости закрыть Лололошку от кары незаслуженной, если станет нужно.

* * *
Несмотря на то, что учеба еще не началась, дни Лололошки, один другого насыщеннее, все равно пролетают со скоростью урагана. Встать с рассветом, поизучать корпус общежития, пока все спят, разведать территорию возле университета, написать Дженне из-за неожиданно возникшего вопроса, заговориться с Брэндоном, проверить приложение на наличие новых заказов, увязнуть в поиске нужных ресурсов и вернуться в общагу за полночь, взобравшись по самодельной лестнице, чтобы не ругаться с вахтершей — почему-то все это кажется привычным, словно стремление как можно быстрее и лучше вжиться в новый мир ему давным-давно кто-то записал на подкорку.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что усталость в конце каждого дня просто сваливает его с ног.

…Комната встречает Лололошку кромешной темнотой — он не рискует доставать фонарик, чтобы не разбудить соседа и не получить от него по шапке. Нашарив ступней сундук, он тихо просачивается внутрь, едва не порезав ладонь об осколок стекла в раме и мысленно давая обещание перестать выходить из общежития через окно… когда-нибудь.

Ощупью, по стеночке добравшись до кровати, он падает на нее, забыв даже снять очки, и засыпает — словно проваливается в черную бездонную пропасть.

* * *
Лололошку будит неприятное ощущение, что на него смотрят. И пронизывающе-изучающих взглядов — гораздо больше, чем в их с Диланом спальню может вместиться людей.

Словно придавленный, прикованный к кровати неведомой жутью и холодом, в котором совершенно точно виноват не сквозняк из разбитого окна, он несколько мгновений — а кажется, что целые столетия, — непонимающе таращится в стену, пока выжженные на подсознании привычки не берут свое.

Подрагивающая от напряжения рука проскальзывает в карман, нащупывая заготовку топорища — не полноценное оружие, но хоть что-то. Стиснув деревяшку немеющими пальцами, он обращается в слух — напрасно; из другого угла комнаты доносится сопение соседа, и только.

Решившись, он оглядывается через плечо в темноту и застывает. Потому что темнота — или то, что в ней скрывается, — и впрямь смотрит в ответ.

Возле верхнего края оконного проема — а это выше двух метров от пола! — светятся белым два глаза, по бокам от них — еще шесть совсем другой формы. Еще левее полное звезд августовское небо, уже начавшее светлеть, отчасти заслонено… чем-то.

…Его собственные пересохшие глаза нещадно печет. Лололошка несколько раз моргает, освобождаясь от власти чужого пугающего взора, и не без труда осознает, что же он видит. Крыло, огромное расправленное крыло с очень темными перьями, поглощающими даже слабые отсветы уличных фонарей.

Поле зрения мутнеет и зернится. Подобное на миг замещается подобным, и со вспышкой мигрени проскакивает узнавание, на этот раз — не фантомное.

Щурясь от боли, охватившей голову железным обручем, Лололошка спрашивает хриплым со сна шепотом:

— Джодах? — а сам тянется уже к другому карману за неизменным китайским фонариком.

Они двигаются одновременно — Лололошка вскидывает руку с источником света, а у его кадыка застывает полупрозрачное голубоватое лезвие, почему-то навевая чувство дежавю.

Ночная тьма послушно отступает, выдавая свою тайну, но и сейчас Джодах, чернокрылый и затянутый в дымчато-черную одежду, по-прежнему кажется ее частью. Он неподвижен, а когтистая рука твердо сжимает глефу; даже кончики первостепенных маховых перьев словно выточены из камня…

(Почему последняя мысль опять влечет за собой цепочку смутных ассоциаций?)

Вновь наткнувшись на ледяной взгляд обесцвеченных глаз, в которых лишь иногда можно заметить лиловые блики, Лололошка невольно сглатывает. Шею жалит болью.

Джодах еще не сказал ни одного слова, однако по разлитым в воздухе силе и угрозе уже стало понятно главное — он явился по его душу.

На уме вертится миллион и один панический вопрос, могущий помочь потянуть время — начиная с «Что ты здесь делаешь?» и заканчивая «Эй, не хочешь убрать оружие?!», но язык и дрожащие губы отказываются слушаться. Меж тем давление на шею, похоже, растет-растет-растет…

…В следующий миг в комнате будто бы враз не остается свободного места — Лололошке от этого еще сильнее хочется провалиться сквозь матрас и пол куда-нибудь на второй этаж, а лучше на первый.

Многоголосый шепот въедается в гробовую тишину настолько незаметно и органично, что кажется — он звучал здесь всегда. В паре метров от Джодаха, на самой границе освещенного пространства воздвигается размытый силуэт, оплетенный постоянно движущимися лианами. Там и тут в зеленом мареве то и дело мелькает странное — то клочок меха или перьев, то гладь чешуи или влажный блеск склизкой кожи… Но при попытке Лололошки присмотреться неведомое существо как-то само собой уходит с линии взгляда.

— Не тронь его, — повелительно рокочет это, кем или чем бы оно ни было.

(Лололошка готов поставить все свои невеликие деньги и топорище в придачу на то, что услышанные им звуки были сухим шорохом хитина, шелестом листьев — чем угодно, но не человеческим голосом).

Джодах стремительным движением оборачивается, не опуская глефы. Взметаются полы мантии, только кажущейся черной, — ткань исчерчена замысловатым узором, бесконечно переходящим сам в себя и дезориентирующим при попытке его рассмотреть, — вздрагивают, выдавая гнев, перья на голове, тоже черные. Кажется, он собирается что-то сказать, но странное существо не шагает — перемещается к нему, бесцеремонно хватает за запястье…

…И они оба просто исчезают. Будто лишь привиделись.

Выронив из ходящей ходуном руки фонарик и судорожно вцепившись в смятое одеяло, Лололошка часто-часто дышит, пытаясь вернуть себе ощущение реальности и унять бешеный стук сердца. На него обрушивается лавина звуков — сонное мерное дыхание Дилана, богатырский храп Брэндона, слышимый даже через две двери, отголоски музыки с этажа ниже, стук ветки по оконному стеклу…

Может, он и смог бы убедить себя в том, что все произошедшее было еще одной галлюцинацией, но царапина на шее продолжает щипать и кровоточить от малейших движений. А на полу, отчетливо заметное в теплом желтом свете, лежит небольшое кроющее перо, будто все из той же тьмы сотканное, бритвенно-острое даже с виду.

* * *
Проникнуть в обиталище Ангела Смерти по воле собственной почти невозможно, однако Говорящий помнит лазейку, в прошлый раз оставленную — и без колебаний пользуется ей, невзирая на груз в виде самого Ангела.

В пространстве белом бескрайнем холодно — гораздо холоднее обычного; даже «пол» покрыт слоем снега и жидкости небесно-голубой*. Едва шагнув туда, Говорящий чувствует, что облик непроизвольно сменяет — исчезают многочисленные уязвимые щупальца и побеги, а кожа-чешуя-кора уплотняется да мехом порастает. В голосах, вечно его сопровождающих, проскальзывает недовольство внешними условиями, звучащее до странного глухо.

Последний выдох стекает вниз и тоже превращается в кристаллики колючие — Говорящий чудом успевает легкие перестроить.

— Неуютно у тебя здесь, друг мой, — скрежетом хелицер едва слышным сообщает он Джодаху, отпуская его. Ангел Смерти выпрямляется во весь рост, вместо ответа прожигая его взглядом яростным, подчеркнуто аккуратно оправляет помятый рукав да поддергивает перчатку. Говорящий не впечатлен ничуть — ему ли после стольких сотен лет не знать, что состояние континуума отражается на ткани, но никак не наоборот.

Он ненадолго прикрывает глаза, концентрируясь. Пустота жадно поглощает влитую в нее каплю силы Жизни, и «снег» начинает куриться туманом исчезающим, возвращая возможность дышать.

— Зачем ты меня остановил? Этот… пришелец искажает реальность одним своим присутствием, — цедит Джодах сквозь зубы, руки на груди скрещивая; голос отдается эхом бесконечным, с легкостью шепотки возле Говорящего перекрывает. Глаза на расправленных остроперых крыльях моргают, соглашаясь, и в них нет ни единого отсвета фиолетового. Это тревожит, равно как и то, что он, обычно молчаливый донельзя, вообще голос подал.

Говорящий скользит взглядом по вязи серебристой на одеждах Ангела Смерти, находя подтверждение его словам: в паре мест фрактальный узор не истончается бесконечно, а грубо обрывается — видна чернота ткани первозданная.

Но он помнит, что совсем недавно там же была мешанина линий без начала и конца. Харрис, прежде чем в реальность другую отправиться, успел дел натворить, а его отбытие и вовсе оказалось последней каплей…

…А Вселенная, как и всегда, продолжает стремиться одновременно к равновесию и к энтропии наибольшей, и присутствие инородного объекта ей парадоксально помогает. Однако Джодах не видит этого — не может видеть, ведь Лололошка является переменной неучтенной, и все вероятности, с ним связанные, сокрыты от взора Ангела Смерти.

И потому-то Говорящий с нажимом произносит, глядя прямо в глаза бесцветные на по-неживому бледном лице:

— Он не дает ей развалиться на части.


Примечания:
*Жидкий кислород имеет голубой цвет. Твердые азот и углекислый газ имеют белый цвет и по виду напоминают снег.

Идей и концептов для этой АУ я напридумывала определенно больше, чем воплотила в драббле. Поэтому, если у вас остались вопросы, не стесняйтесь их задавать, буду только рада ответить!)

@темы: мои фики, Лолофандом

---

Спецагентские будни

Чужой среди чужих

Автор: Fire Wing
Фандом: Люди в черном (MyNeosha)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (670 слов)
Герои: Илья, Невер, Борис Николаевич
Метки: военные, вымышленные существа, напарники, отклонения от канона, спецагенты, тайные организации, фантастика
Саммари: Илья пока еще не опытный агент, однако вынужденно обострившейся за последние месяцы чуйке доверяет. А она сейчас в голос заявляет, что перед ними — Петрович собственной персоной, тот самый, который должен сейчас сидеть в психушке.
Примечания: Фик, написанный по итогам размышлений о ружье, повешенном еще в самом начале «Ядерной войны», но так и не выстрелившем.
P.S. Большая часть диалогов вынужденно потырена из канона.

*****
Слушая разговор встретившего их начальника базы и полковника Громова, Илья переминается с ноги на ногу на небольшой утоптанной площадке, недовольно морща мерзнущий нос — полярная весна неприветлива и неласкова, и холод кусается довольно ощутимо.

— Ну а вы чего тут стоите, тепло выпускаете? — склонив седую голову набок, неожиданно мягко спрашивает генерал-майор — а Илья, наконец рассмотревший его из-за широкой спины Громова, вздрагивает всем телом от пришедших на ум воспоминаний. Не задумываясь о том, как это выглядит со стороны, он почти пялится на начальника базы — Бориса Николаевича, как значилось в отчетах предыдущих групп агентов, — ища сходства и различия с образом, вставшим перед внутренним взором. Но долго заниматься этим ему не удается — генерал-майор командует двигаться следом и поворачивается к ним спиной, уходя вглубь бункера.

Илья пока еще не опытный агент, однако вынужденно обострившейся за последние месяцы чуйке доверяет. А она сейчас в голос заявляет, что перед ними — Петрович собственной персоной, тот самый, который должен сейчас сидеть в психушке.

Сбивающих с толку несовпадений во внешности, пожалуй, даже слишком много; особенно выделяется внушительная лысина и почти черные глаза за стеклами очков. Но низкий баритон и манера движений — те же, знакомые до внутреннего содрогания… Поэтому-то, едва они с Невером остаются наедине, Илья выпаливает, не в силах держать узнавание в себе:

— Ты видел этого Бориса Николаевича?! Да у него же голос точь-в-точь как у Петровича!

— Не неси чушь, — раздраженно бросает Невер. Илья отчасти понимает, что на плечах его напарника лежит слишком большая ответственность, и добавлять еще одну переменную в и без того переусложненное уравнение — чересчур. Однако подозрения никуда не исчезают.

* * *
— На кого ты работаешь? ФСБ, ЦРУ? — хрипит Борис Николаевич от стены, куда его отшвырнул монстр.

— Что-то вроде того, — не может сдержать иронию Невер и кривится от звука собственного голоса. Головная боль и без того донимала его все время после ранения, а сейчас, когда его приложили об пол, усилилась как минимум втрое.

Попытка посмотреть на генерал-майора облегчению ничуть не способствует, вместо этого принося с собой еще и ощущение некой неправильности. На ощупь доставая инвертор, он спрашивает:

— Вы как, в порядке?

— Я и тебя переживу… Неверов, — откашливается тот. Нажим в конце фразы ясно дает понять — Борис Николаевич не верит даже в подлинность их фамилий-имен.

Преодолевая головокружение, Невер шагает к нему. Генерал-майор вскидывает голову, глядя на устройство с подозрением и откровенной неприязнью:

— Что, убьешь меня? Я знаю слишком много?

— Остальные тоже видели инверторы… — вслух размышляет Невер, сам того не замечая. Устало решает, вновь убирая инвертор в неприметный карман: — Сотрем вам память позже.

— Память сотрете? — непонятно-горьким эхом отзывается Борис Николаевич. — Значит, вы и это умеете…

Подавив порыв ответить какой-нибудь колкостью, Невер предлагает:

— Давайте помогу вам встать, — и протягивает руку — левую, потому что в правой реверс. Генерал-майор хватается за нее, поднимаясь из своего затененного угла — и в тот момент, когда он выпрямляется в свете реверса, Невер наконец-то понимает, что беспокоило его все это время.

На Борисе Николаевиче нет очков, — они слетели от удара монстра, — и видно, что глаза у него — почему-то серо-голубые, водянистые.

Невер несколько раз моргает, не уверенный, что у него не галлюцинации. Кажется, недоумение отражается на его лице — генерал-майор вопросительно поднимает седую бровь. Его пристальный взгляд подстегивает память Невера, и сквозь головную боль все-таки пробивается понимание.

«Черт, — проносится удивительно ясная мысль. — Илья был прав».

Это кажется невероятным — и в то же время полностью логичным, особенно если вспомнить события месячной давности. «Эпсилон» никогда не упускает шанс завербовать талантливого человека, если таковой выпадает… А еще специалисты организации умеют поистине ювелирно работать с памятью тех, кто восприимчив к инвертирующему излучению.

Неудивительно, что Борис Николаевич не узнал ни одного из них — давняя неприязнь могла бы отправить всю миссию коту под хвост.

— Монстр мертв… — медленно произносит Невер. — Что дальше?

— Нужно убедиться, что среди нас больше нет зараженных, — сдавленно охнув от боли в спине, генерал-майор поднимает с пола и водружает на нос свои очки, тем самым подтверждая предположение Невера. Их стекла немного затемнены, но этого явно недостаточно, чтобы радужки глаз казались практически черными.

…Однако есть еще одно возможное объяснение происходящего, ведь мутанты могут принимать любой облик. И его лучше проверить прямо сейчас — пока Невер может в броске достать до шокера.

— Предлагаю начать с вас.


Примечания:
Стопка хедканонов:
Борис Николаевич — все-таки Петрович. У «Эпсилона» был целый месяц на то, чтобы с ним поработать и заслать его куда надо. На место реального Бориса Николаевича, когда тот был в бункере один, то бишь.
Возможно, его просто толкнули в сторону здравомыслия, обязав сотрудничать с организацией, но подчистив память о столкновениях с Невером и Ильей (в этом случае он не признал в Невере почти-коллегу, поскольку не видел вооружения полевых агентов). Возможно, удалили также фрагмент памяти, связанный с сигналом от Прародителей и всем, что за ним последовало. Возможно, непосредственно перед внедрением подчистили также память об организации. Возможно, вдобавок к предыдущему варианту имела место быть внушенная память о военной карьере — и про «два года в Заполярье» он говорил, искренне в это веря.
«Работа» с ним, естественно, заключалась в изменении не только памяти, но и внешности. Цвет глаз нельзя было поменять, можно было только замаскировать — что и было сделано при помощи технологичных очков.
Насчет концовки и того, почему в шапке не стоит метка «AU», только «Отклонения от канона»: нам не показали, что произошло между разговором Томатыча с Невером и общим сбором в центре бункера. (А свою кровь он впоследствии мог проверить вместе с остальными образцами во избежание нового витка подозрений).

@темы: мои фики, Люди в черном

---

Спецагентские будни

Острая необходимость привыкнуть

Автор: Fire Wing
Фандом: Люди в черном (MyNeosha)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (580 слов)
Герои: Илья, Невер, Алиса
Метки: AU, fix-it, ангст, вымышленные существа, кроссовер, спецагенты, тайные организации, фантастика
Саммари: — А где Невер? Почему на миссию отправляюсь я один? — непонимающе спрашивает Илья, принимая из рук начальницы стопку бумаг.
— Агент Невер прошел стандартную процедуру отключения от системы и изменения памяти. А вы, Нео, уже обладаете достаточной квалификацией для одиночного выполнения миссий до третьего класса опасности, — Алиса говорит своим обычным спокойным тоном, и до Ильи доходит не сразу:
— Подождите… вы что, уволили его?
Примечания: Источником вдохновения послужил образ «Эпсилона» из второй-третьей частей «Монстра» как организации с весьма жесткими правилами (на которые сам Неоша, похоже, несколько забил).
P.S. Это полукроссовер с РЭЦЖ. Учитывая наличие в каноне комикса организации под названием «Эбсилон», он напросился практически сам))

*****
Все силы уходят на то, чтобы удерживать глаза открытыми, а тело — в вертикальном положении. Мышцы отзываются болью даже на такое незначительное и простое движение, как переступание с ноги на ногу.

Стоящий в очереди к кассе «Шестерочки» Илья, раз за разом поднимая тяжелые веки, рассеянно думает, что все-таки стоило сначала отоспаться, а потом уже идти исправлять ситуацию в холодильнике. Повесившаяся там мышь вполне могла подождать до завтра…

…«Аномальный объект» в этот раз оказался мелкой юркой тварью ростом всего несколько сантиметров — с виду безобидной, но по поводу и без плюющейся концентрированной энергией неизвестного происхождения. Сначала она перемещалась исключительно на четырех лапах, но за то время, что Илья прочесывал весь Чебаркуль со сканером наперевес, тварь научилась летать, кратно усложнив возможную ликвидацию… а потом и вовсе упорхнула куда-то в леса.

Справляться в одиночку оказалось ново, тяжело и странно. На ум приходило неуместное сравнение — ему словно бы ампутировали конечность, до поры до времени вколов лошадиную дозу обезболивающего.

А еще на протяжении всей беготни за тварью в затылок дышали уходящие минуты и часы — второй раз на его памяти у миссии имелись жесткие временные рамки. Он не знал, с чем это было связано — с событиями возможного будущего или с тем, что это задание было своего рода аттестацией, проверкой после событий на Северске-4… и сомневался, что хочет знать. Организация заставляла дорого платить за причастность и информацию, сковывая жестким сводом правил.

«Если я нарушу хоть одно правило, меня отключат», — говорил ему Невер возле бункера при второй встрече — вроде бы целую вечность назад, а на деле без малого год.

Кто же знал, что это случится так скоро?

Информация о произошедшем свалилась на него недавно, всего-то четыре дня назад. Казалось бы, рана должна быть еще совсем свежа, однако ранее он был слишком сосредоточен на миссии, а сейчас — слишком вымотан, чтобы ее тревожить…

— …Вам нужен пакет? — дежурно интересуется женщина на кассе. Нео, практически отключившийся на ходу, чуть не ляпает «Да», но успевает сообразить, что обращаются не к нему, а к человеку впереди.

— Да, пожалуйста, — отвечает низкий голос, знакомый каждой своей ноткой, и сонливость слетает с Ильи в мгновение ока.

— А где Невер? Почему на миссию отправляюсь я один? — непонимающе спрашивает Илья, принимая из рук начальницы стопку бумаг.

— Агент Невер прошел стандартную процедуру отключения от системы и изменения памяти. А вы, Нео, уже обладаете достаточной квалификацией для одиночного выполнения миссий до третьего класса опасности, — Алиса говорит своим обычным спокойным тоном, и до Ильи доходит не сразу:

— Подождите… вы что, уволили его? — хватка пальцев внезапно становится ненадежной, и он едва не роняет документы.

Сложив продукты в пакет, Невер, в штатском кажущийся почти незнакомцем, поднимает голову, внимательно и так привычно оглядываясь вокруг…

Илья, едва ли отдавая себе отчет в собственных действиях, суматошно ловит его взгляд — и смотрит-смотрит-смотрит, пристально и так долго, что это уже становится неприличным, отчаянно надеясь заметить хоть крупицу узнавания. Невер ведь упоминал, что провел в организации почти всю сознательную жизнь — не могли же ему полностью стереть память обо всех этих годах, оставив на ее месте чистый белый лист?

Ведь не могли же?

Но, видя на лице бывшего напарника лишь все возрастающее недоумение от продолжающегося зрительного контакта, он с болью понимает — могли.

— Молодой человек? — окликает его кассирша.

— Да-да, — тускло отзывается Илья, заставляя себя отвернуться от Невера и уткнуться взглядом куда-то в пол.

— Нео, вы не будете искать контактов с ним и не будете пытаться рассказать ему об организации, — предугадавшая его реакцию Алиса, похоже, не видит смысла сотрясать воздух и давать очевидный ответ. От ее голоса, враз ставшего ледяным, по коже пробегают мурашки. — В противном случае к вам будет применена та же мера.


Примечания:
В какой-то момент по мотивам фика был сляпан мем. Нет, мне не стыдно))

@темы: мои фики, Люди в черном

---

Что могло остаться за кадром — 4

От адиабаты к изотерме

Автор: Fire Wing
Фандом: Тринадцать Огней
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (755 слов)
Герои: Лололошка, Джодах Ави
Метки: крылатые, магический реализм, согласование с каноном, фэнтези
Саммари: Этот Джодах слишком отличается от того, что являлся ему в видениях на Зеленом континенте. Он — как будто тень себя-прежнего, щедро замалеванная серым цветом.
Примечания: Пожалуй, еще более «Простите, оно само», чем предыдущий фик по этому фандому.
Объяснение смены стиля одежды Джодаха царапалось у меня в голове еще с сорок пятой серии. Семидесятая стала идеальным подспорьем. Соответственно, таймлайн — она же.
P.S. По традиции поясняю за термины в названии:
В адиабатическом процессе газ теплоизолирован и совершает работу за счет своей внутренней энергии.
В изотермическом процессе внутренняя энергия газа не изменяется, и он совершает работу за счет сообщенной ему теплоты.
P.P.S. Слэша тут нет и не будет.

*****
— Prunus! — шепчет Лололошка, и мир вокруг заволакивают алые всполохи, чтобы, рассеявшись, явить за собой полусумрак карманного измерения.

Неясное, неоформленное предчувствие охватывает все его существо, и от этого сердце колотится где-то в горле, а ладони потеют, несмотря на прохладу, которая после пекла Мисра ощущается очень даже отчетливо.

Он осматривается — вокруг никого, ни единого живого существа; что же, он ошибся, разгадывая намек Кнефмтити?

И лишь закатив глаза с выражающим вселенскую досаду вздохом, мироходец случайно цепляет взглядом высокую, невозможно знакомую фигуру на вершине одной из колонн. А богу-Фараону будто только это и нужно было — расправив огромные крылья, он бестрепетно шагает в никуда, в последний момент подхватывая себя сильным взмахом.

— Ну наконец-то, — изрекает он, с шумом приземляясь на гладкий «пол» — Лололошка тем временем прилагает все усилия, чтобы просто устоять на ногах; ветер от крыльев пятиметрового размаха поднимается соответствующий. — Я Джодах! — он шутливо приподнимает белесые брови и разводит руки, словно несуразную третью пару летательных конечностей. — Знаешь, я уже начинаю привыкать, что приходится представляться при каждой нашей встрече…

И ровно в этот же миг безотчетное ощущение неправильности на самом краю сознания мироходца дает о себе знать. Снова.

Если его об этом спросят, он едва ли сможет выразить то, что чувствует, словами. Однако интуиция буквально вопит, что в представшем перед ним Джодахе неправильно… все. Неправильны словно бы запыленные черно-серые одежды, в которых лишь намеком угадывается привычный фиолетовый. Неправилен цвет поблекшего взъерошенного оперения, вылинявшего из пылающей черно-алой гаммы в нечто однообразное, чему Лололошка затрудняется даже дать название. Неправилен пронизывающий взгляд глаз — в том числе и тех, что на малых крыльях, — с выцветшими аметистовыми радужками, из которого тоска не исчезает даже тогда, когда на губах играет ироничная усмешка, виной которой — нелепые сравнения, должные помочь мироходцу осознать то, что находится за гранью возможностей его восприятия. Непривычна, неправильна даже его речь — с минимумом эмоций и максимумом информации, лишь расставляющая в перевернувшейся картине мира Лололошки нули и единицы…

Этот Джодах слишком отличается от того, что являлся ему в видениях на Зеленом континенте. Он — как будто тень себя-прежнего, щедро замалеванная серым цветом.

…Мироходец не произносит ни слова ни во время этого странного разговора-монолога, ни после. Он слишком занят сначала укладыванием в полупустой памяти событий минувших — не существовавших? — дней, затем, как ни странно, осмыслением причин преображения Джодаха.

Тюрьма Времени, его, Лололошки, — Шангрина? — карманное измерение и некая Пустошь — вот и все места, где «его пернатый друг» теперь может бывать.

Лололошка знать не знает, что такое эта Пустошь, но название намекает. А от одного только словосочетания «Тюрьма Времени» веет таким холодом, что схожие ощущения от пребывания в карманном измерении скромно меркнут, а за спиной будто бы встает бесплотная черная тень с белоснежными глазами, одним взглядом иссушающая душу до основания.

Он знает про себя, что он — мироходец, и помнит откуда-то, что Пустота не вредит ему напрямую; но что стало бы с ним, останься он с ней лицом к лицу, один на один на множество лет, если не веков? Смог бы он не допустить проникновения Пустоты под кожу и глубже — в душу? Смог бы сохранить воспоминания о мирах, о солнце, небе, ветре, цветах и тому подобных обыденных, но таких нужных вещах?

Лололошка не знает ответа, лишь понимает, что Джодах, кажется, не смог.

…По возвращении в Миср у него в мыслях огоньком вспыхивает идея — столь же нелогичная, сколь и спонтанная и в чем-то даже глупая… Но Лололошка — не тот, кто отступается от задуманного.

* * *
Ранним утром следующего дня ему удается незаметно улизнуть за ворота Нарфаниса, чтобы через час вернуться в карманное измерение с ведром воды наперевес и с ярко-зеленым неизвестным растением в кадке — нет, не бессовестно украденном из хозяйского дома, а купленном на рынке за пару десятков утенов.

Он оставляет кадку у подножия одной из из массивных колонн, рядом с лязгом ставит ведро — можно будет потом поливать цветок, — и, запрокинув голову, оглядывается и одновременно прислушивается. Но измерение пустует — если не считать собственного дыхания Лололошки, сейчас ничто не нарушает неживую тишину.

* * *
— Зачем тут это? — вместо приветствия спрашивает Джодах при следующей встрече. Судя по вскинутой брови и внимательным взглядам, достающимся попеременно растению и материализовавшемуся в центре измерения Лололошке, он всерьез подозревает, что из-за непомерных нагрузок на психику тот все-таки тронулся умом. А судя по нервному подрагиванию длинного хвоста, столь нежданный исход ему совсем не нравится.

Лололошка небрежно пожимает плечами:

— Так, ландшафт разнообразить, — «а то эти статичные красные лианы уже даже мне осточертели, хотя я тут был всего несколько раз». Полуложь-полуправда.

— Умеешь ты удивить, — недоверчиво хмыкает Джодах, но, кажется, чуть расслабляется, неуловимым движением приопуская вздернутые в напряжении крылья и оттого переставая казаться еще выше, чем он есть. В его взгляде слабо тлеет интерес, потеснивший всепоглощающую голодную Пустоту.

Лололошка мысленно поздравляет себя с выполнением первой части миссии.

@темы: мои фики, Лолофандом

---

Спецагентские будни

Балансируя над пропастью

Автор: Fire Wing
Фандом: Люди в черном (MyNeosha)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: драббл (455 слов)
Герои: Илья, Невер, Алиса
Метки: AU, fix-it, ангст, драма, напарники, спецагенты, тайные организации, фантастика, хронофантастика, временная смерть персонажа, ненадежный рассказчик
Саммари: Когда-то — кажется, целую вечность назад, — Алиса говорила, что Невер сильный, что миссия на базе Северск-4 не могла его сломить, и ее голос звучал столь твердо, что Илья не решался спорить. Не до того было, да и начальница явно знала Невера дольше и лучше него…
Примечания: Мне нужен фик, где реакция Невера на все произошедшее имеет не только вид «О нет, я потерял Лиду, как теперь жить и работать?», но и вид «О нет, что за дичь я творил всю миссию?» (с) автор данного фанфика после просмотра последней серии «Ядерной войны»

*****
— Я больше не могу быть агентом, Алиса. Отключи меня, — Невер смотрит куда-то мимо нее, в стену.

— Нет. В организации объявлено чрезвычайное положение, нам важен каждый полевой агент. Назревает полномасштабная война, и ты это знаешь, — отчеканивает она тем самым тоном, от которого агенты и работники организации всех уровней обычно вытягиваются по стойке «смирно».

— Из-за моих… чувств под угрозой оказалась вся миссия. Я более не компетентен, — он, ничуть не впечатленный прозвучавшей тирадой, поднимает на нее глаза, в которых жгучего стыда больше, чем боли утраты. И этот взгляд лишь укрепляет уверенность Алисы в своем решении:

— Ты остаешься, Невер.

* * *
Когда-то — кажется, целую вечность назад, — Алиса говорила, что Невер сильный, что миссия на базе Северск-4 не могла его сломить, и ее голос звучал столь твердо, что Илья не решался спорить. Не до того было, да и начальница явно знала Невера дольше и лучше него…

А теперь реальность рушится в бездну, в тартарары, и мороз по коже скоро станет совсем привычным. Всему виной то, что Невер на каждом задании безоглядно рискует: бросается в огонь, в воду, в лапы Закулисных тварей так, словно у него, как у кота, в запасе девять жизней — или словно единственная имеющаяся ничего не значит.

(А еще он бросил пить. В прежние времена Илью это только обрадовало бы, но теперь он даже слишком часто цепляется взглядом за руки напарника, охваченные тремором от постоянного неослабевающего напряжения).

Иногда риск оправдывает себя. Иногда, вот как сейчас — нет. И это выбивает почву из-под ног, ведь стационарная машина времени по-прежнему не работает, и у Ильи остается всего двадцать минут для того, чтобы…

…Еще теплый после боя, почти разряженный реверс ходит ходуном в трясущихся руках Нео, когда он меняет режим его работы на стандартный и прицеливается…

Этот воплощенный кошмар происходит уже в третий раз, и он больше не может, да и не хочет сдерживаться — отбрасывает мигающее красной лампочкой оружие в сторону, хватает вновь живого напарника за плечи и трясет так, словно надеется вытрясти из него новоявленную тягу к самоубийственным поступкам:

— Мать твою, Невер! Чем ты вообще думаешь?! Не надоело еще по своей Лиде убиваться?!

Невер раздраженно и почти брезгливо выворачивается из его захвата, оправляет помятый форменный пиджак и цедит сквозь зубы предельно сухо:

— Не лезь не в свое дело.

На один невыносимо длинный миг Илье кажется, что он где-то непоправимо ошибается, не понимает чего-то крайне важного… и что его напарник сейчас сорвется.

Сбивая Нео с мысли, Невер поднимает с земли и рукоятью вперед протягивает ему реверс:

— И не бросай оружие где попало, если не хочешь получить выговор.

Красный индикатор заряда подмигивает им обоим. Реверс мелко дрожит вместе с держащей его рукой.

Невысказанная ядовитая фраза про очередную неудачную попытку увольнения ногами вперед жжет Илье язык, но он упорно молчит. Понимает, что эта колкость сейчас будет сродни попытке сплясать чечетку на минном поле.


Примечания:
Фик с психологической точки зрения, на мой взгляд, получился довольно неоднозначным. Поэтому буду рада любым обсуждениям и дискуссиям в комментариях)

@темы: мои фики, Люди в черном

---

Сборник драбблов

Взлететь

Автор: Fire Wing
Фандом: Звездный путь (СтарТрек)
Категория: джен
Рейтинг: PG
Размер: (6400 слов)
Герои: Рэй, Кир, Рила, Сивир, Рес, Нар, Илла, Арк, Светлая, Лоук, Ийра
Метки: вымышленная анатомия, другие планеты, дружба, инопланетяне, как ориджинал, крылатые, ОЖП, ОМП, повседневность, постканон, преканон, сборник драбблов, фантастика
Саммари: Рассказы о прошлом, настоящем и будущем Кастрии и некоторых ее обитателей.
Примечания: Вечный впроцессник, состоящий из старых и новых челленджевых зарисовок с Фанфикуса. Ну... он планировался вечным, но Фикус накрыли медным тазом, и вероятность появления новых драбблов устремилась к нулю. Так что, видимо, последующие фики будут публиковаться отдельно.

Выходной (юмор, повседневность)

Выходной (юмор, повседневность)
О, эти беззаботные времена, когда я еще довольно слабо представляла, как выглядит Кастрия, и могла спокойно выдавать перлы вроде «бирюзового океана» и «зеленого неба»...

— Пойдем купаться! — восклицает Рила, устав жариться под лучами Саара, и взметается с горячего песка.
Кир поднимается следом, одобрительно смотрит на плескающий бирюзовыми волнами океан и почти тут же, на мелководье, падает в прохладную воду, взметнув тучу брызг. Лишь Рэй остается сидеть, глядя с жалобной просьбой из разряда «А можно не надо?».
— Я плаваю как загарь, — наконец изрекает он, механически перебирая пальцами одной руки перья на другой. — То есть больше тону, чем плаваю.
На него в упор смотрят две пары глаз.
— Ты противоречишь сам себе, — хмыкает Кир.
— С таким густым оперением не поплывешь чисто физически, так что противоречия здесь нет! — парирует кастрианец, щурясь от яркого света.
— Когда мы были еще птенцами, у нас был домашний загарь, — смеется Рила, уже забежавшая в соленую воду по пояс. — Хорошо пел, кстати, красиво. И воду, заметь, любил настолько, что купался в собственной поилке!
— Ты глубину не сравнивай, — Рэй откидывается на песок, тщетно пытаясь спрятаться в тени собственных крыльев.
— Ничего, сейчас мы тебя в два счета плавать научим! — тут же загорается идеей Кир. — Вода ласковая, теплая, сама держит, тебе только лечь на нее и грести надо!
— И потом перья сушить и вымывать из них соль… — передергивается Рэй, но видно, что он уже почти морально готов к мини-заплыву.
— Нам тоже сушить, не ты один такой. Ну давай, иди сюда, не поплаваешь, так хоть остынешь! А то тебя с твоим черным оперением тепловой удар хватит, — подводит итог Рила, и Рэй все же поднимается на ноги.
Он не то чтобы готов учиться нормально плавать, он просто хочет немного побултыхаться в прохладной воде. И он надеется, что друзья не утопят его из лучших побуждений.

Безымянный (другие планеты, элементы ужасов)

Безымянный (другие планеты, элементы ужасов)
Сумасшедший ветер с диким воем носится вокруг, норовя выгнуть, вывернуть до боли неосторожно приподнятые в защитном жесте крылья. Синяя форма, натянутая поверх охлаждающего комбинезона, стесняет движения как никогда, трикодер на боку тоже только мешает.
Все чувства обострены до предела. У него нет права на ошибку, ведь где-то там в забивающей нос и глаза пыли притаилась опасность.
«И у этой безымянной опасности невероятно — чертовски, как говорят цедианцы, — хороший слух», — запоздало осознает он, когда завершивший обработку данных трикодер резко щелкает, выплевывая карту-носитель, а на него из пыльного облака бросается нечто долговязое.
Он отпрыгивает, стараясь сделать это бесшумно, но в последний момент цепляет ногой камешек, и тот с хрустом прокатывается по выжженной почве пустошей. Нечто совсем рядом с ним тянется вверх, нюхая воздух и прислушиваясь. Рес боится даже дышать и поначалу задерживает дыхание, но очень быстро в легких начинает жечь.
Именно поэтому он не успевает даже вскрикнуть, когда с хриплым рыком тварь вдруг сбивает его с ног и тянется когтистыми руками к горлу.
Рес около доли секунды не может даже пошевелиться. Скалящее зубы в чудовищной ухмылке существо напротив как никогда напоминает ему Цирканара, его приятеля еще со времен Академии Звездного флота, один стандартный год назад пропавшего в десанте как раз на этой планете.
— Цир! — едва отдавая себе отчет в своих действиях, выкрикивает он. Существо, хрипло вскрикнув, отшатывается, закрывая неимоверно длинными руками лицо с пустыми глазницами. Вокруг глазниц повыдернуты все перья, а оголенную синеватую кожу усеивают шрамы — открывшаяся картина на миг даже пробуждает в кастрианце острый приступ жалости, совершенно неуместный в этом кошмаре.
— Цир… — зовет он уже тише. Инстинкт самосохранения на задворках сознания бьется в истерике от того, что его не желают слушать, а логика подсказывает, что это быть Циром уже никак не может.
На удивление, повторение имени вызывает у существа лишь гнев — и вместо того, чтобы окончательно сжаться в комок, оно, расправив наполовину облысевшие и потому бесполезные крылья, вновь кидается на него.
— Твою мать! — вырывается у Реса совершенно цедианское ругательство, и он рывком перекатывается по земле, одновременно вытягивая ноги. Уже-не-Цир не успевает среагировать на внезапное препятствие и падает рядом с кастрианцем. А тот уже, воспользовавшись мгновением передышки, жмет на значок ЗФ одновременно с отчаянным выкриком:
— «Юпитер», поднимайте одного!..
И, когда мир уже начинает растворяться в сиянии дематериализации, он слышит хриплое раздраженное ворчание уже-не-Цира, явно вызванное внезапным побегом добычи.
«Это не Цир, — несколько заторможенно думает он, по крупицам собирая силы, чтобы подняться с платформы транспортатора. — Это уже не имеет смысла звать Циром. Что бы ни произошло год назад, именно тогда оно стало безымянным».

Разговор по душам (выживание, разговоры)

Разговор по душам (выживание, разговоры)
По заданию челленджа требовалось взять у персонажа интервью о первой любви. Так вышло, что у меня оно превратилось в отдельный разговор.
P.S. Зарисовка имеет отношение к так и не дописанному черновому мини «Полярная ночь» и косвенно связана с написанным позднее драбблом по двенадцатой теме.

— А у тебя была первая любовь? — внезапный вопрос Рилы догоняет его на полпути к столу, на котором пиликает собранный из трикодера и пары коммуникаторов передатчик.
Рэй оборачивается, лихорадочно соображая, мог ли местный чай, найденный им в одной из множества промороженных пустых квартир, быть «с подвохом». Но взгляд кастрианки вполне осмысленен, карие глаза поблескивают в темноте.
— Не спится мне просто, — негромко поясняет она, кутаясь в одеяло.
Рэй закатывает глаза, — ну вот только бессонницы им не хватало! — но все же присаживается на стул.
— Так была или нет? — повторяет свой вопрос Рила.
Кастрианец морщится — не от настырности подруги, хотя и от нее тоже. До скрежета зубового надоело уже монотонное пиликанье морзянки в наушнике и многочасовое прослушивание эфира, забитого одним только сигналом «SOS». Но отвечать надо — и он говорит:
— Не было. Еще не было.
— А если честно? — Рила произносит это совсем негромко и без капли ехидцы.
Рэй с силой проводит по лицу ладонями, передергивается всем телом и прячет руки под крылья, плащом сложенные на плечах. Прикрывает глаза и начинает говорить в чернильную тьму под веками — быстро, чтобы не дать себе замолкнуть:
— А если честно — была. И было это небо, самое обыкновенное синее цедианское небо… мне тогда лет пять по местному счету было, и я до одури любил летать. Каждый день разбегался по дорожке перед домом и взлетал. Еще совсем птенцом был, а уже в облака тянулся, методику «длинного вдоха» освоил полностью.
Он прерывается, чтобы сглотнуть, и продолжает, все так же не открывая глаз:
— Я ведь не знал, что все кастрианцы могут и любят летать… думал, один такой особенный. Мать ведь не летала вовсе, отец тоже к земле жался, а я жить не мог без ощущения воздушного потока под крыльями.
Он открывает глаза, уже представляя, как увидит на лице Рилы столь ненавистное сочувствие, — ведь она знает, что было дальше, — но ничего такого не происходит.
— Когда выберемся отсюда и вернемся на Кастрию — полетаем? — она чуть приподнимает уголки тонких губ в полуулыбке.
— С удовольствием, — несмело улыбается Рэй в ответ, чувствуя, как впервые за много дней в заледенелой квартирке становится чуть теплее.

Кислая среда (songfic, выживание, повествование от первого лица)

Кислая среда (songfic, выживание, повествование от первого лица)
Задание: написать зарисовку минимум в 2000 знаков, начав ее первой строчкой любимой песни, а закончив последней строчкой ненавистной песни.
Первая строчка — Алексей Глызин, «Поздний вечер в Сорренто», последняя строчка — Валерий Меладзе, «Разведи огонь» (да, мое отношение к песням Меладзе тогда было… странным).

На твоих ресницах иней. Ядовитый, как и все вокруг.
В очередной раз крупно вздрогнув, ты ближе подтягиваешь искалеченную местным зверьем правую ногу, морщась и еле слышно шипя от боли, и плотнее кутаешься в крылья. Мерзлые, покрывшиеся тонкой корочкой кислого льда перья шуршат так отчетливо, что на секунду заглушают даже рев ядовитого океана внизу, у подножия скал. Я в очередной раз цепляюсь взглядом за неестественную, неправильную прореху в маховых перьях на твоем крыле. Как назло, оно тоже правое — взлететь с такими травмами не получится никак.
— Рэй, — облачко пара срывается с твоих губ вместе с хриплым шепотом. — Не лети.
Я ежусь под порывом пронизывающего ветра, который словно закручивается и от которого совершенно не спасает укрытие в виде крупного валуна. Одно счастье — он хотя бы не заносит сюда жгучие капли-снежинки.
— Должен. Один, — не вопрос, утверждение с моей стороны. Должен — потому что в если нынешних условиях просто сидеть и ждать, помощи не дождемся мы оба. Один — потому что даже если я сейчас помогу тебе подняться на крыло, пронести тебя сквозь шторм я не смогу. А полет над облаками на «длинном вдохе» сейчас тоже недопустим — не тогда, когда ты в одном шаге от забытья, не тогда, когда у измотанного до предела организма не хватит сил снова разогреть загустевшую от антифриза кровь.
— Станет совсем плохо — вкалывай это, — открываю жалкие остатки набора первой помощи, показываю капсулу с ярко-алым, как вода местного океана, содержимым. — Мощнейший стимулятор, позволит продержаться дополнительно… — запинаюсь, вызывая в памяти нужное число. — Полчаса. Потом жизненные функции начнут угасать.
А плохо станет, и это не «карканье», как называют это земляне, это — факт.
Прочищаю горло, пресекая в зародыше кашель. Слизистые в ядовитой атмосфере сдают первыми, дальше страдают легкие. Значит ли этот кашель, что у меня осталось не больше полутора часов?
— Дождись, — позволяю я себе сказать единственное неважное-ненужное-лишнее слово, обжигая гортань на выдохе, и бросаюсь прочь от валуна, к краю скалы. Под ногами коротко прохрустывает такой же ядовитый лед, первые кислотные снежинки оседают на перья.
Подо мной разверзается привычная пустота, и я вскидываю крылья для первого взмаха, одновременно открывая спинные щели и в буквальном смысле полной грудью вдыхая колючий воздух. Толчея алых волн и без ножа режущие брызги остаются внизу.
Сто километров туда, сто километров обратно. И их нужно преодолеть до тех пор, пока не сжег бешено работающие легкие опасный воздух, пока не обломились изъеденные кислотой перья. И пока не приблизилась к черте, за которой нет ничего, ты.
Я тебя не подведу.

Четвертый инцидент за месяц (artfic, другие планеты, приключения)

Четвертый инцидент за месяц (artfic, другие планеты, приключения)
Исходная картинка.

Четвертый за месяц сигнал тревоги застает их троих в разгар рабочего дня — и, как и в предыдущие разы, моментально ставит все с ног на голову.
— Принимай голограмму! — рявкает из открытого люка «Синусоиды» Сивир, комадир экспедиции, и в сторону Рэя по почти идеальной параболической траектории отправляется голопроектор. Молодой исследователь, исключительно чудом не бухнувшись в дурно пахнущую лужу, каких тут много, подхватывает устройство и со всех ног бросается прочь от скал к ближайшим развалинам. Мимо него смазанным серо-зеленым пятном проносится Рила в гидрокостюме и в обнимку с аквалангом — ее сорвали с места за считанные минуты до запланированного погружения. Сзади слышен отчетливый стрекот включающихся систем маскировки корабля.
Ноги увязают в трясине, и Рэй останавливается, морщась от запаха, к которому так и не привык за прошедший месяц. Взъерошивает хохолок, «всматриваясь» в развалины и одновременно с лихорадочной поспешностью запуская нужную программу в голопроекторе. В голове стаей потревоженных шакуров носятся мысли: «Недели с предыдущего инцидента не прошло! Специально ведь, по указке командования, забрались в эти дебри, чтобы, не дай Вселенная, картину мира местным своим существованием не порушить. И меры приняли на тот случай, если занесет кого… Так какого тарга приходиться подрываться по тревоге уже в четвертый раз за месяц?! И какого тарга эти аборигены стали ходить сюда, как к себе домой, если должны носа не казать после первого же случая?!»
На самом краю восприятия мелькает чужое, инопланетное биополе довольно крупного существа — вернее всего, как раз-таки аборигена. Тем временем проектор совершенно не вовремя начинает глючить, и Рэй перезапускает его, едва сдерживаясь, чтобы не обложить всех и вся трехэтажной лингвистической конструкцией. Строптивое устройство активируется и повисает в воздухе на крошечных антигравах в самый последний момент, когда из-под каменной арки уже выбегает нечто двуногое, держащее в одной руке факел, вроде бы в полумраке совершенно ненужный, а в другой длинную палку, возможно, копье.
Рэю только и остается, что ничком упасть в жадно чавкнувшую тину и молиться Вселенной, чтобы его не заметили. Но уже в следующую секунду ему становится не до молитв, потому что прямо над ним из ниоткуда появляется огромное чешуйчатое существо, зеленое, как трясина болота. Дракон.
Местный — кажется, в переводе на привычный возраст это птенец, еще даже не начавший оперяться, — с округлившимися глазами отступает назад, роняя факел в воду. Со своего места Рэй слышит, как шипит, угасая, огонь, и вскидывает голову, пусть и больше для того, чтобы избавиться от ощущения тины на лице — при падении он макнулся с головой. Существо даже вблизи, спасибо специалистам Флота, выглядит совершенно настоящим. Вроде бы оно даже способно взаимодействовать с окружающими объектами и отчасти материально — ровно настолько, чтобы аборигены, не способные «видеть» биополя, не заподозрили подвоха.
Программа работает как надо, с коротким рычанием существо, раскрыв огромные крылья, шагает к птенцу, он, сдавленно пискнув, шарахается в ту сторону, откуда пришел. Универсальный переводчик выдает в самое ухо исследователю отчаянно-жалобное «Мама!..». Рэй сочувственно морщится, вспоминая, как невольно вздрогнул он сам при первом, контрольном запуске программы, хотя примерно знал, что должен изобразить проектор. Кстати о проекторе… «А что будет, если голограмма на меня наступит?» — задается он странным вопросом при виде кругов, расходящихся по поверхности воды от когтистых лап дракона.
Абориген исчезает, будто его и не было, лишь, как напоминание, возле каменной лестницы в воде лежит та самая палка, заостренная с одного конца. Тут голопроектор переклинивает вторично, и изображение существа, водящего мордой туда-сюда, схлопывается из трехмерного в двумерное. Рэй садится посреди трясины, видит «спроецированного» на гипотетическую плоскость дракона — зрелище одновременно потешное и жуткое, — и еле подавляет порыв прикрыть лицо рукой, с которой клочьями свисает тина.
Хохолок, как и все остальное оперение, безнадежно слипся и промок — в двух шагах от себя чужое биополе не заметишь, даже если постараешься. Но остальные органы чувств все еще при нем, и он почти уверен, что любопытного аборигена поблизости нет. «Птенец… что с него взять? Услышал от кого-нибудь из тех, кого мы гоняли в три прошлых раза, про ужасное чудище и загорелся идеей на него посмотреть».
Только вот глючащий голопроектор все же надо будет починить — раз на раз не приходится, и это им еще повезло, что дракон выполнил свою задачу до внезапного глюка.

Любовь к небу (mirror!verse, ангст, антиутопия)

Любовь к небу (mirror!verse, ангст, антиутопия)
Задание: написать зарисовку на 55 слов с сюжетом, проработанными персонажами и интересной развязкой.
P.S. Когда писалась эта зарисовка, трава была зеленее… как и небо Кастрии, ахах.
P.P.S. Лоук — персонаж из самой ранней, неопубликованной версии «Зарешеченного неба», посол Кастрии, принимавший участие в Первом контакте с Федерацией.

Как и все кастрианцы, Лоук невероятно любил небо. И даже здесь, в зеркальной вселенной, не утратил детской привычки, проснувшись, подолгу смотреть в окно.
Там, в своем родном мире, он мог в любой момент распахнуть оконные створки, расправить крылья и нырнуть в зеленое небо.
Но здесь, на зеркальной Кастрии, не было окон — только бетонные стены бункера.

Четыре признания (дружба, повседневность, элементы гета)

Четыре признания (дружба, повседневность, элементы гета)
Задание: создать четыре разных признания в любви, настолько разных, насколько это возможно.
Да, там еще было ограничение по количеству символов.

Кусочек первый
— Илла! — тихо зовет подругу Нар, отчаянно надеясь, что она не услышит его. Но она слышит — и удивленно оборачивается.
— Я… должен сказать тебе одну вещь, — кастрианец сжимает руки в кулаки, пряча горящие синим от стыда подушечки пальцев — вот не надо было тогда с друзьями спорить, но кто ж знал, что ему, проигравшему желание, такое загадают!
— Я люблю тебя, — ощущения чем-то похожи на свободное падение.
Илла заливисто смеется:
— И ты Кирру желание проспорил? — и поясняет, видя недоумение, почти шок Нара: — Он всем всегда такое задание дает, странно, что ты про это не слышал.
Нар молчит.

Кусочек второй
Они всегда разделялись здесь, у озера Саар, и у него же здоровались вечером, после учебных пар.
Только в этот раз Нар поступил странно — вместо того, чтобы повернуть в сторону Архитектурного, подлетел к Илле снизу, перевернулся на спину и схватил подругу за руки. Та дернулась, Нар получил крылом по боку, рванулся вниз, не разжимая пальцев — и они оба рухнули прямо в озеро.
— …Ты чего хотел-то? — уточнила Илла уже на берегу, когда немного успокоилась.
— Я… хотел сказать, что люблю тебя. Вот.

Кусочек третий
Закончив с прокладкой курса, Сивир с чистой совестью перебросил управление на автопилот и обернулся к задней части жилого модуля. Рэй все так же лежал, пристегнутый к койке, и неразборчиво что-то бормотал, — яд местных кустов оказался весьма мощным галлюциногеном, — а рядом в невесомости висела, съежившись в комок, Рила.
— Ты не знаешь… — вдруг разобрал Сивир. — А я ведь тебя люблю.
— Ты бредишь, — с жалобным отчаянием возмутилась Рила. Сивир уловил в ее голосе нотки легкой паники.
— Нет, — слишком внятно для бредящего ответил Рэй. — Но раньше у меня не было сестры, а теперь есть. И это ты.

Кусочек четвертый
— Почему… не отпустила? — слова даются Рэю с трудом, хотя это Рила, а не он, побывала в реанимации. — У тебя был шанс спастись.
Кастрианка морщится не то от боли, не то от досады, шкрябает когтями по скрывающей раздробленные кости крыла повязке. Рэй стискивает зубы до скрипа, понимая, что Рила не увернулась именно потому, что в тот момент вытаскивала его, сходящего с ума от боли, из клетки.
— Потому что братьев в беде не бросают.
— Что?
— Что? Сам ведь сестрой назвал! — и хулигански улыбается.

Как новую жизнь начнешь, так ее и проведешь (mirror!verse, нелинейное повествование, повествование от первого лица, экшн)

Как новую жизнь начнешь, так ее и проведешь (mirror!verse, нелинейное повествование, повествование от первого лица, экшн)
Задание: написать зарисовку на тему «Битва» от первого лица минимум на 1200 знаков.

— Один вопрос, — говорит кастрианец, и я с коротким раздраженным вздохом снова разворачиваюсь к нему всем корпусом. — На кой черт вы сунулись в эту драку?
В голосе «найденыша» не наивность пополам с задором — «Я бы и сам справился», — не угрюмое раздражение не сумевшего свести счеты с жизнью существа, но усталое непонимание. Мол, что вам от меня надо?
И ведь держится из последних сил, еле на ногах стоит — заморен и истощен настолько, что не понять, птенец он еще или уже взрослый.
— Пойдем отсюда, — в неверном свете фонаря я вижу, как сестра кривится при виде темных теней, мелькающих в конце улицы. Почти уже опускаю голову в знак согласия, — как известно, чем больше существ дерутся, тем проще случайно ввязаться в свару, даже если ты просто мимо проходил, — как вдруг «второе зрение» выхватывает среди характерно-цедианских (земных, нельзя так забываться!) биополей дерущихся сигнал до странного родной «частоты».
— Кир… — Рила замолкает, видя, как я тянусь к укрепленной на ноге кобуре фазера. Оружие почти разряжено, но на несколько маломощных выстрелов хватит — а дальше оно сойдет за булыжник, которым только ударить и можно.
— Сородич, — звучит полувопросительно-полуутвердительно, — почему-то сестра «видит» гораздо хуже меня, — и на это я отвечаю быстрым резким кивком.
— Тебя спасать… представитель вымирающего вида, — скалится Рила, окидывая его взглядом. — Нас слишком мало в галактике, чтобы швыряться такими боевыми индивидами направо и налево. Нос не сломан? — она тянется проверить — уж очень красноречив влажный блеск черных лицевых перьев «найденыша».
Я ожидаю чего угодно — хоть крика, хоть попытки укусить, но все разрешается довольно мирно. Резким жестом отстранив ладонь Рилы, кастрианец другой рукой осторожно щупает собственное лицо:
— Нет, только разбит. Так что вам от меня надо?
Заряда внезапно хватает только на один выстрел и на то, чтобы вывести из строя одного из, кажется, пятерых землян. Второй ненадолго отправляется в бессознательность от удара крыла, третьего сбивает с ног Рила, за четвертого принимаюсь я, пятый слишком увлечен избиением кастрианца, которого неумело выполненной подсечкой уронил на землю.
Они вообще не умеют драться один на один — только нападать всей кодлой и лупить куда попало. Удар под ребра сбивает дыхание, но ответного выпада кулаком в глаз хватает, чтобы заставить противника заскулить и отступить.
Не церемонясь, Рила бьет пятого рукоятью ножа по голове — третий уже лежит с резаной раной. Стукнув ребром ладони по шее едва-едва начавшего приходить в себя второго — для опасности, как говорил один мой знакомый, — я наклоняюсь к сжавшемуся в комок сородичу, бесцеремонно поднимаю его за шиворот стандартного комбинезона, кое-как перешитого на кастрианскую анатомию. Под рукой ощущается движение — брыкнувшись, наш новый знакомый оказывается на ногах. Характерным жестом поднимает-опускает потрепанный хохолок, смотрит на нас холодными желтыми глазами и говорит абсолютно нормальным тоном — хотя видно, что даже просто дышит он через боль и треснувшие ребра:
— Один вопрос. На кой черт вы сунулись в эту драку?
— Не поверишь, но ничего. Просто за своих мы все зубы переломаем*, — Рила неожиданно даже для меня улыбается вполне искренне.
— Где ты живешь? — на всякий случай не отводя взгляда от сородича, убираю фазер в кобуру. Теперь придется новые заряды добывать — а это не самое простое занятие, учитывая, что легально их не-землянам не продадут.
Кастрианец взъерошивается, непроизвольно оскаливается от боли и все же тянется рукой к покалеченным ребрам:
— Думаете, я от хорошей жизни брожу тут в ночи?
— Ну вот и не рыпайся, перекантуешься пока у нас, а там… посмотрим, — я неопределенно взмахиваю рукой — вербовать его в пользу Сопротивления или нет, разберемся ближе к делу. — Как тебя звать?
— Рэй, — он в типично земном жесте протягивает ладонь с пообломанными когтями — видимо, очень уж не хочет называть полное имя.
— Я Рила, он Кир, — оперативно представляет меня и себя сестра, пожимая сородичу руку. — А теперь давайте уже валить, пока эти бесперые не очнулись!

*Фраза на самом деле очень по-кастриански двусмысленная. Не то «За своих мы так вломим, что все зубы противникам повыбиваем», не то «За своих мы все зубы о противников обломаем».

Ночная гостья (разговоры, самовставка, современность, юмор)

Ночная гостья (разговоры, самовставка, современность, юмор)
Задание: описать свою встречу с волшебным или фантастическим существом.

За окном в свете фонарей падал снег. Стрелки старых часов на стене уже давно сместились за полночь, мозг все очевиднее отказывался работать. Руки мелко дрожали. Очень хотелось спать — или хотя бы залить в себя стакан чая.
До экзамена оставалось меньше полутора суток, и нелогичный, нерациональный страх набирал обороты, заставляя снова и снова вглядываться в написанные собственной рукой строчки.
…Снаружи мелькнуло что-то большое и темное, похожее на птицу. Естественная физиологическая реакция не заставила себя долго ждать — сердце ушло куда-то в пятки, сонливость смыло адреналином.
Стул рухнул на ковер, когда я вскочила с него — к счастью, почти беззвучно. Стало очень-очень тихо, — тиканье часов я не замечала вот уже много лет, — и в этой тишине слишком хорошо стало слышно хлопанье больших крыльев.
Рэй никогда не являлся вот так — он, не заботясь о нарушении законов физики, просто пролетал сквозь окно или же появлялся прямо посреди комнаты…
Пернатое НЛО грянулось о стекло крайнего окна. Ударили по стене дома крылья, заскребли по карнизу мощные когти, стремясь удержать не такое уж легкое тело, просяще уставились в душу янтарные глаза…
— Ийра?! — голос сорвался сначала в сипение, затем в кашель. Едва ли осознавая, что делаю, я налегла на оконную ручку, распахивая створку настежь — и на меня свалились килограмм так тридцать пернатого веса.
Кастрианцы хоть и были легкими с учетом своих пропорций, но… короче, сначала подержите хоть одно такое существо на руках, а потом уже спорьте со мной!
Кое-как спихнув с себя чудовищно холодную кастрианку, я подорвалась закрыть окно — снаружи были все минус двадцать. А потом уселась прямо на пол — ноги не держали.
— Какого лешего? — это был уже второй подряд внятный и полностью нематерный вопрос, который мне удалось задать вслух. Сомнительный повод для гордости… но что есть, то есть.
— Меня Зерта выгн-нала, — клацнула зубами Ийра, машинально мазнув пальцем по универсальному переводчику на виске — за несколько десятков лет дизайн этих устройств совершенно не изменился.
Я отодвинулась спиной к батарее — от черных перьев с нетающим белым крапом снежинок тянуло холодом; органический антифриз исправно действовал, не давая остывшей крови замерзнуть. Заметив мое движение, Ийра и сама подобралась, поджала ноги к килю и обхватила их руками. Хвост распластался по ковру.
— Опять из-за темпоральной физики поцапались? Хотя… можешь не отвечать, — мрачно сказала я. — Ты со своими постулатами кого хочешь доведешь.
Ийра не изменила позы, но я словно наяву увидела отросшие шипы — как перья без опахал, одни стержни. Даже взгляд янтарных глаз сделался колючим.
— Черт с тобой, — я приподняла очки, чтобы потереть слезящиеся глаза. Опять буду завтра на консультации всех своим видом восставшего зомби пугать… — Грейся тут, в общем, — в подтверждение моих слов она снова застучала зубами — организм с повышением температуры тела переходил на «стандартный» режим функционирования. — И, если Рэй явится, будь готова свалить… куда-нибудь. Он хоть и заявляется как Муз, а не как персонаж, ему не стоит знать, что у него по сюжету дочь должна быть!
Встав на ноги и поставив стул на место, я глянула на потрепанные жизнью, временем и моими одноклассниками конспекты и добавила:
— А я физику буду дальше повторять. И только попробуй сказать, что по вашим меркам это уровень детского сада!
— Что такое детский сад? — непонимающе переспросила Ийра, по-птичьи склонив голову на длинной шее набок.
— О-о-о!.. — взвыла я.

Есть только миг между прошлым и будущим (songfic, выживание, преканон)

Есть только миг между прошлым и будущим (songfic, выживание, преканон)
Задание: написать зарисовку до 2000 символов под ранее незнакомую песню.
Была выбрана песня «Есть только миг между прошлым и будущим».

— Что это? — удивленно вскидывает голову замершая было Светлая.
— Это поет ураган, — щурит темные глаза Аркрианст, слушая знакомый ровный звук. — И это наш шанс спастись от харров(1).
— Тогда я лечу, — как само собой разумеющееся сообщает она. Арк действует быстрее, чем сам от себя ожидает — заслоном выставляет широкое крыло, обнажает зубы в оскале:
— Не сметь, крент’а(2)! Я взлечу первым.
Наверху, за укрывающим их скальным массивом, на одной высокой ноте поет-заливается смертоносный ветер. Высовываться наружу сейчас нечего и думать; поток скрутит тело, вывернет из плеч крылья, вопьется в кожу, мышцы, кости тысячей бритвенно-острых снежинок — и напоследок швырнет полумертвого крылатого куда-нибудь в пропасть.
— Держись за меня и следуй перо в перо, — говорит он незадачливой южанке(3), с которой его невесть как свело Небо — и видит в ее глазах донельзя знакомое предвкушение риска. Отражение своего собственного.
Дальнейшие события он почти не запоминает. Помнит только оглушающую боль, разочарованный рык хищника — и почему-то крепкую хватку Светлой.
Спонтанная идея подражания саарам с их четырьмя крыльями, слишком безумная, чтобы быть правдой, спасает их жизни в той буре.

(1) Крупный крылатый хищник Кастрии, вершина пищевой цепочки.
(2) «Птенец» в переводе с основного диалекта темной стороны планеты.
(3) «Южане», «светлые» — общее наименование кастрианцев, обитающих на освещенной стороне планеты. Использовалось во времена Сумрачной войны. Безымянная кастрианка — «скоростная», Арк — «парящий».

Красота требует жертв (повседневность, юмор)

Красота требует жертв (повседневность, юмор)
Кусочков неожиданно получилось пять (по заданию требовалось четыре). Последний — не совсем по теме; скорее, это попытка рассказать об одной довольно необычной кастрианской традиции.

Кусочек первый (преканон времен Сумрачной войны)
Слой светло-зеленой краски ложится на перья — кончики крыльев и хвоста, запястья, цевки, шея, область вокруг глаз, цепочка пятен на спине. Затем на кожу — каждый оголенный участок ладоней намазывается старательно, в несколько заходов, чтобы не смазать предыдущий слой.
И без того обожженные руки отзываются болью, и кастрианец стискивает зубы, задавливая шипение. Поражение увеличивается день ото дня. Вот и ответ на вопрос, почему те, кто осмеливается выступать перед народом, долго не живут.
Руководитель группы всегда должен быть хорошо заметен в полумраке сцены, поэтому с его раскрасом работают другие. Прочим участникам проще — самостоятельно мазнул кольцо на шее светящейся краской и свободен.
— Вы восхитительны, Арней, — гример улыбается дипломатично, не показывая зубов.
Кастрианец опускает взгляд на его руки, затянутые в тончайшие перчатки из фольги, потом смотрит на тяжелую банку с краской. Металлическая…
Обыскивают на входе всегда и всех. А способ пронести сюда счетчик радиации и собрать доказательства нужно найти до того, как облучение убьет его.
Вряд ли в рядах выступающих когда-нибудь отыщется еще один ученый, который поймет, что к чему.

Кусочек второй
Они встретили этого индивида в первый день в ИК, случайно столкнувшись в коридоре. Рила в своей обычной бесцеремонной манере хотела просочиться между краем открывшегося дверного проема и сокурсником, но зацепила последнего локтем, вынуждая повернуться…
— Приношу извинения, — тут же брякнула она, отвлекая огонь на себя, потому что брат вылупился на сородича совсем уж круглыми глазами, слишком ошарашенный, чтобы «держать лицо».
— Ничего, — небрежно отмахнулся тот, мазнув по полу длиннющими перьями надхвостья — явно искусственно отращенными и очень мешающими быстрому полету. Рила проводила взглядом остро заточенные когти на его руках и изо всех сил постаралась сдержать эмоции во избежание дипломатических терок прямо здесь и сейчас.
— Кир, идем, — и, не давая ему опомниться, цапнула за локоть и утащила в соседнее помещение. Дверь за ними закрылась, отсекая звуки из коридора.
— Такого я еще не видел! — в голосе Кира смешались восхищение и ирония. — Явно плохо представляет, что его ждет в процессе учебы.
— Как думаешь, сколько он продержится с этими когтищами и хвостом? — азартно блеснула глазами Рила. — Цикл, два?
— Спорим, до первой сдачи нормативов? — отзеркалил ее улыбку брат.

Кусочек третий
— У меня всего один вопрос… нет, два, — поправляется Рэй. — Ты решил ту задачу по астронавигации? И почему ты такой взъерошенный?
Карв, у которого, похоже, каждое отдельное перо встопорщено под уникальным углом, поднимает голову:
— Да с Ниреном проветриться вылетали, промокли до кожи*, — говорит он таким тоном, словно это все объясняет, в том числе и наличие либо отсутствие решения задачи. — Ну, и потом ему пришла идея просушиться в аэродинамической трубе…
— Просушиться где?! — возле них во весь свой немалый рост вытягивается преподаватель. Карв смотрит на него со своей жерди со смертельно честным видом — мол, а вы что, не знали, что являться на лекцию мокрым насквозь неприлично? Вот и пришлось во имя красоты, то есть соблюдения элементарной вежливости, приносить жертву — нарушение правил…
Представив этот монолог, Рэй прикусывает острыми зубами нижнюю губу, чтобы не расхохотаться в голос. Но все его попытки сдержаться рассыпаются в пыль, когда в дверной проем впархивает упомянутый Нирен, не только взъерошенный, но еще и помятый — словно в процессе сушки не один раз приложился о стенки трубы.
Преподаватель прячет лицо за крылом, но Рэй готов поклясться, что слышит его хриплый смех.

Кусочек четвертый
— Я многое за время службы успел повидать, но скафандр с письменами — еще нет, — хмыкает Сивир, изучая рукотворную инсталляцию из двух своих подчиненных. — Рила, не поделишься, зачем ты это вытворяешь и какое отношение это имеет к нашей миссии?
— Самое прямое. Рэй все объяснит, — отмахивается она, отбрасывает на землю стебель местного растения, служивший ей кисточкой, и срывает следующий. — Да не шевелись ты! — это адресовано уже непосредственно Рэю, который стоит перед ней, раскинув руки.
— Местное население считает, что написанные слова имеют силу куда большую, чем сказанные, — поясняет тот командиру. — Поэтому можно хоть десять раз сообщить языком через рот, что пришел с миром, но тебе вряд ли поверят. А вот если ты придешь с транспарантом… — забывшись, он переходит на стандарт и тут же одергивает себя, — в смысле, с надписью на теле, то шанс успеха куда выше. Словарь у нас есть, краска тоже. Остается надеяться, что универсальный переводчик не подведет.

Кусочек пятый (бонусный)
— Небо и звезды, за что мне это?! — закатывает глаза Оирн и снова смотрит на дочь и сына — те даже не пытаются изобразить виноватость.
У Кира желтые отметины легли по рукам и груди на удивление равномерным крапом, только ладони грязные аж с обеих сторон. У Рилы все куда хуже — в пятнах сока также и лицо, и крылья.
— Зато вкусно, — мгновенно взъерошивается Рила, глядя с веселым задором. — Пап, ты когда последний раз настоящие, не реплицированные таринк ел?
— Ну… давно, — признается Оирн и суровеет: — Но это не значит, что можно улетать из дома, не предупредив меня, а потом быть настольно неаккуратными.
— Да подумаешь, универсальным растворителем отмоется, — забавно морщит нос Кир.
— Ягоды таринк тем и знамениты, что их сок стандартными способами не отмывается. Это так, к слову.
— Ой… — произносят птенцы едва ли не одновременно. Переглядываются и синхронно прижимают хохолки: — Мы не знали. Прости.
— Объясняться со знакомыми, что это вы случайно покрасились, а не злостно пошли против традиций, сами будете, — устало взмахивает рукой Оирн.
— Пап, мы тут это… и тебе ягод принесли.
— Сгиньте с глаз моих. И поставьте ягоды у репликатора, потом вместе придумаем что-нибудь.

*Оперение любого кастрианца в той или иной степени обладает водоотталкивающими свойствами. «Промокнуть до кожи» означает, что оперение промокло насквозь.

Подлинное безумие (mirror!verse, songfic, другие планеты)

Подлинное безумие (mirror!verse, songfic, другие планеты)
Задание: написать сонгфик размером от 350 до 2000 символов на основе трех последних прослушанных песен.
Были использованы песни:
Антонов — «Не говорите мне прощай»
Киркоров — «Полетели»
ДДТ — «Что такое осень»

— Ты сошел с ума, — констатирует Кир. Ладони саднит от очередной «проверки на реальность», чувство опасности воет где-то внутри на запредельных нотах — или то надрывается сирена красной тревоги?.. — Пять километров на своих крыльях…
— Это единственная возможность!.. — Рэй скалится жутко и дико, оранжевые блики в оттаявших янтарных глазах делают их одного цвета с плывущим от жара пейзажем за термостойким стеклом опустевшей станции. — Пешком мы от этой жопы мира до шаттла не доберемся! Что, предпочтешь, чтобы нас через полчаса накрыла Империя?! — характерным инстинктивным движением, обозначающим едва контролируемую ярость, он вскидывает ногу с выпущенными когтями, целясь куда-то в грудь Киру.
— Мы сдохнем еще на взлете из-за негерметичности костюмов химзащиты*, — шипит он, перехватывая цевку сородича. Когти бесполезно смыкаются. — Ты вообще помнишь кислотность атмосферы снаружи?
— Слышал про механизм аварийной ампутации в перчатках скафандров? — а вот теперь во взгляде Рэя плещется подлинное безумие. — Я поработал с этим на досуге, конечно, подправил кое-что, ты же не хочешь остаться даже без скелета крыльев? Кровоток оно по-прежнему пережимает будь здоров, но нам и нужно-то пролететь всего пять километров…
Логика говорит вполне однозначно — они не долетят. Не смогут. Вопрос только в том, что случится раньше — перья разъест кислотой или от жара денатурирует белок?
Но Рэй смотрит так отчаянно-зло, с такой звериной решимостью выгрызать свою жизнь у всей этой чертовой планеты, если понадобится, что Кир будто со стороны слышит свой голос:
— Только попробуй сдохнуть.
— Я даже прощаться не буду! — и уголки губ подрагивают то ли от запредельного напряжения, то ли от шалой улыбки.

*Вся кастрианская спецодежда изолирующего типа что в «нормальной», что в «зеркальной» вселенной не предполагает использование крыльев, поскольку достаточно эластичный и легкий материал так и не был найден.

Над облаками (коммуны, преканон)

Над облаками (коммуны, преканон)
Преканон тут сильный. Таймлайн — ориентировочно времена Разделения.

Под каменным козырьком, где прятались от вечной непогоды пуховики и слетки, было шумно. Говорили все и сразу, перекрикивая вой ветра и друг друга, иногда срываясь в бессловесные кличи с целью привлечь внимание.
Осколок по себе помнил, что постоянно скучающий молодняк мог заинтересоваться даже самой незначительной малостью вроде чьей-нибудь первой линьки — но сейчас причина гомона была весомой, прямо как рука Первого Крыла.
— Как на нас-то похож… — раздумчиво-опасливо протянул кто-то, примостившийся на самом краю карниза, и на него сзади тут же зашипели в несколько голосов, топорща перья и пух:
— У тебя ветер в голове? Он не наш, он из облаков!
— Смотри, смотри, его трогают! — заверещал кто-то, желая, но не умея правильно донести мысль до окружающих.
Камешка в серо-черной куче-мале было не видать, и Осколок на правах старшего перекрыл гомон по-взрослому четким зовом. Ответный крик, неумело-переливчатый и гораздо более писклявый, еще отражался эхом, а выскочивший откуда-то сбоку младший уже вихрем нырнул под разрешающе приподнятое крыло брата. Пошебуршился несколько мгновений, сильнее вжимаясь в чужое оперение и всем нескладным тощим тельцем впитывая тепло, и вдруг спросил, положив на локоть Осколка запрокинутую голову с восторженно распахнутыми темными глазами:
— Ты же видел его вблизи, видел? Он правда… такой же?
Его вдруг сотрясла короткая резкая дрожь. Осколок, не задумываясь, плотнее прижал крыло к боку — тепла в горах не хватало всегда и всем, а потому им делились охотно, — и ответил с легкой снисходительностью:
— Он не такой — вон, крылья видишь? — он указал на край плато, где большая часть Стаи со всех сторон обступила связанного белоснежного пленника, не то опасаясь попытки сбежать, не то ожидая ее. — Кем или чем бы он ни был, он — не мы.
— Ой, у него глаза небесные! — пискнул Камешек и панически закрылся руками.
Осколок свистяще засмеялся и потянул брата за тонкое холодное запястье, заставляя отнять ладони от лица.
— Ничего он нам не сделает. Мы столько раз ему в глаза смотрели, пока ловили…
— А что с ним будет? — неожиданно вякнула подкравшаяся Тень. Осколок встрепенулся от неожиданности — из всех птенцов она была самой тихой и незаметной, и только это, пожалуй, помогало ей избегать подзатыльников старших, на которые те никогда не скупились, — и лишь сейчас заметил, что на него смотрели почти все собравшиеся на карнизе.
— Это не мне решать, а Крыльям, — он покачал головой.
* * *
Пленник, до жути похожий на членов Стаи и в то же время совсем другой, казался даже чересчур реальным. Он, прижавшись спиной к скале, часто и сипло дышал, расширяя щели ноздрей, и то и дело промаргивался, будто не видел ничего перед собой. Белоснежное оперение в некоторых местах пятнала вязкая синяя кровь — тоже слишком понятная, слишком естественная.
— Что ты здесь делаешь? — раздельно произнес Первое Крыло, заставляя облачное существо обратить на него внимание. Оно встрепенулось, резко оживившись, и что-то застрекотало охрипшим голосом. Пыталось даже помогать себе жестами, но, судя по неловким движениям, его руки под натуго затянутыми веревками уже онемели.
— Облака дали ему нашу внешность, но забыли дать наш язык! — отрывисто засвистел кто-то в толпе. Его смех подхватили, и это отчасти стало приговором пленнику.
* * *
Обнаружение выживших на немыслимой высоте, за никогда не рассеивавшейся облачной пеленой, было первой неожиданностью.
Второй стал с треском провалившийся контакт.
За тысячи восходов и всего одно — а одно ли? — сменившееся поколение крошечная группа разведчиков, заброшенная сюда случайным ураганом, деградировала до первобытно-общинного строя. Судя по тому, как некоторые шарахались от него и вопреки инстинкту самосохранения прятали лицо — еще и обзавелась неким фольклором.
И, согласно этому фольклору, он, судя по жестам и мимике членов общины, был опасен — уже потому, что отличался внешне. Выжившие все до единого были темных окрасов и с темными же глазами — время и Небо причудливо перетасовали гены. Он же был белым и синеглазым.
Он отчаянно хотел доказать, что разумен и не опасен для этих дикарей, говоривших на примитивном незнакомом диалекте — но ему не оставили ни единого шанса.
* * *
— Небесный Глаз* нами недоволен, — размеренно говорил Первое Крыло. Он стоял на большом валуне, разметав в стороны руки и крылья, и ветер завывал на разные лады, трепал оперение вожака, но милостиво не сбрасывал вниз его самого, и в этом Осколку виделось настоящее чудо. — Мы слишком задержались на одном месте, забыв, что мы — дети Неба и Ветра. Здешние Облака изучили нашу суть — и явили вот это существо, должное сойти за одного из нас!
Второе Крыло у подножия валуна дернул пленника за плечи, принуждая развернуться к нему, и обхватил ногой за шею, пока что не сжимая пальцев и не выпуская когтей. Вожак вскинул руку по направлению к светлому кругу в вечно сумрачной выси:
— Я, Первое Крыло Стаи, говорю, и да услышит меня Небо: до следующего появления Небесного Глаза мы улетим искать новое пристанище, а пленника убьем, чтобы Облака более не вышли на наш след!
Стая разразилась одобрительными кличами. Громче всех пищали слетки, еще не знавшие трудностей переселения.
Осколок знал — но тоже вплел свой голос в общий хор.
— Посмотрите на него в последний раз! — воззвал Второе Крыло. — В его глазах даже сейчас нет страха смерти! Он — не такой, как мы!
…Камешек с таким восторгом смотрел на предсмертные корчи пленника, что брат поспешил шепотом разочаровать его:
— Мы не будем его есть.
Печаль, возникшая во взгляде вечно голодного птенца, по необъятности была сравнима с небом.

*Антер, спутник Кастрии. Период его обращения вокруг планеты (восход) — около сорока семи земных часов.

Матчастное пояснение за облака: Стая обитает на вершинах гор, выше облачного слоя, и не рискует спускаться в него — там очень сильные ветра, а безжизненные горы «вторым зрением» не видно, и при полете вслепую в них слишком легко впечататься. Поэтому в фольклоре Стаи облака преобразовались из непреодолимой преграды сначала в среду (стали считать, что ниже них ничего нет), а потом и в нечто одушевленное и потенциально опасное.

Первое знакомство со снегом (преканон, путешественники-исследователи)

Первое знакомство со снегом (преканон, путешественники-исследователи)
Задание: описать зимний пейзаж, не используя следующие слова и их производные — «зима», «белый», «мороз», «иней», «снег», «сугроб», «холод».
(Пейзаж получился не вполне зимним, ну да ладно))
И опять преканон времен Сумрачной войны.

Серое небо, забитое тучами, нависает как никогда низко — кажется, вот-вот треснет под собственной несуществующей тяжестью, ляжет обломками на выглаженную бурями землю, скрыв под собой низкие кустарники и вьющуюся траву…
Да что там, уже осыпается — ветер приносит с собой свежесть так внезапно надвинувшихся высот и мелкие колючие иголочки. Схватишь такую рукой или дохнешь неосторожно — и строгая красота прямых линий обращается в капельку воды.
Она, конечно, слышала и читала о подобных явлениях, но опыт собственного познания неизмеримо ценнее.
Иголочки только кажутся маленькими, незначительными и прозрачными. Как начнут копиться на одном месте, так сразу обретают и объем, и цвет — слишком идеальный для этих запыленных равнин, непривычный, чисто-облачный. Сумма бесконечно малых величин есть величина конечная…
И прикасаться к такой кучке жутковато — таять-то осколочки неба тают, но на все до единого уже не хватает ее живого тепла, и приходится отдергивать руку, чтобы согреть пальцы дыханием…
И ведь это только Граница Света — а какие кошмары и чудеса природы ждут ее в Теневых землях?

*Астрономический терминатор планеты, при переходе через который Саар появляется из-за горизонта (или, наоборот, уходит за него).

@темы: СтарТрек, мои фики, кастрианские истории, миррорверс